На одной из скамей, поставленных под палящим солнцем, сидел пожилой мужчина. Брезентовый тент, натянутый для того, чтобы создать тень, не выполнял своего предназначения – слишком высокие опоры. Солнце било в глаза и неласково нагревало фуражку, прикрывающую редкие седые волосы. От глубоких вздохов позвякивали награды, коими была щедро увешана грудь ветерана. Рукоять трости накалилась, пока та стояла рядом, и теперь обжигала ладонь.

Мужчина прослушал обычную речь мэра, повторявшуюся слово в слово одиннадцатый год подряд, и тоскливо смотрел на семьдесят четвёртый парад, посвящённый победе советского народа. Улыбался, еле заметно приподнимая кончики блёклых губ.

 

– В ногу! – вполголоса скомандовал направляющий в коробке городской дружины, стараясь, чтобы не услышали зрители.

Ухоженные, сытые мальчишки ещё не научились ходить строем. Один из них насмешливо ухмылялся, думая, что останется незамеченным в середине шеренги. Для него парад был игрой. Второй – знаменосец следующей коробки, – крутил головой, не осознавая торжественности момента. Были ещё третий, шестой...

Они успели забыть о том, что когда-то прогремело на весь мир. Оставалась надежда, что помнят другие.

Через проход горько зарыдал мальчонка лет четырёх, одетый в ладно пошитую форму танковых войск и большеватую фуражку офицера ВМФ. Его старшая сестра стояла спиной к параду и смотрелась в отражение на поручне, поправляя нарядные бантики на косичках. Чёрно-оранжевые, точь-в-точь как георгиевские ленты. Молодые родители гордо оглядывались по сторонам.

Когда проходил показ техники, мужчина несколько раз рефлекторно вскидывал руку с тростью, словно пытаясь отгородиться от воспоминаний о реальных – не холостых – выстрелах.

Проехавшие танки казались ненадёжными. Группы захвата, показывающие своё мастерство – неловкими.

Снова вздохнул. Оглядел скамьи, выделенные его сослуживцам. Нет смысла приходить на следующий парад. Их сектор опустел.

Он – последний.