шерстечесальщицы

ШЕРСТЕЧЕСАЛЬЩИЦЫ

 

Краткое содержание мифа, лежащего в основе пьесы:

 

«Когда Дионис проходил через беотийский Орхомен, то Миниады, дочери орхоменского царя, не пожелали принять участие в его оргиях, остались за домашней работой в своем тереме и за это были им наказаны: сошли с ума и потом превратились в летучих мышей. Хор драмы — по-видимому, их подруги или служительницы».

 

М. Л. Гаспаров. «Фрагменты несохранившихся трагедий Эсхила».

 

Есть вариант мифа, в котором у Миния одна дочь.

 

 

ПРОЛОГ

 

 

Раб, Тиресий.

 

Раб

Страна спокойна: мирным, тихим омутом

здесь время разлилось, война далекая

не тронула, не потянулись юноши

за бранною добычей смерть выискивать.

Какая им корысть от здешних вольностей

к Аиду засылать посольство скорбное,

пиры оставить, вина, яства тонкие,

шакальей сытью стать, поживой ворона?

В пыли висят, в тени доспехи воинства,

флаг боевой не веет над равнинами.

 

Тиресий

Вы – сколько ни металась смерть по Греции,

войной воюя, – были в отдалении:

на Фивы не ходили семивратные,

на Трою струги черные не ладили.

 

Раб

Спокойный край наш, мирный край, родимый край.

 

Тиресий

Так не должно быть: нет нигде надежного

нам места на земле – болото топкое,

коварная трясина, строй дома на ней

высокие, красивые – повалятся,

накидывай ветвями гать – размоется.

Стояла Троя пышная, высокая –

и где она теперь? Песком засыпана:

на кораблях приплыло разорение.

Стояли прочно Фивы семивратные –

себя попрали: бой братоубийственный

судьбу решил, открыл ворота бедствию.

Короткой передышки меж несчастьями

на жизнь не растянуть, хотя не длинная

сучится нить слепой и нищей пряхою.

 

Раб

На наш век хватит – доживем, как начали,

сойдем под землю, долгими пресытившись

годами. Я так верю. Боги помочь мне.

 

Тиресий

Вас пол-Аида тех, кто долю прокляли,

надеявшись легко дожить до старости.

Смотреть спокойно, если тьма грядущая,

сменяется другою тьмой, – вот наша жизнь.

 

Раб

Стоит алтарь святой над вечной правдою,

мы молимся, а значит, боги слушают,

дым наших жертв угоден богу высшему –

не тронет, охранит, оставит жИвыми.

Мы толковали знаки, мы приметами

пренебрегать не смели – точно сходятся,

покой сулят, сулят благополучие.

Как сомневаться, если непреложное

нам знание дано и было б трусостью

постыдной, богохульной не довериться

и знамений ждать новых, переспрашивать.

 

Тиресий

Ни свет, ни тьма не развлекают зрение,

читающее знаки, судьбы, жребии,

читающее войн грядущих повести.

Теряются проклятья в поколениях,

идут дела неправые и правые,

девятый срок людской дано Тиресию

концы-начала связывать, толковнику

сопоставлять невнятных знаков истины –

а все не знаю сотой доли, тысячной,

стотысячной свершиться обреченного.

В виденьях ненадежных, пробегающих,

бывает, что-то есть, но чаще попусту

гадаю, жду – не всё в руках у Локсия:

сама собою смертных и бессмертных жизнь

течет, переливается, меняется.

Как на земле ничьей колосья сорные,

под ветром гнемся, под дождем купаемся,

никто нам не поможет к сроку вырасти

серпу на радость острому, каленому.

 

Раб

Мне странно слушать: "От богов нет помощи,

наедине с неведомым оставлены,

мы бьемся, мы страдаем, мы, бессонные,

не видим вещих снов, и нет нам помощи!"

Но я-то знаю, вижу очевидное

и ложь твою в ничто я ставлю глупую;

молю, чтоб не услышали бессмертные

пронзительный твой голос, за себя боюсь.

 

Тиресий

По слухам, новый бог идет в Беотию,

лукавый и неверный, услаждающий

несчастных и счастливых общей чашею,

другим богам чужой в своем безумии,

бог чистых, бог нечистых, бог забвения.

Единственный, кто знает средство верное

от бед земных, от смерти. Это страшный бог.

 

Раб

Не ты ли этот бог? Мы что-то слышали,

да не от греков – от прохожих варваров

про бога: ими чтится не по-эллински

лукавый демон, средь богов незнаемый;

за ним моленья дикие, нестройные

несутся над землей, как жуткий волчий вой.

Мне стыдно говорить, но наши женщины

прослышали, узнали, позабыли честь,

раденья учинили, хор поставили

заступнику незнаемому, лютому.

Все новое – соблазн для женщин ветреных,

что платьице, что вера. Вот они идут

нестройною толпой, пьяны и радостны.

ПАРОД

 

На орхестру выходит хор.

 

ЭПОД

 

Легким летом сквозь дебри леса,

быстрым скоком по полю ровну

пронесись, вереница женщин –

Дионисова рать святая.

 

Все сметающая потоком,

забирающая с собою

всяких встречных, чужого стада

не щадящая рать святая.

 

Разомкнет, разорвет, развяжет

путы, сети, обиды сбросит;

воля вольная слаще меда,

пьяны допьяна – бог не выдаст.

 

Тяжела наша доля – бог с ней,

нам других утешений мало;

покачнемся в безумном беге,

пьяны допьяна, – бог не выдаст.

 

СТРОФА 1

 

Весна цветет, весенний легок дым,

ты под хмельком

спешишь – в петлистый, долгий путь бежим,

чтоб кувырком.

 

Ты прожитых старинных лет своих

отбросишь хлам,

пойдешь, как будто, радостен и тих,

по небесам.

 

АНТИСТРОФА 1

 

Стань в хороводе прыгать и козлить,

кричать и петь,

огонь спеши нам трепетный разлить,

и смех, и смерть.

 

Поэзия – несмешанный глоток

отравы сей,

растрепанный хмельной носи венок

во всей красе.

 

СТРОФА 2

 

Бог радости, бог смеха, бог веселья!

Тяжол твой гнев, и радость тяжела:

вином живым плескаешь, всех прощаешь,

земля и небо ходят ходуном,

и валит с ног пошедшего с тобой

твое дыханье легкое.

 

АНТИСТРОФА 2

 

Ты будешь на последнем новоселье:

стол призрачен, ковш легок, тишь да мгла –

так вот как принимаешь, чем встречаешь!

Не опьянеть и не забыться сном,

и только в бездне ходит голубой

твое дыханье легкое.

 

 

ЭПИСОДИЙ 1

 

 

Корифей

Куда ты держишь путь?

 

Тиресий

Иду, не ведаю.

 

Корифей

Да как же так, старик?

 

Тиресий

Пути свободные.

 

Корифей

Где ж родина твоя?

 

Тиресий

Мне Фивы дом родной.

 

Корифей

О, сколько ваших бед!

 

Тиресий

Никем не считано.

 

Корифей

О, сколько ваших жертв!

 

Тиресий

Никем не принято.

 

Корифей

ОплАчу ваш удел.

 

Выходит Климена, стоит молча и прислушивается к разговору.

 

Тиресий

Я весел, девонька.

Кровь пролита, теперь другую влагу льем,

несчастья наши кончены, проклятия

исполнены: погибель царский род взяла,

и неоткуда ждать ударов – сильные

от Фив несчастных боги отвратили взор,

нам остается пить в веселье призрачном.

 

Корифей

Да кто же ты, старик? Чудные речи ты

как знающий ведешь из наших знающих.

 

Тиресий

Тиресием зови, коль нужно имя мне.

 

(Наконец-то замечает Климену.)

 

Красавица, певунья-рукодельница,

дочь царская – невестой будешь царскою,

разумница, родителя великого

ты радость, ты надежда, утешение.

 

Климена

Старик, пустой болтун, великий путаник,

о будущем твердящий будто знающий,

слепец, обманом обошедший видящих,

ты плут, ты горевестник сам несчастливый.

 

Тиресий приближается к ней с низкими поклонами.

 

Я слышала, ты – фивский прорицатель

Тиресий, самый умный из людей,

а может, самый лживый, за богов

нам говорящий, бедам краткий путь

открывший к Фивам, – что еще забыла? –

не муж и не жена, а оба вместе,

меняющийся, скользкий, безобразный.

Я слышу голос – низкий шип змеиный

с раздвоенного ложью языка.

 

Тиресий

Во всем права царевна: горевестник,

старик несчастный, лжец, зажился в мире

и от него устал – нехорошо

устроенный он для моих пророчеств,

непроницаем, глух, непостижим.

Они ему что пух, что звук пустой.

Ну что я знаю? Нищие гадалки

с торговых площадей расскажут больше,

их пошлый ум вернее пошлость мира

поймет, предугадает, объяснит.

Их слушайте – и будете довольны,

напуганы и предупреждены.

А я? Со мною боги говорили

волшебным, легким, странным языком;

заслушивался, мало понимая,

и вынес кое-что на белый свет

изысканное, редкое, что будет

до смерти чаровать. Простая правда,

простая ложь не для моих пророчеств,

в них кое-что не для земных ушей.

Для этого и нужен вам Тиресий,

чтоб выпытать. И жутко и приятно

касаться тайны. Проклятое знанье

приняв, тотчас пророка проклянете,

и поделом.

 

Климена

Ну так молчи теперь.

 

Тиресий (не обращая внимания на слова Климены)

Вот царь Эдип не знал бы ничего –

и был бы счастлив, жил бы с этой бабой

и царствовал над Фивами не хуже,

чем до него и после властелины.

Незнаемая правда не страшна,

не значит ничего, а боги – что

за дело им до наших мелких бед?

Не трогают пока – живи, и ладно.

Так нет, решил доискиваться, будто

кто подгонял, толкал его, беднягу,

расправиться с удачей, со страной,

проклятья над собой осуществить,

насытясь счастьем, горя отхлебнуть,

уйти, ослепнуть, овдоветь, погибнуть.

Все так и получилось. Редко что

предвиденное так сполна и точно

осуществлялось, истина брала

страну всю целиком, войска водила,

казнила, хоронила, жгла, пытала.

Я говорю: иди к гадалкам, дева.

 

Климена

Я спрашивала разве, как там будет,

в том будущем, которого ни ты,

ни я не знаю? Что же ты спешишь

мне отказать, чего боишься? Может,

того, что здесь никто тебя не спросит

и не заметит, некому сказать:

"Я знаю много, кое-что открою,

не спрашивайте лишнего" – а сам

туда-сюда подсовывать вопросы,

лукавить, подбивать: спроси, спроси?

Зачем пришел? Смущать умы сограждан

неясным и заманчивым? Не буду

юлить и притворяться: мы не рады.

Зачем пришел? Чтоб приоткрыть нам тайны

рождения и смерти? Мы не рады.

Зачем пришел? Сбирать с нас медну дань

за легковерье? Тоже мы не рады.

Поешь, попей, переночуй, прощай.

 

Тиресий

Позволь остаться, дева, дай приют

последний старику. Куда идти?

Я здесь бы умер тихо.

 

Климена

Вот ты как

заговорил. И где былая гордость?

 

Тиресий

Оставил там, где молодость прошла.

 

Климена

Предвиденье твое что говорит?

 

Тиресий

Осталось там, где слушали его,

где жаждали. Позволь же мне остаться,

я здесь бы умер тихо…

 

Климена

Оставайся,

раз так, но только молча.

 

Тиресий

Я молчу.

Что ж не молчать, когда для разговоров

я слишком стар, устал, беззуб, безгласен!

Я молчалив, мне незачем и не с кем

и словом перемолвиться, давно

наговорился, мне бы помолчать,

но в благодарность я тебе скажу…

ЭКСОД 1

 

1-я из хора

Рассказывай! Все связаны, все пленны,

один пророк свободен, для себя

речь.

 

2-я из хора

Рассказывай! Бесхитростная ложь

сбывается, оправдывает наши

пути.

 

3-я из хора

Рассказывай, чем будет наша смерть,

плач заводи последний. Все умрем

страшнее.

 

4-я из хора

Рассказывай, буди, предвосхищай

забытые, ослабшие, немые

проклятия!

 

5-я из хора

Рассказывай! Чем дальше, тем яснее

сбывается. Какая боль дана,

какая сила!

 

6-я из хора

Рассказывай! Отягощенный слух

запутывай приметами, в которых

решается судьба.

 

7-я из хора

Рассказывай! Не говоришь, что будет, –

что быть должно, вытягиваешь из

небытия слепого.

 

8-я из хора

Рассказывай! Не жди, что не поверят,

что без следа мелькнешь змеей по камню,

по небу птицей серою.

 

9-я из хора

Рассказывай! Неясное тебе

живущим ясно: быстро ходит смерть

и жертвы выбирает тихо.

 

10-я из хора

Рассказывай! Случайные слова

текут, преображаются, чаруют,

умрут, окаменеют, оживут.

 

СТРОФА 1

 

Все в наших судьбах определено,

расчерчено, рассчитано – железный

закон известен, Рок неумолим,

его пути хитры, неутомимы,

неспешны.

 

АНТИСТРОФА 1

 

Все спутано. Когда и был какой

порядок изначальный – перебиты

цепей тяжолых звенья, ветер лих

сбивает нас и правых и неправых,

торопит.

 

ЭПИСОДИЙ 2

 

 

Климена

Не понимаю, что здесь происходит:

нелепый вид, взгляд отрешенный, хор

нестройный, хриплый тягостную песнь

то чересчур веселую, то в слезы

заплаканную, долгую выводит –

тревожную, смущающую песню,

таких ни наши матери не знали,

ни бабки, ни прабабки. Постыдитесь!

Но нет, стыда не вижу ни на ком –

каким-то наглым счастьем кровь ликует,

играет ретивое, ноги в пляс,

 

Я думала: попляшут, попоют

и перестанут; девушке свобода

до брачного порога – будет что

припомнить в день тоски замужней, зимней.

Нам память лет девичьих – остальное

досталось мужу вместе с нашей кровью;

укроемся за памятью от горькой,

от женской доли, вспомним смех девичий –

невинный, беззаботный, чистый смех.

Всегда так было, а теперь дивлюсь,

как их взялО, осилило! Они

ткут пряжу, прибираются по дому,

обед готовят, спать ложатся, речи

разумные ведут, но всё вполсилы,

как в полусне, как будто только ждут,

что свистнут, крикнут, вызовут условным

их знаком на крыльцо – пойдет потеха!

В полях их ждут, лугах, их волен бег,

легкообутых, светлых, полусонных,

в венках зеленых, в наспех на плечо

накинутых одеждах. Хор их дикий

селян пугает, будто некий вождь

полузвериный хищную с собой

выводит на простор широкий свиту

терзать кого ни попадя – беги

с проклятого пути их! Буйный хмель

влечет, глаза туманит, строй мешает,

вповалку на зеленую постель

бросает, мох под голову пушистый

подкладывает, нежной укрывает

листвою, убаюкивает птичьим

безбедным, безглагольным щебетаньем.

 

Корифей

Так, так, царевна! Знаешь: будешь с нами.

Ты чувствуешь, как мы, и та же сила,

что в нас играет, придает тебе

слепую яркость точных, веских слов.

 

Климена

Какая сила гонит, нудит, мутит,

каких страстей здесь делается дело,

что дышит, выговаривает гимны,

течет слезами, падает на землю?

Бог? Как не так: иные злые духи

их ум переворачивают; боги

безмолвные и ясные, вселенский

их холод вечный легкой пеленой

туманит выси вышние. О боги,

вам служат в храмах медленных, высоких

усталые жрецы, вам жертву можно

нетрудную поУтру принести,

вся ваша мощь наглядна, величава.

А это что? Опомнитесь, подруги,

оставьте!

 

Тиресий

Не старайся: что ты им

предложишь, раз попробовавшим хмель?

Смерть легкую, короткую и жизнь

за смертной сенью новую, чужую,

зовущую? Что ты предложишь им?

 

Климена

Все это ложь.

 

Тиресий

Им ложь милее правды,

но это – правда, в мире много правд

одна другой не хуже, ни одна

не стоит, так что все другие прочь.

Ты будь сама собой: лелей свой долг

и строгость сохраняй – лишь иногда

в урочный час сойди к ним в хоровод,

почувствуй прелесть нежную, отринь

на день, на ночь привычное, гуляй

с подругами – они потом тебя

любить сильнее будут. Ты горда,

ты царственна, прекрасна, неприступна,

но можешь иногда в безумный пляс

удариться, да так, что страшно будет

всем им и за тебя, и за себя;

всех перепляшешь, всех ты перепьешь,

чтоб тем надменней в выси удалиться

своей судьбы – холодной, ярой, царской.

 

Климена

Все это ложь, игра воображенья,

нелепые, пустые оправданья

заблудших душ, и нет такого бога,

который примет это за служенье.

Рассказывай, ищи другие уши!

 

Тиресий

Есть разум, есть предания, есть жречество,

но есть и то, что в эти не вмещается

границы, – только чувствовать, угадывать

нам остается, ждать еще, надеяться.

Есть тайное, и есть потустороннее,

есть то, что мимо разума, – звериное;

божественное – то, что выше разума.

 

Климена

Вполне они насытили звериную

свою тупую алчность, а божественность

лишь только слово, слово неразумное,

а есть она, а нет – никем не знаемо.

Божественное им, ага, священное!

 

Тиресий

Здесь им видней, здесь чувствуют – не мудрствуют,

их место, время их; их тверже слово здесь

любого твоего, их время, место их.

Иди за ними – дух зовет, прислушайся;

твое все при тебе – иди чужого взять.

 

ЭКСОД 2

 

 

СТРОФА 1

 

Ты наша, ты с нами пляши, веселись,

оставь на потом причитанья и боль;

что было, что будет – сольется в одной

уемистой чаше благого вина.

 

СТРОФА 2

 

Ты наша, царевна, надежда, краса!

Ликуй, молодая, тебе отдадим

венок, и наряды, и первый глоток,

твое утверждающий равенство здесь.

 

Климена

Светла моя печаль, жирна печаль,

горит огнем на жертвеннике малом,

и бог следит за ней, светла печаль;

 

отчетливость, надменность, красота,

бег плавных линий, их переплетенье,

преображенье – станет красота

свободной, чистой, вечной, легкой, страшной,

Афине ясноокой посвященной.

 

Светла моя печаль, и голос звонок.

До неба голубого, до хрустальной

холодной вижу выси олимпийской –

светла моя печаль, ясна печаль.

 

Тиресий

Вакх жив,

бог трав,

бог-смех,

бог-страх.

 

Здесь Вакх

свет яр –

там Вакх

тайн вождь.

 

Внемль, Вакх,

глас мой:

я, наг,

зрю смерть.

 

СТРОФА 2

 

Олимпийские боги живы,

прав их закон железный,

охватывающий едино

смертное и живое.

 

АНТИСТРОФА 2

 

И подземные боги живы,

прав их закон железный,

охватывающий едино

смертное и живое.

 

Корифей

Горе и радость вместе

ходят, и обоюдно

ранит клинок двуострый:

норов их одинаков.

 

Хор (вместе)

Бог бессмертный, рожденный дважды.

 

СТРОФА 3

 

Бог, склонивший лицо живое

над Аидовой мрачной бездной,

бог, отведавший роковое

в доле смертной и доле слезной.

 

АНТИСТРОФА 3

 

Бог растерзанный, бог, обретший

знанье смерти и знанье жизни,

Дионис, с тонких лоз сошедший,

в чаши емкие соком брызни!

 

ЭПИСОДИЙ 2

 

На сцену выходит Дионис.

 

Дионис

Устал и запыхался. Дай воды скорей –

смотри, чтобы холодная да чистая, –

вино себе разбавлю; значит, чашу дай

из тех, что для гостей почетных вынули

из кладовой. Ну, что стоите маетесь?

Живей давайте – видите, усталый я.

 

Во время всей этой речи Климена стоит неподвижно и внимательно слушает. Девушки из хора мечутся как угорелые, одна из них находит наконец чашу, наполняет ее водой и хочет дать Дионису, но Тиресий отбирает чашу и преподносит Дионису с пакостными, низкими ужимками.

 

Тиресий

Великий Дионис, великой радости

разносчик, благ податель, для соотчича

будь милостив, будь добр, будь соучастником

в делах моих, надеждах, планах всяческих.

 

Дионис

Ты кто, старик? Дай вспомню сам… Тиресием

я звал тебя, ты собутыльник правильный:

последний спать ложишься – с лавки падаешь,

ты врать мастак, в застолье спорить опытный.

Рассказывай, старик, куда забрался я,

куда пантеры, верные ярму, несли

владыку своего, – я чай, не в Фивах мы…

 

Тиресий

В Беотии, у города…

 

Дионис (перебивая)

В Беотии…

Ты главный здесь?

 

Тиресий

Я странник.

 

Дионис

Ничего, отец,

я тоже странник, вместе веселее нам:

найдем что выпить – будем мы блаженствовать,

петь песни, милых девушек пощипывать,

ты ведь охотник.

 

Тиресий

Как же-с, мы охотники

до девушек, до вин, до всяких сладостей;

на то и старость человеку мудрая

дается, чтобы все отбросить глупости:

стяжательство, гордыню, честолюбие, –

отдаться пьянству, сытости и нежности

бесстыдно, беззаветно. Так ли, боженька?

 

Дионис (не обращая внимания на болтовню Тиресия, внимательно смотрит на Климену)

Какая, посмотри, старик, каковская!

Посмотрит – обожжет, и брови черные,

как я люблю. Мне в Индии встречалися

такие же бесовки.

 

(На полуслове засыпает.)

 

Тиресий

Ишь умаялся

с дороженьки неблизкой! Слышишь: Индия!

Край дикий, край опасный, покорил ее

один, с толпой девичьей, – то-то силушки

тяжолой, необорной, – всю-то Индию!

Пойди к нему, погладь его, на шелковых

кудрях остановись рукою нежною,

останься с ним – уйду, не помешаю вам.

Да нешто можно помешать девичьему

нежданному-негаданному счастьицу!

 

Климена

Молчи, старик, не то твоей я старости

не пощажу.

 

Тиресий

За что?

 

Климена

Ты с этим спутником

иди отсюда подобру, по здравию.

 

Тиресий

Одумайся.

 

Климена

Покуда я служителям

не отдала приказа…

 

Тиресий

О жестокое,

жестокое дитя и неразумное!

Смотри на этот лик вповалку пьяного,

заблеванного, спящего внимательней.

Ты видишь: легким облаком сияние

идет от черт лица, от головы его,

сквозь вид земной просвечивает страшное,

нездешнее и чистое? А травы как

вблизи его плесниц бушуют соками,

и расцветают до поры цветения

с ним рядом незабудки синим пламенем –

и отцветают, светом опаленные!

 

Климена

Ты тоже пьян.

 

Тиресий

Конечно, опьянение

не отпускает. Может, пьян от радости

такого бога, может, пьян от близости

нежданной смерти: страшно видеть темное

жерло Аида жадного без всякого

покрова, видеть ясно, видеть трезвому.

Не лучше ли сквозь плоть потока мутного,

разымчивого, пенного увидеть смерть?

Вам, юным, может быть, и надо истины,

а нам другое нужно, позабористей,

чтоб кровь согреть, – поэзия и выпивка.

 

(Начинает, покачиваясь, напевать.)

 

Не надо смерти, все отдам –

и радость, и любовь –

со страха. Счету нет годам,

остыла в жилах кровь.

 

Былых страстей, надежд былых,

несбывшихся прошла

тоска – я в областях иных

у ложа и стола.

 

Как хорошо, что только хмель

в небуйной голове

кружится, радостен и смел,

и мысли все живей.

 

Вся юность – за бедой беда,

забот пустых полна;

пустая протекла вода –

настал черед вина.

 

Дионис

Я, кажется, уснул.

 

Тиресий

Поспал, родименький.

Еще вина?

 

Дионис

Потом. Кто эта девушка?

 

Тиресий

Климена, дочь царева.

 

Дионис

Хороша она:

какие ножки, вся такая лапочка.

Поди сюда, присядь.

 

Климена

Я знаю: путника

нам в дом приводит Зевс, и мы обязаны,

люд праведный, простой, богобоязненный,

приветствовать пришельцев ради высшего

закона; мы врата гостеприимные

распахнутыми держим – пусть усталые,

голодные, больные, перехожие

все к нам. Но вправе ждать мы уважения:

зашедший в дом пусть слушает хозяина,

и хватит пить.

 

Дионис

Ты слышал? Чудо девушка,

решительное чудо, я люблю таких!

Гляди, гляди, глазенками как зыркает,

горда и неприступна. В первый раз таких

забавно брать – и оба кровью брызгают:

жена, где надо ей, и муж искусанный.

 

Климена

Да как ты смеешь?

 

Тиресий

Тише, помолчи, молю!

Ты знаешь, кто он, – радуйся; нет радости –

смирись тогда, но мой совет: для радости

живи и привыкай к объятьям мужеским –

в них ваше счастье девичье, природное,

опасное, приятное, горячее;

как по рукам пойдешь, и мной не брезговать

молю тебя, прошу, хоть на полстолечка,

конечно, после – он сперва попробует…

 

Дионис

Старик…

 

Тиресий

Я не-не-не, я вот он.

 

Дионис

То-то же.

 

(Пауза. Смотрит на Климену, потом на хор.)

 

Как неприступна! Эти побойчей, я чай.

Ну, спойте хорошенько про любовь мою.

 

Корифей

Увидишь милое лицо –

на сердце горячо;

ты к другу выйдешь на крыльцо,

заденешь куст плечом.

 

С куста вода, с тебя вода,

сад праздничен и пуст,

не оставляет ни следа

прикосновенье уст.

 

Забудешь завтра жениха

и новую начнешь,

невинна, ласкова, тиха,

девическую ложь.

 

Весенней ночью не до сна –

ты про себя узнай,

на что приходит пьяный к нам,

веселый месяц май.

 

Климена

Какая дрянь, какая мерзость мне

услышать – не ослышаться, увидеть –

и не ослепнуть! Как же это так!

Я заслужила разве, я кому-то

давала повод, ластилась? Отец,

отец мой, где ты? Видишь – дочь твою

мешают с грязью, слышишь – оскорбляют.

Отец мой, защити!

 

Дионис

Как хороша!

 

Климена

Зевс, покровитель дома, покарай

кощунников: не ставят ни во что

тебя и нас!

Могучие, благие, Артемида,

Афина ясноокая – богини

и девственницы, деву защитите,

оградой станьте юной, непорочной,

вам слУжащей. О вещий Аполлон,

Феб-стреловержец, слышишь: дивный дар

поэзии, пошедший по рукам,

чем стал твой – и какие грянут песни

вослед вождю беспутному? Когда

я вам угодна, боги, помогите,

очистите мой дом, мой слух, мой взгляд

от этого.

 

Тиресий

Зря просишь – не помогут.

Они, конечно, боги-олимпийцы

могущественны, мстительны – но здесь

другие силы действуют: он близко,

а значит, остальные не услышат;

потом их спросишь, как и почему

оставили, забросили, забыли;

а здесь его угодья, нынче день

веселый, буйный, страшный, заводной,

и, значит, целомудрие твое

сегодня грех, а завтра добродетель –

с утра оплачешь девственность свою,

оплачешь горько, светлыми слезами,

чтоб тем приятней, легче, веселей

сейчас расстаться с нею. Завтра – плакать.

Есть некий ритм в судьбе, в природе, в нашей

короткой жизни, чувствовать его –

вот мудрость, подчиняться – вот свобода:

сегодня грех, а завтра добродетель,

сегодня добродетель – завтра грех.

Не перепутай, надо понимать

когда и что.

 

Дионис

Ты молодец, старик, не ожидал никак,

что подведешь такую философию!

Запомню: я ведь тоже добродетелен.

А ты как думал? Вот возьми умеренность:

важнее ничего и нет для пьяницы.

Казалось бы, мне первому в ней опытность:

знай меру, столько пей, чтоб было утречком

легко, спокойно, солнечно и благостно.

Но кто так может? Я не знаю. Кажется:

еще чуть-чуть себе добавим радости,

еще чуть-чуть – и всё, и остановимся,

еще чуть-чуть – пора, мы спать расходимся,

еще чуть-чуть – и, что там дальше, ведают

одни враги, которые не с нами пьют.

 

Пауза.

 

Ну ладно, засиделись, так пора уже

встряхнуться, разойтись; шерстечесальщицы

давно готовы, вижу: мясом ерзают,

так в пляс холены ноженьки и просятся,

зайдутся в хоре голоса охриплые.

Веселый хор, в котором предводителем

я буду, и царевну заберу с собой –

в час утренний верну ее царицею.

Ты с нами?

 

Тиресий

А куда ж!

 

Дионис

Тогда вино бери:

мы славно развлечемся! А давненько я

не гуливал по Греции с веселием.

 

Климена

Никто мне не поможет, я сама

должна добиться, сделать, разобраться.

Никто мне не поможет, я стою

одна среди враждебных, опьяненных

подруг ополоумевших, одна

перед каким-то зверем непонятным

осклабившимся – что если такими

к нам сходят боги? Что если?.. Гляди:

ты видела когда-нибудь, чтоб люди

так пили, богохульствовали, так

смеялись, извивались – ни стыда,

ни совести, ни страха? Говорит

как знающий, как могущий, и сила

так ясно, яро явлена.

Что ж, если это бог – я заплачУ.

Я помню: Иксион, Тантал, Сизиф,

вы если в чем и были виноваты –

простителен ваш грех: мы навредить

лишь нашим – близким, смертным, слабым можем,

а ваш-то грех почти не грех, почти

ничто…

 

Эй, стража, заковать их!

 

Никто не трогается с места.

 

Вы слышите? Приказываю, жду.

 

Тиресий

Не бойся, моя девочка, не бойся

себя. Ты мнишь – накладываешь цепи

мне на руки, ему? Себя терзаешь,

оковываешь, путаешь, себя

боишься, презираешь, хочешь в плач

и пляс пуститься, в жар тебя кидает

и в холод. Подчинись, отдайся – легче

задышишь, по течению пойдя.

Ослабь тугую волю, дай потачку –

и поведет, и понесет тебя

для радости.

 

Климена

Позорной, стыдной, лживой!

 

Тиресий

Ты радуйся, не думай: так немного,

так редко нам дается – не мешай.

 

Климена

Действительно ты думаешь, старик,

что я хочу, что сдерживаюсь, что

еще чуть-чуть – и брошусь с вами в пляс,

к нему на шею брошусь? Ты глупец!

Я здесь спокойна, счастлива, тружусь,

и мне не в тягость наших женских дел

унылость, протяженность – так и песни,

что мы поем, унылы, протяженны

и без надрыва, страсти; шерсть и пряжа –

вот наша доля, девушки-подружки –

вот круг безмужний, чистый, соблюсти

себя – вот наше дело; весела

небуйным, утешительным весельем

жизнь девичья. Я счастлива, в чужих

советах, средствах, чарах не нуждаюсь;

я уголок свой, жизнь свою смогу

сберечь и сохранить, смогу подруг,

вразнос пошедших, взять, остановить –

по-старому все будет, позабудут,

как баловали. После их мужья

спасибо скажут.

 

Тиресий

В каждой кровь кипит,

дай выход – погуляют и вернутся

к твоим трудам еще трудолюбивей,

чем были.

 

Климена

Но запятнаны.

 

Тиресий

Немного.

Дай выход – выпьют, спляшут, протрезвеют,

и сердце успокоится.

 

Климена

Надолго?

 

Тиресий

До новых игр, до новых чаш – надолго.

 

Климена

И вот вся жизнь! Барахтанье в грязи

и стыд, когда очнешься.

 

Тиресий

Выход дай,

дай разгуляться жаркой женской крови,

жестокой, своенравной, похотливой.

Уж я-то помню, как она кипит,

как тянет и томит, какие мысли

в ночном бессонном мечутся уме,

чем каждый звук по телу отдается,

как молодость по жилочкам проходит

то жаром, а то холодом, какая

накатывает грусть, таится страсть.

Нелегкая нам доля. Выход дай –

иначе с кровью ты не совладаешь,

сорвешься и погибнешь.

 

Климена

Не погибну.

 

Тиресий

А совладаешь – только хуже будет:

медлительная смерть, прокиснет кровь,

створожится, состаришься до срока,

жизнь кончишь, не начав.

 

Климена

Да лучше так.

 

Тиресий

Не торопись: нам легкий опыт смерти

дается в опьянении – сойди

тихонько, осторожно в эту бездну

незримую и близкую; сойди

вослед за ним, растерзанным, обретшим

двойное знанье смертных и бессмертных, –

он даст тебе слова, чтоб говорить

на том пороге призрачном, и зренье

невиданное видеть; он – посредник,

лазутчик, провозвестник, чародей,

освободитель: сколько здешних пут

им порвано и тамошних, прочнейших,

нетленных сколько! Здесь и там он с нами.

 

Климена

В железо их – вы слышите меня?

Нет, все это несносно! Где глашатай,

где стражники, тюремщики, где все?

 

Дионис

Я верно понимаю: ты в отказ идешь?

Не вышел рылом я к такой царевишне

подкатывать? Упорствуешь, кобенишься:

какой-то бог – как будто ходят тысячи

в пределах ваших! – осмелел и требует

нелепых жертв, позорного усердия,

участия в каких-то диких игрищах!

Так вон его, паскудника, – допляшется,

допьется, допоется до безумия.

Гони его скорей, пока не начали

умнейшие тебя ему подплясывать.

Безумен я, конечно, только, видишь ли

вам без меня никак: на мир сей глядючи,

как не сойти с ума? А выпьешь – кажется,

не так уж плох он: я еще безумнее,

чем ваша жизнь, – и посмеешься ужасу;

я с жизнью примиряю – вам не вынести

одним, что боги сделали, что сами вы

напутали, наделали. Отдайся мне –

нам будет хорошо, часок да нашенский.

Куда ты без меня? Погибнешь, глупая.

Ты видишь, плачу – эти слезы пьяные,

от сердца – значит, жалко горемычную

тебя; я помогу – одна не вынесешь,

не выживешь, – подмога бескорыстная:

на, губки омочи, хлебни – почувствуешь,

как груз спадает с плеч, как льются силушки

в тебя, такую нежную и слабую.

Я не насильник, я зову, не трогаю,

я песнь пою – послушай, если нравится:

иди со мной – вернешься краше прежнего,

иди со мной – иди со мной – иди со мной.

 

Климена уходит.

 

Не хочешь, не боишься страшной участи?

Я мог помочь. Я знаю: проклянешь еще

уход мой – будет поздно. Слезы лью с тобой.

Пойдем, старик, сегодня будем много пить.

 

(Уходит.)

 

Тиресий поднимается на орхестру, где вместе с хором пытается догнать Диониса.

 

ЭКСОД 3

 

Хор

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца,

дай мне жить

свободно, жестоко, долго,

дай мне видеть

мир обширный, тысячи тысяч путей,

охрани меня

от знания смерти.

 

СТРОФА 1

 

Это случилось в давние времена,

когда власть богов, установленная над миром,

явственно пахла кровью недавних битв,

явственно видела превратности ненадежных своих путей.

Была нетверда, самонадеянна и жестока,

как всякая новая власть.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

АНТИСТРОФА 1

 

Новый родился бог от царя богов,

нестерпимо прекрасный – наследник и соправитель

отчих царств, угроза врагам, скиптроносец и стреловержец,

не знающий сомнений в силе своей, во власти,

не знающий страха, не проливавший крови.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

СТРОФА 2

 

У побежденных отбирают силу, отбирают владения, отбирают надежду –

оставляют месть.

Титаны, почуяв святую кровь,

гибель готовят.

Титаны

в страшной погоне настигнут бога,

плоть растерзают, не тронут сердце,

коснуться которого смерть. ДиОнис

именем новым – Загреем назван.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

АНТИСТРОФА 2

 

Бог возрождается: смерть не вечна.

Безумную ярость титанов, крови горячей вОлны,

предсмертную боль, мрак Аида, смерть свою вспоминает бог,

ходит живой здесь,

ходит мертвый там.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

СТРОФА 3

 

Нет ничего, кроме страха смерти,

все, что мы видим, – орудья смерти:

камни, вода, воздух, земля, время.

Забыться нечем, от страха схожу с ума.

Что это? – Смерть. Где это? – В смерти.

Никто не спасет,

от страха умру,

все умираем от страха.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

АНТИСТРОФА 3

 

Винограда тяжолые гроздья

темной сочатся кровью,

пролитой в землю, впитанной, возвращающейся, – Иакх

защищает от знанья смерти,

возвращается, возвращает на землю,

страх отгоняет, себя и нас

услаждает чашей.

 

Хор (вместе)

Царь богов,

дай мне твердости, ясности, силы,

дай нетерпения сердца.

 

ЭПОД

 

Вчерашней жизни без усилий

сухая грусть;

век вековали, время длили –

колодец пуст.

 

Ни слова больше, ни полслова

в пылу, в сердцах –

нерадостную шьют обнову

тому, кто прах.

 

Ночь умствований, ночь раздумий:

куда и как

я денусь, я, который умер,

в который мрак?

 

Большой костер огнем обнимет,

возьмет вода –

всем одинакий жребий вынет

судьба, когда

 

предел минуем, край покинем

и двинем в путь

за черным морем, небом синим

того вдохнуть

 

две горсти воздуха немого

для немоты,

две горсти воздуха слепого

для слепоты.

 

Бессмысленно надежду слушать

и не смешно:

запроданы все наши души

давным-давно

 

Аиду, Тартару, Эребу –

с полей живых

добыча, дань, пожива, где бы

ни взяли их.

 

С такими мыслями не выжить –

так пей до дна,

свободно, яростно, бесстыже

у смерти на

 

примете – лучшего не сыщешь,

чем полн стакан,

а смерть придет – ее обдрищешь,

умен и пьян.

 

Хор прекращает погоню, ложится на орхестру и засыпает. Тиресий спускается на сцену.

 

ЭПИСОДИЙ 3

 

 

Климена

Они вернулись. Темная вода

безумия отхлынула, как будто

и не было здесь этой толкотни

и криков, примерещилось, примстилось.

И вот они, восставши ото сна

тяжолого, похмельного, зевают,

идут на двор, льют воду, в их глазах

стеклянная тупая пустота,

как заново родившись, смотрят – видят

вчерашние венки, одежды. Где

упали, там уснули – ни стыда,

ни сожалений. Может, так и надо:

очнуться – совесть праздная чиста,

и голова от слабой, томной боли

светла, тиха. Вчерашнюю гульбу

припомнят с удовольствием ленивым,

потянутся и скажут: таковы,

мол, наши лихость, щедрость, сила, нрав.

Да разве ж это люди, разве можно

так жить, так унижаться, забывать…

 

Тиресий

Конечно, можно – можно так и этак.

Никто из нас другого не научит,

как жить, как умирать, – сама собой

проходит жизнь; ты молода, царевна,

ты можешь еще думать, что живешь

разумно, что богам все это важно:

как ты жила, что делала, что знала.

Ты думаешь (я знаю эти мысли,

сам был таким): пусть боги отступили –

наградой лучшей будет добродетель,

уж эту-то никто никак не сможет

забрать, отнять – мы сами господа.

Ты молода, царевна, ты предательств

ждешь только от людей, ведь ты не знаешь

той жизни, где все предано, где ты

сама предашь, не вздрогнешь, не заметишь,

просмотришь, как одна другую ложь

сменяет, покрывает, – это будет

всем поровну, и правым и виновным,

несправедливый, скорый приговор.

А ты не пьешь. Когда-то Прометей

принес огонь, но им не отогреться

от холода вселенского; вина

глоток-другой – и сердце оживет,

отступит темнота, и дальше пьешь

уверенно, размашисто, уже

и счастье – вот оно, и смех, и нежность.

Мы с жизнью примирились. Что еще

подкинет нам – все вынесем, мы груз

размыкали забот, беда большая

забыта, позаброшена – ну что

сравнится с этим чудом, этим благом?

А завтра? Что нам завтра! Доживем,

так будем думать, что еще нам выпить.

 

Климена

Остаюсь при своем, холодна и горда,

недоверчива к гибким, лукавым речам:

в чужеземных обычаях поздно искать

исцеления светлой Эллады.

 

Я не смерти боюсь – привязаться боюсь

к нежной жизни, к игре распаляющих сил;

кровь течет, сок течет – слишком близко мое

опьяненье звериного гнева.

 

Я уйду – пусть не смеет за мною никто

в путь последовать, я оставляю сполна,

бог ДиОнис, тебе этот грешный народ:

забирай, будь с ним милостив, боже.

 

(Уходит со сцены в дом, откуда через некоторое время начинают раздаваться страшные вопли.)

 

Корифей

Вы слышите, вы слышите, вы слышите?

Что это было? Вряд ли человеческий

то голос. Вот опять – беги за помощью!

Мне страшно за царевну, я в смятении:

войти ли в дом? дождаться? То и это страх.

Войду – нет, подожду: что если дикий зверь

забрался в дом – что сделаю? Где воины?

Одни мы, нам не справиться, мы слабые.

Повременим – глядишь, и образуется.

Утихло все как будто – подождем еще…

Само прошло, сердечко так и екает.

 

Раздаются новые крики.

 

Ах, снова, с новой силой, пуще прежнего!

Что ж это? Дверь открылась, кто-то из дому

выходит – не царевна ли? – навстречу ей

бежим – нет, не царевна – что-то страшное!

Бежим, бежим, бежим – нам не спасти ее.

Спасемся ли, успеем ли, спасемся ли?

Бегом бежим, прощай, царевна бедная!

 

Хор суетится на орхестре. Выходит Климена, вместо рук у нее крылья летучей мыши.

 

Климена

Куда вы убегаете? Не видели

до этого, как боги мстят, как белое

руками раздираешь тело, боль свою

пытаясь вырвать? Может, не узнали вы

свою царевну? Вот же я, в смятении

остатки мыслей: кажется, ухватишься

и разберешься – воздух пьян и темен мой;

вы тоже пьяны, но не так, не до смерти:

питьем ты поишь, Вакх, благим и гибельным –

мне страшно, мне смешно. Как вам, подруженьки,

мой нрав теперь? Воистину я буду вам

хорошей госпожой – ужо попомните,

как звали в путь вы нежную и робкую,

а я зашла куда как дальше робких вас.

 

Тиресий

На, девочка, воды, попей немного.

Ну-ну, не плачь – все будет хорошо.

 

Климена

Как страшно! Помоги мне!

 

Тиресий

Он бы мог

помочь тебе, но поздно.

 

Климена

Будь ты проклят,

будь проклят он!

 

Тиресий

В движениях твоих

уже не человеческое что-то –

крылатое, опасливое, злое,

трепещущее, робкое.

 

Климена

Смотрю

каким-то новым взглядом, голос мой

срывается, меняется, я слышу

неслышимое раньше.

 

Тиресий

Так душа

с тобою расстается – только боль

с понятным, прежним связывает миром.

Утихнет боль…

 

Климена

И я тогда умру?

 

Тиресий

 

Ты не умрешь – изменишь естество

природное…

 

Климена

Мне больно, я горю.

Жесток ты, новый бог, жестока смерть!

 

Тиресий

Тебя прощает он, тебе дарует

отрадное забвение – ты будешь

свободна.

 

Климена

Все забуду…

 

Тиресий

Но свободна.

 

Климена

Без мыслей…

 

Тиресий

Но свободна.

 

Климена

Солнца свет

я не увижу, скроюсь в темноте.

Ночным, тревожным, потаенным летом

я пронесусь над милою землей,

я родину увижу – не узнаю,

родителей увижу – встрепенусь

от страшной, длинной тени человечьей.

 

Тиресий

Прощай, моя царевна!

 

Климена

Погоди!

Ты знаешь, где он, кто он, – отнеси

скорее весть, что изъявить покорность

печальная ночная полуптица

ему готова: гордая Климена

раскаялась, согласна быть женой,

наложницей, рабою, тенью, жертвой,

смеяться "ха-ха-ха" и петь "эвоэ",

унизиться согласна, первой быть

или последней в их безумной скачке,

стать всем примером, как великий Бромий

нас усмиряет, бедных, – пусть прощает,

я вся его.

 

Тиресий

Не надо, не кричи.

Все кончилось, царевна – век твой, свет твой.

Не вовремя слова твои – свершилось,

он сам помочь не сможет: только людям

его дары доступны, только смерть

тебе вернет привычный с детства облик,

в котором ты опустишься к Аиду

беспамятней, чем прочие.

 

Климена

Скорей бы!

Климена уходит.

 

СТАСИМ 4

 

 

СТРОФА 1

 

Не жаль царевну:

отринула дар,

взять не смогла,

не для нее

легкая жизнь,

темная ночь,

нежная ночь.

 

АНТИСТРОФА 1

 

Не жаль царевну:

не от богов

девственный стыд –

нет на земле

места таким.

Гордость ее

губит ее.

 

СТРОФА 2

 

Не жаль царевну:

хранила свою печаль,

прямо смотрела на небо,

помнила долг дочерний

и не боялась смерти.

 

АНТИСТРОФА 2

 

Не жаль царевну:

как презирала нас,

из наших нечистых рук

не принимала чашу!

Кто ты теперь, гордячка?

 

СТРОФА 3

 

Выпей – прими помощь – оставь

гордость. Что честь? Слово. Словам

нет больше веры.

 

АНТИСТРОФА 3

 

Страх и заботы, ненависть, боль –

страшно – давайте – чашу – вина.

Счастливы будем.

 

Хор (вместе)

Вакх милосерден – не убивал.

Лучше бы смерть, чем такая жизнь.

Лучше ли смерть, чем любая жизнь?

Ничего нет страшнее смерти.

 

 

ЭПОД

 

Темной судьбы дочь

нежный взметет прах,

перелетит ночь

и оживит страх.

 

Будет питье – кровь

теплая, как мгла;

черную бьют новь

ветра два кры-ла.

 

Норов твой крут, дик,

хищным зверям свой,

голоса нет – крик

тонкий над стра-ной.

 

Над сценой пролетает летучая мышь.

 

ЭКСОД

 

 

Тиресий

Не жаль царевну: не любила жизни,

лишь напоследок, кровь свою худую

звериной кровью сдобрив, захотела…

 

Вот так все получилось. Ухожу

отсюда далеко: моей вины

в произошедшем нет, но проще жить

там, где не узнаЮт, под ничего

не говорящим именем, в полнейшем,

прекрасном равнодушии забывшись.

 

Не жаль царевну – не о ком жалеть:

мы живы – значит, правы, нам вино

смывает беды, смерти нет, греха нет

и ничего запретного; я знаю,

как жизнь вокруг меня многообразна

и многоцветна, я б, наверно, умер,

ее увидев всю: нам холод, голод,

нам алчность, похоть открывают в ней

возможности, зияющие бездны –

все наше будет, все мое, беру;

вот жизнь моя, вот хищная погоня,

погоня упоительная, бег

быстрей, быстрей – а чтобы отдышаться,

нам есть приют, где чашею вина

не обнесут, где запеваем песни

священные, вакхические, злые,

похабные, любовные – эвоэ!

 

Пойдем со мной! Каких еще страстей

насытимся игрой и увлечемся,

какую боль, какую нежность мы

с тобой, подруга, вынесем – не знаю.

Ты в девять раз счастливее меня,

во столько же тебя я долговечней –

скрепим же наше равенство, сплотим!

Не дай-то бог нам отрезветь до смерти.

 

Тиресий уходит вместе с Корифеем и хором.