УЧАН-СУ ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Посвящается 220-летию А.С.Пушкина
ВЕТЕР С МЫСА ПОДУЛ
1.
…Ветер с мыса подул,
зашумели, запели деревья…
Раньше звали – аул,
а потом называли – деревня.
Раньше саклей звалось
здесь жилище, и дом – из ракушки…
Но нечаянный гость
был не кто-нибудь –
Пушкин.
Татарчата ему
подносили кайсу, чебуреки.
Светом памяти тьму
не разгонишь бывает вовеки.
Но в забвения мгле
иногда проступает такое…
Да, на крымской земле
очень мало случалось покоя.
Рос посёлок, мужал.
То здесь грек,
то здесь русс утверждался.
Кто кутить наезжал,
кто в изгнанье сюда
отправлялся.
Столько бед пронеслось.
Жизнь, известно,
совсем не игрушки.
Но нечаянный гость
был не кто-нибудь –
Пушкин.
Я жалею о том,
что о Ялте сказать здесь
не смею…
Направляясь верхом
посетить минареты Гирея,
он её пропустил,
в гуще зелени скрытой и хилой,
не заметил, забыл
за беседою лёгкой и милой.
А ведь это и к ней
относилось бы – (тешусь мечтою!), –
что под сенью ветвей
он любил слушать море ночное.
Но, увы!
Не сбылось.
Словно эхо от звонкой хлопушки,
к ней домчалось, что гость
был не кто-нибудь –
Пушкин…
2.
Я сюда тороплюсь
от тоски этой жизни проклятой.
Я строкою лечусь –
этим пушкинским чудом крылатым!
От бессмыслицы, зла,
ото лжи и пустых заверений
не однажды спасла
эта магия слов и прозрений.
Их полёт в вышине
неподвластен земному примеру,
может, только волне
сопричастен их ритм
и Гомеру.
Целый день здесь брожу,
волн игривых
смешны завитушки.
Как молитву, твержу
это имя любимое –
Пушкин.
3.
Вот я вижу его
в этом парке в семействе Раевских:
вот взбежал он легко,
вот и профиль –
в углу занавески.
Вот он пишет письмо,
вот рифмует,
вот звонко смеётся.
Горизонта тесьмой
перечёркнуто утро и солнце.
К Аю-Дагу ползёт
шлейф тумана
и нехотя тает,
и роса, словно пот,
на утёсах седых высыхает.
Древней крепости след
славной Генуи знает преданья.
А рассеянный свет
освещает и греет сознанье
тем, что здесь он бродил,
видел эти деревья, опушки
и сияющим взглядом скользил.
Да, здесь был
Александр Сергеевич Пушкин!
И вовеки сей свет
не затмят, не затушат ненастья.
Здесь великий Поэт
вновь обрёл
вдохновенье
и счастье…
УЧАН-СУ ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Не закрыть грозе всего простора,
не перечеркнуть его красу,
бородой волшебной Черномора,
свесился над лесом Учан-Су.
Мы порой не то считаем главным,
что потом окажется судьбой.
Головой перед Русланом славным
Магаби маячит предо мной.
А когда мне всё вокруг не мило,
жизнь горька, шепчу я, как в бреду:
Не нашёл пока своей Людмилы,
только обязательно найду.
Тяжело рокочут камни в речке,
полыхнуло, словно треснул шёлк,
крупных капель звонкие колечки
дождь швырнул под ноги и ушёл.
Вешний холм весь крокусами вышит,
куст дрожит встревоженным конём,
пушкинскими образами дышит
Таври мятежный окоём.
Я, дитя компьютерного века,
верю в мысль, как в Ариадны нить,
что душа одна у человека -
и ёё ничем не заменить
Скорость полонила наше племя,
урбанизм гнетёт, но – хоть убей! –
чем туманней пушкинское время,
тем сам Пушкин ближе и родней.
Не однажды в горестных сомненьях
был советчиком его чеканный стих,
потому что Пушкин современней
многих современников моих.
Потому что не на месте голом
зреет в нас поэзии вино.
Много стихотворцев. Но глаголом
жечь сердца не каждому дано.
Хохоча, тоскуя и страдая –
так живу, взяв время под уздцы.
Минаретами Бахчисарая
на Ай-Петри кажутся зубцы.
И, за эту жизнь всегда в ответе,
всё же сердце верит в чудеса.
Я люблю, когда по кронам ветер
бродит и тревожит небеса.
Я люблю, что город мой так молод,
что гроза и что поётся мне!..
Бородой волшебной Черномора
водопад у леса в пятерне…
У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ В ЯЛТЕ
На Пушкинском бульваре,
как солнце ни пали,
в каштановом нектаре
купаются шмели.
Античную беседку
не портит летний гул,
каштан платану ветку,
как другу, протянул.
Тих говорок речушки,
детей и смех, и крик,
и Александр Пушкин
задумался на миг.
Сбылась мечта Краснова
и наша иже с ним:
стоит Кудесник слова,
в веках воспевший Крым.
«Курчавый маг», ты Ялты
не посетил т о г д а, –
но словом воссиял ты
над Крымом, как звезда!
Да только ли над Крымом?
Ты свет в моей судьбе!
В любви неизъяснимой
иду всегда к Тебе.
Звенят фонтана струи,
но свет Твой (сколь ни жить!)
ни яркому костру и
ни солнцу не затмить.
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН В ГУРЗУФЕ
(а к р о с т и х)
Алеет Аю-Дага тёмный склон,
Лазурь легла на гор окрестных главы,
Есть тропка, по которой шёл, влюблён,
К скале над морем Гений Русской Славы.
Санкт-Петербург, Москва, – какая чушь!
Ампир столиц тоской покрыт и стынью.
Навеки гонит их из чистых душ
Дорожка эта под юрзуфской синью.
Рассвет уже заполнил окоём,
Светило утвердилось в небе прочно.
Езда верхом, особенно вдвоём,
Располагает к рифмам в час полночный.
Горит звезда у бледной лунной лунки,
Ерошит ветерок листву куста…
«Евгения Онегина» задумки
В Юрзуфе зародились неспроста.
И неспроста здесь немоты вериги
Чугунный свой прервали произвол.
Поэзии неповторимой миги
У нас, в Юрзуфе, Пушкин вновь обрёл.
Шумели волны, шли на скалы шало,
Кипели юной силою сердца,
И ничего ещё не предвещало
Ни новых потрясений, ни конца.
Вдали кричали перепёлки резко,
Густела даль, дышала всласть земля.
У счастья адрес есть – семья Раевских,
Россию понимавшая семья!
Здесь дух поэта! И душевный трепет.
Унять ещё никто не смог из нас.
Фривольных волн и шепоток, и лепет
Ещё о нём не кончили рассказ…
ГУРЗУФ – 3
Русская поэзия – это всегда разговор с Пушкиным.
Е. Винокуров
За мысом Мартьян – силуэт Аю-Дага,
на рейде гурзуфском толпятся суда,
там Дух обитает «Курчавого мага»
и нас, как магнитом, влечёт он туда.
И солнце над морем восходит оттуда,
и пахнет цветущей полынью с яйлы,
и в утренней дымке горбами верблюда
качаются в бухте две странных скалы…
Из Ялты смотрю я в ту сторону часто
и часто я рифмы пытаюсь ловить,
посредством стихов мне нетрудно домчаться
туда, чтобы с Пушкиным поговорить.
К тем улочкам узким вдруг что-то поманит
и с ними душою мы слиться спешим,
и знаем, судьба нас уже не обманет,
но тише, не надо, ведь это – интим.
Живая у грота колышется влага,
блик солнечный в гроте блестит, как слюда,
здесь Дух обитает «Курчавого мага»
и нас, как магнитом, он тянет сюда.
Недаром же солнце над миром отсюда
восходит, лаская поэтов приют,
и в утренней бухте горбами верблюда
две странных скалы над туманом плывут…
ГУРЗУФ - 1
(д и п т и х)
1.
Пахнет морем. На сетях
сука спит, а с ней щенята.
Облака спешат куда-то
на приличных скоростях.
Адалары. Чайки. Пирс.
Знал счастливую здесь долю:
я с дружками тут попил
Крымского портвейна вволю…
В небе синем Аю-Даг
контур обозначил чётко.
Волн шуршанье и чечётка
не кончаются никак.
К ритму их привык Артек.
И, вплывая в царство Феба,
пол-луны, как чебурек,
пышет в масле звёздном неба.
В прошлом веке здесь Поэт
счастлив был. Ушёл от сплина.
А потом ещё Марина
сей дополнила портрет.
Диорит, песчаник, туф,
и знакомо всё, и ново,
кто придумал это слово,
словно выдохнул, – Гурзуф?
Эта бухта, этот вид,
всё и вся – давно известны.
Поболтаю с парнем местным,
может, он мне объяснит…
2.
Скала Шаляпина. Артек.
До гор подать рукой.
Кончается двадцатый век,
Век бурный, непростой.
Не вправе я подбить итог
ему – хотя, как знать!
От Аю-Дага на восток
летит бакланов рать.
Июнь.
На пирсе рыбаки.
И чувствовал не я ль
те осторожные рывки,
когда берёт кефаль?
Здесь генуэзцев след.
И здесь,
растрёпаны слегка,
в лазури,
как в растворе взвесь,
маячат облака.
Над бухтой Чехова стою,
вдали – плавучий кран,
и все обиды, что таю,
уходят, как туман.
А парком к дому Ришелье
идёт, спешит народ.
Наш век практичней
и смелей,
но задушевней – тот.
По этим лестницам крутым
Я здесь бродить привык.
Тот век – ах! –
непереводим
на грубый наш язык.
За далью, словно в дымке,
скрыт,
но вдруг мелькнёт, как мыс:
там слово Честь и слово Стыд
ещё имели смысл…
Гурзуф, ты на ладони весь!
Среди лачуг и вилл,
неужто, думаю, вот здесь
сам Пушкин проходил?
Но это факт.
И потому
отсюда далеко
я вижу. И в мечтах тону.
И на душе легко…
