А музыка звучит...
Все дальше в прошлое гулким эхом уходит Великая Отечественная, самая страшная из всех войн. Уходят и ветераны, свидетели и участники тех трагических событий. Но остаётся память, священная память о той священной войне, память о тех, кто на себе испытал все её тяготы и лишения. Одним из них был мой земляк и по-счастью, мой хороший знакомый - Виктор Фёдорович Логинов... Восемнадцатилетним пареньком ощутил он впервые её горячее дыхание. Было это на Сталинградском заводе "Баррикады", где Виктор Фёдорович начинал свой трудовой путь. Хотя непосредственного участия в боевых действиях под Сталинградом Виктор Фёдорович не принимал, тяжёлое бремя не менее важного, трудового фронта легло на совсем ещё хрупкие плечи паренька. А потом была мобилизация, служба в полковой разведке, тяжелое ранение, до боли знакомый скрип госпитальных коек, снова служба, снова ранение, и, наконец, долгожданная Победа. От Волги до Одера - таков боевой путь Виктора Федоровича Логинова, моего земляка, удивительно скромного, уважаемого всеми на селе, человека. К сожалению, он ушёл из жизни осенью 2007-го года, но в моей памяти до сих пор живы его рассказы, его воспоминания о тех далёких событиях. Говорил Виктор Фёдорович об этом с неохотой. Возможно, память о войне теребила былые раны фронтовика, но красноречивее, чем он сам, говорили о нём его боевые награды: орден Великой Отечественной войны I степени, орден Славы III степени, орден Октябрьской революции, медаль "За отвагу" и др. Этот рассказ - плод нескольких наших бесед с ним и лишь небольшой эпизод из его фронтовой жизни.
- Было это в Белоруссии, под Гродно, летом 1944 года, - начал свой рассказ Виктор Фёдорович,- гнали мы немца на Запад. Разрозненные группы фашистских недобитков, как правило, днём отсиживались на болотах и в лесных чащобах, а ночью чуть ли не на цыпочках, боясь нарваться на засаду, пробирались к своим. А свои -понятие растяжимое, своих - их ещё найти нужно. А тут, понимаешь, леса, болота, да ещё полноводная река Березина, да плюс обоюдный артобстрел. Вообще такая катавасия, скажу я тебе, не приведи Господь! Немчура, попавшая в окружение, или, как мы называли, в "котел", была страшно запугана. Фрицы боялись заходить даже на заброшенные лесные хутора, на огородах которых иногда еще можно было кое-чем поживиться. Даже чувство голода не могло победить животный страх немцев перед смертью или пленением. Чего греха таить - нам тоже было несладко. Из-за каждого пня, из-за каждого дерева могли в любую секунду выстрелить, поэтому постоянное напряжение сказывалось - усталость буквально валила с ног. Одно придавало сил - уверенность в скорой победе, хотя каждый из нас понимал, что путь к ней будет очень и очень нелегким.
-В июле 1944-го наш пехотный полк занял важный плацдарм у реки Березины, - продолжал мой собеседник,
- предстояла тяжелая переправа. Чтобы убедиться в отсутствии противника в тылу наших войск, командование отдало приказ: «прочесать» лесной массив, примыкающий к реке. Исполнение приказа доверили нашей разведроте. Мы, выстроившись цепью, углубились в лесную чащу. А там, понимаешь ты, красота неписанная: могучие, лохматые ели, высоченные сосны, под ногами заросли папоротника и разных лесных ягод, особенно черники - ее в то лето видимо-невидимо уродилось. Так вот, идем мы, значит, идем, казалось бы, все в напряжении, мало ли что, а руки у всех так к ягодке и тянутся. Кто его знает, может ягодка эта - последнее в жизни удовольствие. Так прошагали мы по лесным дебрям несколько километров, трамбуя сапогами влажную траву и лесную ягоду, пока не вышли на опушку леса у самого болота. Привлекла она наше внимание еще и потому, что из-за густых зарослей камыша, окружающих болото, проглядывала верхушка скирды прошлогоднего сена. Странный звук доносился оттуда. Звук, похожий на храп, да еще с присвистом. Этот храп и сыграл с немцами злую шутку. Измученные ночными переходами, они спали в скирде мертвецким сном. Даже хруст сухих веток под нашими сапогами не разбудил их. Только окрик "хенде хох" привел фрицев в себя. Сбившись в кучу, испуганные, до конца не осознав, что произошло, они смотрели на нас моргающими, воспаленными от сна и усталости глазами. Глядя на них, многие наши бойцы, несмотря на то, что перед ними стоял враг, не могли сдержать улыбки - худые, небритые, с синими от черники губами, в истрепанной, обветшалой униформе, они напрочь потеряли человеческий облик. Как позже выяснилось, это были военные музыканты. Из всего оружия, что имели немцы, был "шмассер" с пустым магазином - остальной "арсенал"составляли музыкальные инструменты в чехлах и футлярах. Пленных доставили к штабу полка, что располагался в соседней деревушке, накормили кашей, а чуть позже к хате, где находились немцы, подрулил командирский "виллис". Из него вышел ещё довольно молодой, бравого вида, полковник. Выслушав доклад командира нашей роты о проведенной операции, полковник, глядя на пленных немцев, с иронией спросил: "Ну, что, накормили голодранцев?" Получив утвердительный ответ, он предложил: "Так пусть они теперь свой хлеб отработают, сыграют нам что-нибудь". Немцы, ничего не понимая из сказанного полковником, переглядывались. Наконец, какой-то наш молоденький боец, более-менее знавший немецкий, перевел им слова полковника. Пленные сразу засуетились, начали расчехлять музыкальные инструменты. Несмотря на бесславное, многодневное бегство немцев, духовые трубы и даже громоздкий барабан были в отличном состоянии - трубы блестели на солнце, на барабане не было не пылинки. Обескураженные просьбой советского полковника, немцы по-прежнему находились в некой растерянности, не зная, что именно играть. Наконец, самый смелый из них спросил: "Вас шпилен?" С помощью все того же солдатика-переводчика их вопрос был передан полковнику. "Что играть, что играть?- вслух начал размышлять полковник, - давайте "Интернационал»". Теперь в услугах переводчика немцы уже не нуждались - слово "Интернационал" было им хорошо знакомо. Построившись должным порядком, немцы заиграли, стараясь не фальшивить и тем самым произвести на советского полковника хорошее впечатление. Звуки музыки разлились над лесом, проплыли над рекой, растаяв в далеких заливных лугах.
- И веришь ты, - продолжал Виктор Федорович, - все, кто слушал эту музыку, вытянулись по струнке, а те, кто сидел, - встали. То-то, понимаешь ты, музыка, да еще такая величественная, она независима от войны, она сама по себе, и неважно, кто ее играет. И на немцев мы смотрели уже с каким-то сочувствием, даже с жалостью. Ведь, с одной стороны, не по своей воле оказались они в этих местах, и не по своей воле "загремели" под свои же фанфары. Много всего в тот день переиграли пленные музыканты: и вальсы, и польки, и знаменитую "Катюшу". Только в памяти почему-то до сей поры "Интернационал". Вот и сейчас звучит - стоило только вспомнить то далекое время...
2005 год.
