Стихи на песке
4 сентября 2013 года исполнилось 7 лет со дня смерти Ольги Бешенковской. Но для всех, кто любит и ценит высокую поэзию, её стихи и поэмы будут близки всегда.
(ИЗРАИЛЬСКИЙ ДНЕВНИК)
Всем друзьям посвящается
+++
И горы облаков, и кактусов отары,
Двугорбый божий бомж над папертью песка...
Здесь так чисты цвета... И мы ещё не стары.
И птица на лету касается виска.
О, родина всего! О, пафос Палестины!
О, живопись пустынь - причудливей Дали !
Льдовеющая соль. Блаженные крестины
в Отеческих руках... Купель. И корабли
исчезли. Стёрт прогресс. Ни дыма. Ни детали
терновых наших дней. Вернулся в окаём
первоначальный смысл.
И след Его сандалий
впечатан в твердь воды и солнцем напоён...
+++
Сколько в компьютере божьем оттенков зелёного -
Я никогда ещё в жизни не видела столько!
Здесь, в Галилее, спасенье от времени оного,
словоубежище... И кислосладкая долька
(не леденец химиядный - плоды трудовитые... )
Солнце гончарное, скрипнув, за кадр опускается.
Овны библейские, к жертве любовно завитые,
так безмятежны, что фотозатвор спотыкается...
Патриархальное, ветхозаветное, горнее
ширится небо - чем выше тропинка топорщится.
Совестно в рифму, - изыди, как бизнес - игорная...
Дай надышаться псалмами...
(Примолкла, притворщица.)
+++
Мой друг опять невыездной -
Как много лет тому...
И не заполнить обходной
В пылающем дому.
„Наш дом - Израиль“ - говорит.
Бездомный бледный грач...
Щебечет весело иврит
И прячет вечный плач.
Он не банкир, не спекулянт
Мой старый добрый друг,
Лишь любопытный эмигрант
В пески - из белых вьюг.
И вот сидит он, весь в долгах,
В компьютере сидит...
Мешает думать о богах
Профуканый кредит.
Мой друг ни в чём не виноват,
Он - из породы птиц...
И если завтра новый ад -
Он первый в Аушвиц.
Он входит в кнессет, глух к речам,
Неловкий как верблюд.
И люб Шагал его очам,
И скушен прочий люд.
Он отвечает невпопад,
Но встать „в ружьё“ готов
Мой друг - печальный депутат
От партии цветов...
+++
То ли ломится бешеный яркий ландшафт,
то и дело меняясь, в стекло ветровое?
То ли фрески Шагала до звона в ушах
разрослись, и смыкаются над головою?
Всё возможно под куполом этих небес,
где в прищуре солдата - печаль Авраама,
где пилястрами стройными лепится лес
и однажды в столетье скворчит телеграмма.
Как лиловы оливки, и как апельсин
нестерпимо оранжев, на зависть Манджурий...
Над слепящим песком - паруса парусин
и араб в неизменном своём абажуре...
Все мы родом из этих горчичных земель,
что являют прообраз и ада, и рая,
где, как в детстве бронхитном, палитровый хмель
и восторг сотворенья... И сбылся Израиль!
Я намокшую прядь поправляю крылом
и не ведаю, сколько веков отмахала...
И венчает картину, мелькнув за стеклом,
смуглый ангел пустыни, патрульный ЦАХАЛа...
+++
На зубах скрипел песок,
шла осада.
Не висок, а дух высок
твой, Масада.
Пусть им имя легион,
хватит - Рима.
Желт песок. И желт огонь.
Всё - горимо.
Жажду взглядом утолив
в Божье небо,
знали - больше ни олив
и ни хлеба.
Ни надежды на побег,
ни подмоги.
Первый подвиг. Первый век
синагоги.
Обнимите жён, мужи, -
время тризне!
Пусть им наши куражи,
а не жизни!
Лучше гибель, чем клеймо,
что - отрепье...
...Поналипло к нам дерьмо
раболепья.
Не грозит нам дефицит
прохиндеев...
Но - великий суицид
иудеев!
Занесло песком года -
да не стёрто...
Даль как желтая звезда
распростёрта.
Не для МИДа, не для вида -
фасада:
Золотая пирамида.
Масада.
Приходите погордиться,
старея,
не забывшие традиций,
евреи...
+++
Дождик. Муторно. Жди гостинца
от безумного палестинца...
Неужели же всё заране:
брань соседей и поле брани?..
Бог - он каждому понемногу:
флягу влаги и хлеб в дорогу.
Иудею и христьянину.
(Износилось бельё в рванину.)
И араба арба палима
белым солнцем Ерусалима.
Что же ты натворил нам, Боже!
Что ни век - то одно и то же:
кровь и пепел, руины мести...
Люди жить не умеют вместе.
...Я вернусь в свои палестины,
ребятне раздам апельсины.
А родня мне - борща половник:
мол, хлебай, отощал, паломник...
Шагом-шепотом выйду в город,
приподняв - от прохожих - ворот.
Тихо-тихо. После террора
отдыхает крейсер „Аврора“.
А в парадных того построя
пьёт народ, разойдясь по трое,
пьёт и плачет : „Помилуй, Боже...
(И жидовскую морду - тоже...)“
Потому-то и ждать Мессию
не куда-нибудь, а в Россию -
где бродяга в лохмотьях ищет
Книгу Бога на пепелище.
Скрипка ль плачет? Скрипит телега?
Острый свет над пустыней снега....
+++
...Земную жизнь пройдя до половины,
верней, почти до самого конца,
я знаю : в птичьих шапочках раввины
не заслонили Божьего лица.
Тому, кто нам наказывал: не целься,
не обмани, будь страждущему - брат,
милей и ближе ряженых процессий
поэт, стихи слагающий в шабат...
Космополит, что пьёт арабский кофе,
смакуя горечь, сжав до синевы
осколок моря... Этот на Голгофе
Не отшатнет от плахи - головы...
Да, не любил катания на танках,
чурался пейс, - зато наверняка
арабских цифр в швейцарских мутных банках
не прикрывала алчная рука...
И если все мы, Господи, повинны,-
прости тобой придуманный народ...
Земную жизнь пройдя до половины,
я слышу скрежет Дантовых ворот...
+++
Лена, Володя, Наташа и Миша.
Над головой - сионисткая крыша.
А на столе - православная водка.
(Задраны вверх и кадык, и бородка.)
Из пенопласта двойник Арафата,
он исподлобья следит воровато...
Что тебе, чучело? Будешь из банки?
Мы никуда не въезжали на танке.
Мы согревали пол-жизни в котельной
и Могендовид, и крестик нательный.
Новый Завет вслед за Ветхим Заветом
полнили душу терпения светом...
Спали с лодыжек галерные гири.
Не потеряться бы в яростном мире!
Юра, и Вася, и Боря, и Лена -
все мы Петра и арапа колена...
И отовсюду спешат катастрофы
в наши до слёз петербургские строфы.
В мире безумном воинственном этом
нет закутка бесприютным поэтам.
Всюду бездомна ты, братия наша -
Витя, Серёжа, Олежка и Саша.
Хоть и пришли заповедные сроки
и из юродивых вышли в пророки...
Песах ли, Остерн - рванём без закуски...
Это по-божески. Это - по-русски.
+++
Храни друзей моих, Господь,
и в Петербурге, и в Нью-Йорке,
и во дворце, и во каморке
крепи их дух, щади их плоть.
Нам не дано предугадать,
где нам даровано свиданье,
на Рейне или Иордане
окатит светом благодать.
Я скрытной верою живу,
что вдруг расступится кромешность,
как тайна жизни, как промежность
и - в звонкий обморок, в Неву!
Не оттолкнёт счастливых слёз,
сомкнёт утешные объятья...
И встретят в белом сёстры, братья...
И впереди - Иисус Христос.
Да, мы и грешны, и слабы,
а всё ж друзей не предавали.
Достойны райских кущ едва ли,
но - взблеска ангельской трубы.
Хотя б за то, что бедовали
и были всюду, где бывали,
лишь бедуинами судьбы...
18-25 февраля 2001.
Штутгарт.
Фото Ольги Бешенковской
