Васька Многодур
посвящается Андреям
Я, Васька Многодур,
Как-то шёл куда-то
По Невскому проспекту, повернул
На улочку мощёную богато.
Иду, вдруг вижу: человек
До глаз моих доносится виденьем
Сквозь подворотню, где больше никого и нет,
И кожей под воротником я чувствую: оттуда же и вздох осенний.
Тот, в чёрном человек,
Стоял близ труб и прочих воздуховодов.
Не знал я тогда, что себя уж обрек
На вдыхание их дивных смрадов.
Тот, в чёрном человек,
Порвал
Наст, похожий на сливки и сталь,
Прыжком начав восхожденье по соплам и дыхлам,
После карабкаясь в вышнюю даль.
Я побежал,
Щедро разбросив топота эхо,
Сквозь ворота непреложные к стенам,
Что бежали со мною
Чёрной резьбою железа по теням,
Мимо выступов необъяснимых
В стенах
И столь же немыслимо прямых.
Я прибежал
С задранною головою,
Я усмотрел, что он, оседлав
Уже что-то похожее на крыши скат,
Но много ниже,
Присматривал себе седалище повыше.
Осторожно, чтобы не поскользнуться,
Я поставил ногу на коробку с вентилятором,
Потом на другую, потом за трубу…
И так поднимался как будто секунд
Не больше минуты,
Но так уже долго, что думал,
Что только что, думав
Спуститься,
Не был я прав,
Ведь так бы я выглядел глупо.
Ещё между тем я подумал:
Давно уж безвинно преследуем мной
Тот, другой.
Я голову вздёрнул
И, как я и думал,
Его уже нет надо мной.
Пришлось оглядеться
На крыше ли он
Иль в окно он забрался чужое
Или чёрным котом обернулся,
Что с крыши жёлтым глазом смотрит на меня;
А может голубем вспорхнул
На грубую вышивку проводов
На дешёвой небесной ткани
Серого дня.
И тут я увидел на противоположной стене:
Серебрилась квадратом труба.
В углу прямом замята
Была
И в ободранный рукав одета.
Никуда не вела.
Сужалась в конце, но даже в самом узком месте
Вместила б меня.
Чем дальше к запястью она,
Тем рукав серый больше коричневый.
А на ней наподобие лба
Дриопитека металлический скат
Из почти голубых правильных прямоугольников.
И чем он ближе к запястью,
Тем больше по-японски он выгнут и ржав.
Труба
Чем меньше под навесом лба,
Тем больше в ней от пятки.
Была,
И это было.
Меня застали врасплох собаки,
Пока я наблюдал за трубой,
За её тайной жизнью
В подвешенном состоянии.
Они целою сворой собрались подо мной.
Раздавались ласковые «гав!».
Только что пришедшему могло показаться,
Что они меня сюда загнали,
Заставив спасаться
Не только ещё благородным человеческим бегом,
Но и уже не слишком человеческим способом бегства,
Стыдным наследством древних предков.
Тут у собак вырастают погоны
И они говорят:
«Тринадцатое отделение милиции,
Лейтенант Махровый.
Ваши документы, гражданин альпинист».
И потом чуть погодя:
«Чего вы залезли на Ленина?»
А я им: «Не надо мне лишнего преступления
Приписывать».
И ещё немного погодя:
«Разве бывают на ленинах сосульки?».
С этими словами я схватился за ближайшую
С целью мне самому ещё не ясной:
То ли бросить её в собак – пусть посмотрят поближе,
То ли оставить себе как сувенир – больно огромная.
Так или иначе,
Я отпустил трубу и обеими руками
Поскользнулся на весенней капели.
Моё падение было ужасно.
Я ощущал зудящее чувство в позвоночнике
И некоторых суставах,
Сообщавшее мне о чём-то.
Мои ноги переживали пустоту особенно остро.
Я провалился в свербящее напряжение падения
И не приземления.
Когда я вспоминал об этом в такси,
Которое везло меня, вероятно, домой,
Мои мысли прервал водитель
Какой-то не очень меткой фразой
О том, что закон нарушаем редко
Специально.
Я так и не понял, на что он намекал.
Прервал он меня на том,
Как я сравнивал духоту в его машине
С тем, куда я падал.
Сравнение было не совсем удачным,
Но оно мне напомнило, и я опустил стекло.
Прохладный ветерок летнего вечера
И быстрой езды.
Мой взгляд упал на тот дом,
Который я пытался было преодолеть.
Отсюда было видно,
Что это большой и квадратный
Серый панельный дом,
Ветшающий и простой.
Солнечный свет беспрепятственно обличался,
Обливался в каждой чёрточке,
В каждом уголочке и каждой трещинке находя себе себя,
Забиваясь в каждую щёлочку каждого шва,
Облизывая прямоугольнички лоджий,
Укалываясь о их углы,
И обрамляя квадраты окон белыми отражениями,
Подчёркивая грани нерукотворные
И перечёркивая рукотворные границы.
Я вспоминал о тайной жизни трубы.
Я так и не догнал его.
