Вина

Ты очень юн: каких-то восемь лет.

Большую даль подёргивает дымка,

а дед бубнит навязчивое: "Димка,

бери ружьё, постреливай по шишкам".

В тебе одно: ты хочешь посмелеть,

приплюсовав к ребяческим пожиткам

простреленные банки или шапки.

Древесным морем вздрагивает лес.

И всё вокруг незыблемо и шатко.

 

 

Ты помещаешь бережно на пень

что под рукой: от шишек до консервов.

Но чувство - дрянь! - забито колом в сердце!

Не до стрельбы, хоть бейся лбиной оземь.

Дед, захмелев, пытается напеть

военный марш. (Поёт же он - не очень).

Да и тебе, конечно, не до марша.

"Когда нас, помню, бросили на смерть,

я бил, как зверь: успешно, без промашек".

 

 

И вот ты жмёшь. И виден синий сноп.

Но этот сноп - мгновение! - и гаснет.

И эхо бьёт невыраженной гласной

весь косогор, часть озера и сосны.

Невдалеке - десяток хриплых слов.

Вы подошли, но ты упрямо сослан

подальше: "Прочь! Не зырь на человека!"

Как хорошо, совсем не видеть снов.

Убитый молод - где-то четверть века.

 

 

Ваш старый дом. "Голубчика знобит.

Я виноват. И тягостно, и горько.

Не откажи: свези ребёнка в город.

Пускай теперь ночует у мамаши".

Дед говорит с приятелем за быт,

но ты не слышишь. Бредишь старым маршем.

Вина, зверьём, впивается под рёбра;

во сне кричишь "немедленно забыть!",

но, просыпаясь, помнишь всё подробно.