Явная доктрина
Явная доктрина
Хмуря брови,
говорит мне Абам:
Человек приходит из крови.
Обёртывает кровь свою
в полотнища красоты,
разматывает и протирает одежды,
множит стыд
и,
выпустив свою кровь,
утекает в её глубины.
Обращаясь ко мне, словно к сыну,
говорит мне Дохау:
Жизнь – это дыхание.
Мёртвые ныне там, где воздуха нет.
А без воздуха не взлететь.
Только падать.
Посмотрев на меня, как на падлу,
говорит мне Зоран:
Любовь – это указание.
Мы рождены для помощи Богу.
И любовь нам напоминает,
когда мы Ему нужны.
Говорит не познавший жены
Билос:
Грех, Черта, Закон, Честь –
буквы, которыми ангелы здесь
пользуются, ведая
друг другу свои печали.
Я отвечаю:
Ангелы похожи на рыб,
плывущих сквозь безвоздушный густой
чёрный кисель космоса косяком.
На стеллеровых коров,
не замечающих мёртвых.
Мёртвые слишком малы для них,
что пыльца.
Песня коров поднимает кольца,
и внутри кольца
носятся бессчётные орды.
У каждого мёртвого два пути:
встроиться в музыку ангельских голосов, пройти
через поток, прорваться обратно в плоть,
в соитие, в чре-
во,
либо впиваться в шкуру ангела, словно червь,
покрыть копошащейся коркой
толстую кожу межзвёздных стад,
множить свой ад.
Посмертно не встречу близких, но если я пронесу
вкус любви, не смешаюсь с прочими, что сосут
ангельский жир,
сохранится чутьё на звук,
смысл возвращения в миражи,
стану жив.
Абам говорит мне:
Плоть – этот сосуд.
Дохау говорит: Поэзия
разрушает сердце.
Зоран говорит: Профессия –
это забытьё.
Билос говорит: Право –
это характер.
Я отвечаю:
Это всё не моё.
Я говорю им:
Границы нет.
Двери всюду.
Музыка – это свет
для пыльцы, кружащейся вокруг плывущих коров.
Душа незряча, но чует вибрацию,
из ковров
копошащихся
поднимается вверх
на родственный звук.
У живых есть уши, глаза, язык, нос,
кожа, по паре ног и рук,
органы для страсти,
что-то ещё внутри…
Мёртвые чувствуют только ритм,
всевозможные унца-унца.
Счастье здесь.
И закон один:
подарить возможность
вернуться.
