Вокзал
В былые дни, когда я угасал,
Как тусклая лампада, выли зимы.
И муравьился утренний вокзал,
И женщина в толпе искала сына -
Он должен был уехать навсегда.
Она того не знала и кричала:
"Алёшка, где ты?!" Морщился сержант:
"Иди, давай. Недолго". Время встало,
Среди солдат безмолвно замерло.
Алёшка в сапогах явился маме.
"Смотри, чтоб было в поезде тепло.
Пиши! Постой... Что сделалось с руками?"
Костяшки были сбиты. Кровь не шла.
"Всего лишь отжимания", - с ухмылкой
Соврал солдат и спрятал свой кулак
За ноющую спину. Было тихо,
Так тихо, будто кончились слова.
Шёл снег, и всё казалось нереальным.
"Ко мне, солдат!" "Всё, мама, мне пора..."
"Я буду ждать, Алёша... Чмокни маму!"
И он уехал в стылое туда,
Где жизнь струится только до отбоя.
Мелькали в окнах сёла, города,
И каждый разговаривал с собою -
Как кончится всё это? Ротный спал,
Сержант курил, поглядывая в ноги.
Алёшка спать не мог и всё мечтал
О том, как будет хвастаться в дороге
К себе домой, что в армии служил.
Улыбка на губах его резвилась.
Парней везли на юг. Летела жизнь
И в пасмурное небо не стремилась.
Казарма им уже была родной,
Когда над плацем высилась присяга.
Берет сидел как надо, как влитой,
Являя символ чести и отваги.
И ротный улыбался, как отец.
Отныне, все они - его солдаты.
Алёшка только чувствовал, что вес
У клятвы больше именно в десанте.
И то же знал и чувствовал сержант,
Уже видавший огненную бурю.
Привыкший жить и время провожать,
Узрит, что жизнь - мольба о перекуре.
А год спустя вся рота полегла.
Остались лишь сержант и пять мальчишек.
И хмурая ущелистая мгла
Пугалась, но не выстрелов, а вспышек
Дрожащих поисковых фонарей.
"Есть кто живой?!" - летело над высоткой.
Узнать в останках умерших парней...
"Шестая" вся отныне из "двухсотых".
В палатке под присмотром медсестры
Сидел солдат с потухшими глазами.
В его руках печалились костры
Из мокрых спичек, смоченных слезами.
И новый тельник жался на груди,
Растерзанной обрушившейся болью.
И вроде жизнь всё так же впереди,
А жить уже не хочется. Безвольно
Уставший взгляд на стены уронить.
"Мои друзья... Мои однополчане..."
Представленный к награде "будешь жить"
Несёт её в колодке из печали.
Совсем как в день, когда я угасал,
Как тусклая лампада, выли зимы.
И муравьился утренний вокзал,
И женщина в толпе искала сына -
Два года без родимого лица.
И вдруг оно мелькнуло на перроне.
Его принёс обыденный состав,
Привыкший к обитателям в погонах.
Он всё-таки уехал навсегда.
Замест него вернулся возмужавший
Сухой мужчина. Гвардии сержант.
Так мало живший - много повидавший.
Он орден нёс на сердце. И берет
Его синел в вокзальной суматохе.
"Алёша, ты?" "Алёши больше нет..." -
Ответил он, целуя маму в щёки.
Её пронзили слёзы. Сын пришёл
Домой с войны, казалось, невредимый.
Теперь всё точно будет хорошо,
Теперь всё точно будет поправимо.
А снег всё шёл. Так вечно. Так легко.
Щемилось время сердцем пострадавшим.
Когда война бушует далеко,
Она, скорее, чья-то, а не наша.
Так думал и гвардеец Алексей,
Пока не очутился на высотке,
Залитой кровью умерших друзей,
Утопленной в тоске, как в чане с водкой.
Семь семь шесть ноль. Двухтысячный. Февраль.
Шестая рота псковского десанта.
Пусти их, Бог, без очереди в рай -
Они и так крылатые ребята.
И эхо родилось в горах Чечни,
Пробившись даже в рации пилотов:
"Несите быстро, ангелы, ключи
И пропускайте в Сад шестую роту..."
В былые дни, когда я угасал,
Как тусклая лампада, выли зимы.
И муравьился утренний вокзал,
И женщина в толпе искала сына...
