Вина
Ты очень юн: каких-то восемь лет.
Большую даль подёргивает дымка,
а дед бубнит навязчивое: "Димка,
бери ружьё, постреливай по шишкам".
В тебе одно: ты хочешь посмелеть,
приплюсовав к ребяческим пожиткам
простреленные банки или шапки.
Древесным морем вздрагивает лес.
И всё вокруг незыблемо и шатко.
Ты помещаешь бережно на пень
что под рукой: от шишек до консервов.
Но чувство - дрянь! - забито колом в сердце!
Не до стрельбы, хоть бейся лбиной оземь.
Дед, захмелев, пытается напеть
военный марш. (Поёт же он - не очень).
Да и тебе, конечно, не до марша.
"Когда нас, помню, бросили на смерть,
я бил, как зверь: успешно, без промашек".
И вот ты жмёшь. И виден синий сноп.
Но этот сноп - мгновение! - и гаснет.
И эхо бьёт невыраженной гласной
весь косогор, часть озера и сосны.
Невдалеке - десяток хриплых слов.
Вы подошли, но ты упрямо сослан
подальше: "Прочь! Не зырь на человека!"
Как хорошо, совсем не видеть снов.
Убитый молод - где-то четверть века.
Ваш старый дом. "Голубчика знобит.
Я виноват. И тягостно, и горько.
Не откажи: свези ребёнка в город.
Пускай теперь ночует у мамаши".
Дед говорит с приятелем за быт,
но ты не слышишь. Бредишь старым маршем.
Вина, зверьём, впивается под рёбра;
во сне кричишь "немедленно забыть!",
но, просыпаясь, помнишь всё подробно.
