СКЛОНЕН К ПОБЕГУ
Снова рассказ. Надоело — не слушай.
Прошлым отравлен, я — неизлечим.
Память проклятая жжёт мою душу,
шепчет ночами: "Пиши, не молчи..."
Жили в далёкой деревне два брата.
В злые тридцатые, в час роковой
кто-то решил — без вины виноваты:
"В город! На станции примет конвой."
Ехали долго.
Морозец был колкий,
ладил Крещенье январь-лиходей.
В те времена даже лютые волки
были куда милосердней людей.
Не поэтична житейская проза:
"По одному разрешаю на двор!
Валенки — снять!"
А босым по морозу
не загуляешь, конвойный хитёр.
"Топай, вражина! Каюк вам, ребята...
В городе к стенке поставят — верняк!"
Младший, толкнув посильнее солдата,
прыгнул, нагнулся — и под товарняк.
Так и пропал — лет примерно на тридцать.
Дом разбомбили, преставилась мать.
Как-то в деревню свою заявился,
сам не назвался б — вовек не узнать.
Жизнь по чужим документам наладив,
стреляный, пуганый чёрной бедой,
врал, что на фронте представлен к награде —
фиксы стальные да чубчик седой.
Что ж, деревенские — люди простые:
стол небогатый, гармонь в три ряда...
Выпил, напелся про "горы златые",
вышел курнуть — и пропал навсегда.
Может быть, сага моя простовата,
каждый в России своё отстрадал.
Вырос я правнуком старшего брата,
что по этапу ушёл за Урал.
Тот отписал:
"Я покуда на сплаве.
Мать, поспешай подавать на развод.
Счастья сиделец семье не прибавит,
горя в избытке зато принесёт."
Перед войной поменялась погода,
вышла нужда и в "матёром враге" —
прадед работал на разных заводах,
в сорок втором похоронен в Юрге.
Мне результат моей жизни неведом.
Улицей учен питаться с ножа,
вечно готов я — босым да по снегу.
В генах тычковано: "Склонен к побегу."
Жаль, наготове давно сторожа...
