Рассказ секунданта

Был обычный весенний вечер, и несколько офицеров сидели у меня, по - дружески оккупировав оба моих кожаных дивана и куря из янтарей, когда неожиданно вошёл камердинер и подал мне письмо. Надпись и печать несколько отрезвили меня. Я нетерпеливо распечатал его и на отодранном листе от расходной книги прочёл следующие, по - видимому, только мне понятные несколько слов: " Завтра в 5 утра, у Сфинкса. Бел.".

 

Признаться, я, до некоторой степени, был раздосадован этим коротким посланием, хотя ждал его, будучи связан с его автором, Бележевым Александром Викторовичем, конфиденциальным, на время отложенным, делом. Каких - то полчаса назад я, по правде говоря, совсем не ожидавший, что приболевший Бележев так скоро поправится, стал было уже забывать о нём и вследствие этого сладко грезить о возможном свидании с м - м Соваж, - в частности, о том, как я в шитом кафтане, причёсанный журавлём, прижимая к сердцу треугольную шляпу, прокрадываюсь по потайной витой лестнице непосредственно к ней, моей душеньке, в спальню... И вдруг это скорое письмо, которое невозможно было никак игнорировать. Бележев с Чарским всё - таки стреляются! Быть мне секундантом.

 

Вечер и ночь пролетели незаметно. Не успел я и глазом моргнуть, как уже мчался в карете от Набережного Сфинкса в сторону *** реки. Бележев, невозмутимый и слегка таинственный, сидел напротив меня и не особо был расположен о чём - либо говорить.

 

Выехав за черту города, мы быстро пересели в приготовленные заранее сани. На этот раз Бележев, до того упорно молчавший, в санях вдруг заговорил, причём - тоном каким - то неестественно повеселевшим. Я увидел, что с ним не всё в порядке.

 

" А видать, не случайно я так быстро оправился от болезни, а? Как думаешь, Костя? Ещё недавно лежал в постели, уездный лекарь пускал мне кровь, приставлял пиявок и шпанских мух, чтобы вернуть память... И вот я вновь... на коне! Чудеса, да и только! Да здравствуют медицина и жизнь, чёрт бы их всех побрал!"

 

Словно ошкуренное неведомыми гигантами, плоское весеннее солнце уже всходило, когда мы первые прибыли на условленное, достаточно глухое место, недалеко от *** реки, окружённое густым кустарником. Бележев, увидев, что соперника ещё нет, с некоторой ленцой выбрался из саней и, обращаясь к слуге своему, Осипу, пошутил что - то на счёт "буйных кавалергардов". Впрочем, вскоре мы увидели их издали. Чарский с непокрытой кудрявой головой шёл пешком, с мундиром на сабле, в сопровождении неизвестного мне секунданта со смуглым, как у мавра, лицом, облепленным с обеих сторон густыми до безобразия бакенбардами по моде последних дней. Мы пошли им навстречу. Чарский приближался, держа фуражку, наполненную какими - то бурыми ягодами. По выборе места поединка надобно было вытоптать в снегу площадку, чтобы тот и другой удобно могли стоять друг против друга и сходиться... Чарский доел свои экзотические лакомства, заплевав всё вокруг себя их продолговатыми острыми косточками. Бележев, не говоря ни слова, даже нашёл одну из них, шальную, в своей густой шевелюре и бросил в сторону, вероятно, с немалым презреньем подумав: хорошо ещё, что в глаз не попал, шут гороховый... Вытаптывая площадку, я отчего - то с тревогой сожалел, что допустил исключения жребия в пользу того, чтобы стреляться без очерёдности... Наконец была вытоптана тропинка в аршин шириною и в двадцать шагов длиною; плащами означили барьеры, одна от другой в десяти шагах; каждый стал в пяти шагах позади своей. Я махнул убором: тронули.

 

Тут - то и произошло то самое. Видя противника во всех его подробностях, лишь в этот бесповоротный миг я вдруг ясно осознал, что Чарский и Бележев - на одно лицо. Только Чарский, в отличии от Бележева, был с щеголеватыми гусарскими усами а ля Давыдов и с волосами по - короче. Что это, чёрт возьми, значит? - мелькнула в голове моей молниеносная мысль. Может ли быть такое? Не единоутробные ли они братья? Не остановить ли поединок? Но поздно было что - то выяснять, чему - то препятствовать. Чарский почти дошел до своей барьеры; Бележев за шаг до своей выстрелил. Чарский упал. Оперевшись на левую руку и с отчаянным криком отогнав подбежавшего было на помощь к нему секунданта, лежа, он прицелился и уже не твёрдой рукою выстрелил в Бележева. Бележев упал в свою очередь, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, коей он закрыл себе грудь, и будучи тем ослаблена, попала, очевидно, в пуговицу, которой панталоны держались на подтяжках против ложки; эта пуговица спасла Бележева.

 

Врач на дуэли не присутствовал, первую помощь раненому Чарскому оказать было некому. Я видел, насколько тяжела рана противника и мне тут же представилось, как будут его сначала на санях, а затем в карете около часа везти с места дуэли на *** Речке до его квартиры, кажется, на М - ке, причем первые 20-30 метров по плохой ухабистой дороге, в полусидячем положении....Мне стало по - настоящему жаль кавалергарда, как будто то был не злостный враг моего друга, а напротив , один из самых моих близких закадычных товарищей. Когда помутневшие глаза Чарского на какой - то момент встретились с моим взглядом, я вновь увидел поразительное сходство в чертах его лица с чертами Бележева. Они точно были как - то связаны друг с другом по родственной линии, возможно, сами того не подозревая.

 

Бележев попросил меня не сопровождать его непосредственно до дома и обещал сообщить мне о себе в ближайшее время. Я пересел на перекрёстке, на Н - кой, в другой экипаж и вернулся к себе домой.

 

Мне долго не спалось. Мысленно я всё время возвращался к опасно раненому Чарскому. Сон застиг меня посреди этих беспокойных мыслей...

 

Дома на М - ке камердинер перенес Ч. на руках в кабинет, расположенный на первом этаже. От кровати Ч. отказался и был положен на диван; сам участвовал в переодевании в чистое белье. Примерно через час раненого осмотрел доктор У. Альдрованди. Затем пришел Даль, который вместе с Н. Н. Бузырёвым перевязал рану кавалергарда. Вечером его лихорадило. Он жаловался на тошноту, жажду, много пил, сильно потел. Пульс был слабым, конечности - холодными, повязка все время промокала кровью. Опасаясь, что больной истечет кровью, Бузырёв и Даль давали холодное питье и ставили примочки со льдом на живот. Вскоре от нестерпимых болей в животе раненый начал кричать и даже хотел застрелиться. Приехавшие врачи Д. У. Эргар, А. А. Чиртовский, М. М. Лазков и В. И. Нокард, обсудив положение, назначили клизму, после которой состояние Ч. еще более ухудшилось. Лицо его изменилось, глаза как бы вышли из орбит, мучительные стоны сменялись криками. Пульс не прощупывался. Затем отошли газы, боли уменьшились. Пульса почти не было. Опять приехал Д. У. Эргар и назначил опий в каплях, после чего наступило некоторое облегчение, появился пульс, конечности стали теплыми...

 

Вдруг Ч. приоткрыл глаза и позвал Даля. Тот подошёл. Ч. попросил склониться к нему и подставить ухо. Даль в точности исполнил пожелание больного и услышал от него следующую абсурдную теорию о маршале Тукузове и адмирале Леньсоне ...

 

Тукузову выбивали глаз 2 раза... При одинаковых обстоятельствах. Налицо позднее копирование эпизода для маскировки отсутствия Тукузова в России... Леньсон восхищался Юшаковым... А разве иностранцы способны восхищаться нами? Значит Леньсон русский... И Тукузов и Леньсон прикладывали трубу к отсутствующему глазу...

 

Про Леньсона говорили, что у него есть оба глаза. Значит ,никто не видел, где он потерял глаз. Т. е. он был с глазом, где-то был в месте, где нет англичан, а потом появился без глаза... Разве возможно, что бы против Аполлиона воевало сразу 2 безглазых?.. Леньсон "погиб" в 1805. Тукузов впервые выступил против Аполлиона в 1805. Значит... Якобы Леньсон потерял руку. Но на памятнике Леньсону есть руки. Значит байка о руке это поздняя фальшивка... "В 1803-1805 годах командующий эскадрой Средиземного моря, действовавшей против Франции и Испании." А Тукузов попал в опалу в 1802 году. Ясно, что на самом деле он принял командование эскадрой... Как где-то упоминалось, Леньсон поднял знак "Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг", несмотря на то, что была Великобритания. Для русского перепутать Британию и Англию простительно...

 

Даль, терпеливо выслушав теорию Ч., предложил ему шляпки мухоморов, так называемое у шаманов Сибири - "мясо богов". Ч. отказался. Справился на счёт нашествия непарного шелкопряда. Даль отвечал, что, судя по новейшим данным его цефалотеки, процесс под контролем. Ч. спросил: где он? Даль ответил: на вокзале. Ч. спросил: на каком вокзале? Даль ответил: на котором можно купить билет в Индию Духа. Ч. вздохнул: так томно и так тревожно мне... Отчего же? - спросил Даль. Ч. отвечал: есть мнение, что земли восточнее Одера и Вислы - сказочный регион, "пространство мечты", как говорят трубадуры... Даль, точь - в - точь угрюмый восточный астроном Ал - Каши, на это сказал: я тут намедни в Большом Академическом разговор подслушал... Отборные элефантиды, обряженные, как и полагается членам Общества Рыбьего Глаза, в роскошные одежды Евы - праматери, сидели в кулуаре и беседовали друг с дружкой в ожидании второго акта... Ч. спросил: о чём же беседовали отборные элефантиды? Не о ротонде ли на Гороховой и не о графе ли Зубове? Нет, ответил Даль. Ч. продолжал: тогда наверняка о пресловутых 90 - 60 - 90? Даль ответил: и не об этом. Тогда о чём же? - удивился Ч. - Не о лучезарной же Дельте, прости Господи? Даль ответил: о копье Ангела - Хранителя на Дворцовой. Ч. спросил: неужели это всё, о чём они говорили? Нет, продолжал Даль, ещё говорили об искусстве. Об искусстве? - спросил Ч. Да, отвечал Даль. - Одна из дам заметила, между прочим, что искусство не многого стоит, если оно всего лишь удвоение и проверка действительности. Другая согласилась с ней, добавив от себя, что у Музы имеется своя истина, более прекрасная, чем так называемая Правда.

 

Разбудил меня приход Осипа, слуги Бележева. Бележев звал меня к себе. Мы сели с Осипом в экипаж и поехали. По дороге, я, помимо того, что рука Бележева шла на поправку, узнал и о кончине тем же утром кавалергарда Чарского. Значит, не помогли ни лавровишневые капли, ни каломель, ни касторовое масло доктора Даля, ни даже 25 поставленных пиявок, - пробормотал я себе под нос.

 

Так же словоохотливый Осип рассказал, что Бележев с момента возвращения с дуэли, а это уже шёл второй день, заперся у себя в кабинете и не выходит, допуская к себе лишь его, Осипа.

 

"Всё читают - с и читают - с чего - то. Много книг - и больших , и маленьких. А ещё пишут..."

 

Меня это встревожило.

 

Но вот мы оказались на месте. Бележев, услышав мой голос, впустил меня к себе, в библиотеку. Я нашёл его обложенного со всех сторон книгами и рукописями. О смерти Чарского он уже знал. Ему не хотелось о нём говорить.

 

Вместо того, чтобы обсуждать такую "мелочь", как он вдруг выразился, мы, по его инициативе, повели странный разговор.

 

- Помнишь, когда я тебя нашёл в театре и попросил стать моим секундантом?

 

- Конечно.

 

- Я обещал тебе объяснить всё впоследствии. И вот этот момент настал... Итак, дело в том, что я обратил внимание на кавалергарда Чарского ещё тогда, когда он только - только появился в свете. Нет, меня удивило и поразило не его счастливая успешность, богатство и ум. Весь тот фурор, который он производил, это вздор, конечно... Однако... Я единственный, кто заметил... Да, заметил... Вернее, мне единственному бросилось тогда в глаза одно странное обстоятельство... Мне одному!

 

- Что?

 

- Что этот самый Чарский был со мной на одно лицо.

 

- Как это?

 

- Только не говори мне, что и ты не заметил этого? Ведь заметил?

 

- Честно говоря, да. Правда, не придал этому большого значения. Мало ли кто бывает похож на нас. Даже если и до такой степени, как в твоём случае...

 

- Нет! Это было не просто сходство! Мы были совершенно одинаковы... Со - вер - шен - но! Пойми!.. Как близнецы... При этом я никогда не слыхал, что у меня был или мог быть подобного рода единоутробный братец... Наше сходство было поразительно. Редчайший случай. Уникальнейший в нашем отечестве. А, возможно, и во всём цивилизованном мире!

 

- Зачем же ты вызвал его на дуэль?

 

- Именно за это!

 

- За то, что он - твоя точная копия?

 

- И да, и нет!..

 

Бележев рассмеялся.

 

- Я стал его дразнить. Вызывал на шуточные мелкие соревнования... Эпиграммы там... Вместо привычного мне юмора, стал злобствовать... Не слыханная слабость с моей стороны... Он всюду меня обыгрывал... Едва даже хозяйку салона, мою Софью, не увёл у меня прямо из - под носа... И тогда я ему на ухо всё сказал в открытую. Я сказал ему, что он - ангел смерти, пришедший за мной, и что я согласен пойти с ним только при одном условии: если он согласится со мной стреляться. Он поднял меня на смех, но я отвесил ему при дамах пощёчину, дабы пришелец уже не смог отвертеться. Когда же мы условились относительно места и времени для сатисфакции, и он удалился, я вдруг подумал о том, что мне некого взять в секунданты. Кто - то служил, кто - то был болен, третьи... Ах!.. Тут - то я и вспомнил о тебе, о том, что как раз недавно мы виделись у Лещинского в салоне, и говорили, если мне не изменяет память, о маршале и адмирале ...

 

- О Кутузове и Нельсоне.

 

- Да! Точно. Славно поговорили. Прямо по полочкам разложили. Давно так не смеялся... Маршал и Адмирал... Да... И вот, значит, этот самый Чарский... Из кавалергардов... Буйное поколение... Как он жрал те ягоды! Кстати, что за ягоды он ел в то утро? Не знаешь?

 

- Черешни?

 

- Нет, точно то были не черешни.

 

- Возможно, финики?

 

- И не финики... Помню косточку, которой он попал мне в волосы... Никогда не видел ничего подобного.

 

И тут Бележев указательным пальцем посоветовал мне посмотреть вправо от себя. Мы стояли возле зеркала. Когда я, ни о чём не подозревая, заглянул в его овал, волосы невольно зашевелились на моей голове. Мой друг, в отличии от меня, в зеркале совсем не отображался. Было очень похоже на пошлый кошмар из какого - нибудь готического романа о кладбищенских кровососах. Однако, факт оставался фактом: зеркало не удваивало Бележева.

 

Ошеломлённый, я не мог выговорить ни слова. Бележев, мрачно поглядев на меня, сказал:

 

- А теперь... оставь меня одного.

 

Покинув Бележева, какое - то время рассеянно плёлся я по набережной Невы, пока не остановился возле Сфинкса.

 

На следующее утро, пока я завтракал, пришла печальная и неожиданная для всех, кроме одного меня, весть о скоропостижной кончине Бележева Александра Викторовича. На Осипе, пришедшем сказать трагическую весть, не было лица. Я предложил ему место моего проворовавшегося камердинера. Осип вместо ответа вдруг сказал, что из тысячи снов, приснившихся ему за все годы его жизни, ему запомнился отчего - то только один, на его взгляд, самый банальный и неинтересный, да и то - в юности. На мою просьбу рассказать, что именно он видел в том знаменательном своём юношеском сне, Осип, чуть помолчав, решительно, но устало ответил: всё и низачто.