Явная доктрина

Явная доктрина

 

Хмуря брови,

говорит мне Абам:

Человек приходит из крови.

Обёртывает кровь свою

в полотнища красоты,

разматывает и протирает одежды,

множит стыд

и,

выпустив свою кровь,

утекает в её глубины.

 

Обращаясь ко мне, словно к сыну,

говорит мне Дохау:

Жизнь – это дыхание.

Мёртвые ныне там, где воздуха нет.

А без воздуха не взлететь.

Только падать.

 

Посмотрев на меня, как на падлу,

говорит мне Зоран:

Любовь – это указание.

Мы рождены для помощи Богу.

И любовь нам напоминает,

когда мы Ему нужны.

 

Говорит не познавший жены

Билос:

Грех, Черта, Закон, Честь –

буквы, которыми ангелы здесь

пользуются, ведая

друг другу свои печали.

 

Я отвечаю:

Ангелы похожи на рыб,

плывущих сквозь безвоздушный густой

чёрный кисель космоса косяком.

На стеллеровых коров,

не замечающих мёртвых.

Мёртвые слишком малы для них,

что пыльца.

Песня коров поднимает кольца,

и внутри кольца

носятся бессчётные орды.

У каждого мёртвого два пути:

встроиться в музыку ангельских голосов, пройти

через поток, прорваться обратно в плоть,

в соитие, в чре-

во,

либо впиваться в шкуру ангела, словно червь,

покрыть копошащейся коркой

толстую кожу межзвёздных стад,

множить свой ад.

 

Посмертно не встречу близких, но если я пронесу

вкус любви, не смешаюсь с прочими, что сосут

ангельский жир,

сохранится чутьё на звук,

смысл возвращения в миражи,

стану жив.

 

Абам говорит мне:

Плоть – этот сосуд.

Дохау говорит: Поэзия

разрушает сердце.

Зоран говорит: Профессия –

это забытьё.

Билос говорит: Право –

это характер.

 

Я отвечаю:

Это всё не моё.

 

Я говорю им:

Границы нет.

Двери всюду.

Музыка – это свет

для пыльцы, кружащейся вокруг плывущих коров.

Душа незряча, но чует вибрацию,

из ковров

копошащихся

поднимается вверх

на родственный звук.

У живых есть уши, глаза, язык, нос,

кожа, по паре ног и рук,

органы для страсти,

что-то ещё внутри…

Мёртвые чувствуют только ритм,

всевозможные унца-унца.

Счастье здесь.

И закон один:

подарить возможность

вернуться.