СТАМБУЛ

Александру Лесину

 

1

 

Босфор встречает нас туманом,

мечетями по берегам,

фелюк рыбачьих караваном,

плывущим вдоль под чаек гам.

Скользит Стамбул по ходу борта,

где медленнее,

где быстрей.

Босфор – вселенская аорта

двух экзотических морей.

Не жаль морок

с добычей визы,

когда, едва очнувшись лишь,

отринув шторм Кара-Дениза,

встречает Мраморного тишь.

Вблизи самой Айя-Софии,

где минареты и сады,

в пыли веков лежат седые

Константинополя следы.

 

2

 

У древних стен целы бойницы,

в музейной этой тишине

перед веками преклониться

душа повелевает мне.

У знаменитых бань турецких

оставлен мой поспешный след,

где я шептал, чтоб отвертеться,

мол, времени и денег нет…

Базаров рыбных гвалт и гомон

уже навек теперь со мной:

я пестротою очарован,

калейдоскопной мишурой,

толпой негоциантов вечных –

купцов со всех земных широт.

Сполох многоязычной речи

слепит, дурманит, мчит, ведёт

И не перевести дыханья!

Вдруг стих людской водоворот:

воздев к лицу и небу длани,

к намазу муэдзин зовёт.

Минут пятнадцать передышки –

и вновь торговый мчится шквал.

И я всё это не из книжки,

а лично видел и узнал.

Я на трамвае дребезжащем,

когда уже не стало сил,

меж прошлым днём и настоящим

по узким улочкам кружил.

И по трущобам припортовым

бродил, пил терпкий чай, шалел,

гортанным упивался словом

и ни о чём не сожалел.

 

3

 

И вдруг застыл: в неонном блеске

опешив, – ах, куда попал! –

названья консульств европейских,

теснённых золотом,

читал.

И вспоминал с щемящей грустью

тех, в кутерьме кровавых дней,

отторгнутых немудрой Русью

в беде, сынов и дочерей.

О, эмиграция!..

Седые

плывут над Понтом облака,

и с ними слово – н о с т а л ь г и я,

не слово – а сама тоска.

Те облака, как дым гражданской,

тревожны и страшны, как весть

о той тяжёлой эмигрантской

тоске, ещё живущей здесь…

 

4

 

В зеркальность Золотого Рога

с мостов слетают пыль и прах.

Любые ипостаси Бога

встречаются на сих холмах.

Он Будда здесь и Иегова,

он сам Аллах, и он Христос,

и минаретом веры новой

над всем здесь небоскрёб пророс.

А дальше что?

Бог весть!

Загадка.

Лишь мельтешат из маеты:

такси, блюстители порядка,

метро, троллейбусы, мосты.

И электрические зори,

когда базар – и тот! – молчит,

стоят над всею акваторией

и к звёздам тянутся в ночи.

Турецкий месяц – то ль на небе,

то ль на мечети? – о, избавь! –

я бы поверил, может, в небыль,

когда б ни знал, что это явь.

Что этот ятаган кровавый,

сей профиль нашенской луны,

о скорби ведает, о славе

лежащей в полночи страны.

Ей Бог судья.

Не нам спесиво

соль сыпать на стигматы ран:

османских войн несправедливых,

резню постыдную армян…

 

5

 

Мерцает высь.

Но я засну ли?

Извечен для певца завет:

И вот пою я о Стамбуле,

как о Москве певал Хикмет.

Плывут назад мосты, мечети,

огни домов, дворцы, суда.

Я знаю – этот город вечен,

как небо, звёзды, как вода.

Но не узнать, –

у нас ли, здесь ли, –

желанья и мечты сердец.

Увы, поэту неизвестен

стихотворения конец.

Одни надежды, только вера –

души взволнованной эфир.

Уже заря на фоне сером

зажглась, преображая мир.

Я здесь впервые. И не скоро

вернусь опять.

Случайный гость!

И я бросаю вглубь Босфора

серебряных монеток горсть…