ЧЕТВЁРТАЯ ВСТРЕЧА С ПУТАНОЙ

По милицейской службе приходилось часто встречаться с женщинами лёгкого поведения. Некоторые из встреч запомнились на всю жизнь. Как умел, три встречи изложил в своих опубликованных рассказах. В памяти сохранились ещё две встречи, о которых никогда не писал, так как они носят глубоко личный характер. Как-то о них я рассказал хорошему знакомому журналисту. Он настойчиво порекомендовал их описать и опубликовать, изменив своё имя, и имя путаны. Я собрался с духом и написал рассказ о четвёртой встрече, не указывая своего имени. Имя путаны изменять не стал. Что из этого получилось, решать тем, кто прочтёт рассказ. С глубоким уважением к читателям, И.Д.Н.

 

 

(Любовь путаны)

«Любовь – это цветы нравственности; нет

у человека здорового нравственного

корня, нет и благородной любви»

В.А.Сухомлинский, педагог (1918 – 1970)

 

Второй год из-за большой нагрузки в следственном отделе, мой отпуск не совпал с отпуском жены. Вообще-то, как правило, в летнее время сотрудников, от рядового до начальника управления милиции, отдыхать не отпускали, за редким исключением. Это связано с тем, что за счёт приезжающих граждан покупаться в море, резко увеличивалось число жителей нашего небольшого приморского городишки. Вместе с отдыхающими приезжали всех мастей представители преступного мира, большинство из которых были гастролёрами. Это приводило к росту преступности, что ложилось тяжёлым бременем для всех служб милиции, в том числе, на следственный аппарат. Уголовные дела сыпались, как из рога изобилия. Следователи уходили домой глубокой ночью, забыв о том, что есть выходные дни. Некоторые оставались работать до утра, заканчивая расследование по делам, по которым истекал двух месячный срок расследования.

На время отпуска жену отправил с дочкой отдыхать в Одессу, где проживали её родители, клятвенно заверив, что не буду голодать в её отсутствие. Она по телефону каждый раз мне напоминала о том, что я обязательно на первое должен себе готовить супы, дабы не заработать язву желудка. Без предательской дрожи в голосе я её уверял, что только так поступаю ради здоровья. На самом деле, обходился дома разными бутербродами, запиваемых чаем или кофе. Часто их брал на работу, чтобы, экономя время, в обеденный перерыв не бежать в столовую. Иногда поздно вечером заходил в ресторан, расположенный в центре города, где моя хорошая знакомая, жена друга детства, Юлия, оставляла что-нибудь из первых блюд. О своём посещении ресторана я предупреждал её по телефону. Мне надо было хорошо покушать за целый день, и попытаться в галдящий и чадящей сигаретами массе отдыхающих, хотя бы на пару часов отвлечься от работы и от мыслей об уголовных делах. Со стороны интересно было наблюдать за танцующими парами и целыми группами, в которых каждый танцевал сам по себе, бойко размахивая руками, пытаясь что-то изобразить в такт с выделываемыми кренделями плохо слушающимися, от изрядно выпитого спиртного, ногами. Мужчины во всю старались понравиться своим партнёршам, или завладеть вниманием представительницей прекрасного пола, сидящей с томным взглядом за соседним столиком. Женщины постоянно следили за причёской, притрагиваясь к ней обеими руками, и наигранно поправляли декольте, якобы отправляя непослушную грудь на своё место. Гремящая музыка ещё сильнее разгоняла возбуждённую кровь, отчего потные лица извивающихся и подпрыгивающих тел становились красными с выступившими обильными каплями пота. Когда заканчивалась музыка, танцующие приходили в себя, пытаясь восстановить дыхание и чинно направляясь к своему месту. Мужчины галантно держали под локоть, громко и многозначительно хихикающих дам. Но стоило музыке заиграть, как все разворачивались и мчались к танцевальной площадке, чтобы снова утонуть в угаре не-то танца, не-то пляски. Такое веселье длилось до закрытия ресторана. Многие, едва работая языком, требовали от оркестрантов продолжить праздник, стараясь смятую купюру засунуть в карманы их эстрадных костюмов.

Я хорошо знал всех официанток и музыкантов, так как мы выросли в одном городе. К тому же, многие ребята из оркестра принимали участие в художественной самодеятельности милиции. Зная, что я очень любил песню «Здравствуй, чужая милая та, что была моей,» при моём появлении в ресторане они взмахом рук под барабанную дробь ударника дружно меня приветствовали, и тут же начинали играть и петь эту песню. Я был очень благодарен ребятам за их внимание.

Чтобы мне никто не мешал своими ни о чём не говорящими беседами под пьяную лавочку, Юлия меня провожала к не ярко освещаемому дальнему столику, на котором всегда стояла табличка с надписью «Для администрации». Я старался сесть так, чтобы краем глаза видеть, что происходит в ресторане, а присутствующие по спине не могли меня узнать, потому что узнав, и думая, что я страдаю от одиночества, начинали уговаривать перейти за их столик, чтобы, как они, мог окунуться в настоящее веселье, поддерживаемое изрядным количеством спиртного.

В это раз я смог прийти в ресторан, не за долго до его закрытия. Встретившая меня Юлия, незамеченным впустила в ресторан через служебный вход. Последние танцы были в самом разгаре. Все отдыхающие, сталкиваясь друг с другом, отплясывали на танцевальной площадке. За столиками оставались те, кто самостоятельно не мог подняться из-за стола. Им оставалось пьяными глазами бессмысленно уставиться на танцующих, или, запрокинув голову на спинку стула, рассматривать узоры, потемневшего от копоти сигарет, высокого потолка.

Сев за столик, сразу приступил к поглощению зелёного борща. Через пару минут передо мной, с украшенным разной зеленью гарниром из вкусно пожаренной хрустящей картошки, стояла общепитовская тарелка с котлетой «по-киевски». От напряжённой много часовой работы у меня побаливала голова. Лечиться решил, заказав сто граммов хорошего коньяка.

Когда я принялся за второе, оркестр умолк, чтобы отдохнуть перед последними танцами. И тут я услышал громкий, обращающий на себя внимание, с хрипотцой от курения, женский голос, доносившийся из противоположного угла ресторана. Ошибиться я не мог, так как хорошо знал голос, принадлежащий городской путане Ольге, с которой был хорошо знаком с тех времён, когда я заканчивал десятый класс, а она была ученицей восьмого школы имени Желябова. Много утекло воды с тех пор. Мы выросли, повзрослели, много лет проживая в одном городе, каждый выбрав свой жизненный путь. Мы часто с Ольгой сталкивались в городе на наших коротких южных улочках. Иногда, как старые знакомые, по-дружески, долго разговаривали, почти ничего не скрывая друг от друга. Когда-то Ольга, внешне обаятельная красивая молодая женщина, всегда дорого модно одетая, была самой дорогой путаной. Она проводила время только с моряками заграничного плавания, которые с ней рассчитывались иностранной валютой. Однажды, когда она блистала среди своих товарок по ночному ремеслу, мне пришлось с ней танцевать в ресторане «Горняк», в который я приехал с ребятами нашего отдела после возвращения с совещания, проходившего в областном центре полуострова. Ольга заказала оркестрантам мою любимую песню и пригласила на танец, не обращая внимание на то, что я был в милицейской форме. Во время танца Ольга, нежно прижимаясь ко мне, впервые сказала, что я ей нравлюсь со школьной скамьи. Проходят годы, а чувства ко мне не притупляются, и, как ей кажется, при встрече со мной разгораются ещё больше. Я, как мог, постарался ненавязчиво перейти на другую тему, пытаясь её отвлечь от нахлынувших чувств и воспоминаний. Рассмеявшись ещё не прокуренным голосом, она спросила, догадался ли я, кто в школе, снаружи входной двери нашего класса, мелом постоянно писал «И + О = любовь»? Я сказал, что этой надписи я и одноклассники не придавали особого значения. Никто не ломал голову над тем, кто и зачем пишет. Все в классе и так знали, кто с кем встречается. Уборщицы, ругаясь, мокрыми тряпками смывали детскую надпись. А она появлялась снова. «Это я, будучи до одури в тебя малой девчонкой влюблённой, во время урока отпрашивалась в туалет, а сама незаметно подбегала к белой двери, быстро делала надпись цветным мелом, и возвращалась в класс,» - призналась нежным шёпотом Ольга. Потом вспомнила, как после одного случая, когда я её на руках отнёс для оказания помощи к медицинской сестре школы, она не спала несколько ночей. В своём дневнике она написала первое стихотворение. Так как его не забыла, то глубоко вздохнув, под печально раздававшуюся в зале музыку «о чужой, милой», продекламировала, не вытирая выступившие слезинки: «Раз меня не любишь, значит я умру. Ты меня погубишь. Но стремись к добру. Полюби другую, вспоминай меня. Я в земле тоскую, но и там любя». Услышав незатейливый детский стишок, меня разобрал смех, но я сумел себя сдержать, чтобы не обидеть взрослую девушку, так близко принимавшую к сердцу далёкое прошлое. Для разрядки обстановки, сказал, что хорошо помню, как её покалеченную, малую дурочку, относил к медсестре. В памяти сразу возник тот школьный день. Мы с ребятами десятиклассниками очень любили играть в баскетбол не только после уроков, но и во время большой переменки. Как-то после звонка на урок я немного замешкался с переодеванием. Последним по двору побежал на урок. В это время откуда-то сбоку налетела на меня белобрысая девчонка, пролетела вперёд и распласталась на земле перед моими ногами. У неё оказались сильно расцарапаны обе коленки и разбита о твёрдую землю нижняя губа. Я не на шутку перепугался, увидев много крови на лице и коленях неосторожной девчонки, которая с трудом села на корточки и стала жалобно поскуливать, утверждая, что не может из-за меня не только идти, а даже шевелить, видимо, вдребезги разбитыми ногами. Когда же она, подняв глаза и руки к небу, трагически произнесла, что теперь она на всю жизнь останется никому не нужной калекой – хромоножкой, и взвыла на весь двор, я подхватил её на руки и понёс в школьную амбулаторию. По дороге узнал, что пострадавшую зовут Олей. Чтобы мне было легче её нести, Оля крепко обняла меня за шею, намертво прижав голову к груди. Перед дверью амбулатории Оля быстро подтянулась к моему лицу и страстно поцеловала в губы, плотно зажмурив глаза. «Ненормальная! Ты что вытворяешь? А если бы эту любовную страсть будущей калеки увидела бы моя девушка?», не сдерживая себя, заорал я в пустом коридоре. «Я бы ей сказала, что я отблагодарила, как могла парня, хотя и туповатого, но спасшего ей жизнь,» - бойко заявила Оля, соскакивая с моих рук. Резко открыв двери амбулатории, шагнула в неё, как ни в чём не бывало. Мне оставалось развернуться и побежать в класс, где давно начался урок по русской литературе.

Едва в голове промелькнули картинки воспоминания, услышал, как нежно улыбаясь, Ольга призналась, что тогда умышленно растянулась на земле, не рассчитав силу падения. На нижней губе, если хорошо присмотреться, до сих пор виден маленький шрам, слегка разделяющий её на две выпуклые манящие розовые дольки.

После окончания школы я много лет не видел Ольгу, так как сначала три года служил в армии, потом несколько лет учился в Одессе, сначала окончив специальную оперативную школу милиции, а затем юридический факультет университета. Ольги также несколько лет не было в нашем городе, так как какое-то время проживала в Москве, куда уехала поступать в театральное училище.

Увиделись, когда я был уже капитаном милиции. При встрече крепко расцеловались, как самые близкие люди, которых надолго разлучило время. За несколько встреч я почти всё узнал об Ольге, ничего не скрывшей от меня. Она выросла в красивую девушку с длинными стройными ногами и белозубой улыбкой. Запросто поступила в театральное училище в Москве. На экзамене читала, входя в образ зверушек, басни Крылова, и отрывки из гоголевских «Вечеров близ Диканьки.» Комиссию добила стихами своего сочинения о парне-десятикласснике, который из-за жестокого сердца не ответил на её любовь. В конце стишка слёзы из глаз Ольги естественно потекли ручьём. Своих слёз не смогла сдержать старушка, входящая в состав строгой комиссии. Вытирала слёзы кружевным платочком, как оказалось, знаменитая артистка. Всхлипывая, она, молодо встряхнув жидкими кудряшками, заявила, что барышня, стоящая на сцене, напомнила её молодость с такой же трагедией. Только юноша, бывшая её первая любовь, давно умер, а она всё живёт и вспоминает его чуть ли не каждый день.

Как-то в парке Горького Ольгу встретил красавец мужчина, отрекомендовавшись режиссёром, подыскивающим артистов для создания нового грандиозного фильма. Когда после длительных кино проб Ольга забеременела, режиссёр постарался от неё избавиться, умело передав её в руки своих коллег по кинематографу. От желающих насладиться её красивым телом не было отбоя. После неудачно сделанного аборта врачи заявили, что детей у Ольги никогда не будет. Это известие ещё больше подхлестнуло Ольгу начать торговать своим телом, не прибегая к противозачаточным средствам, что особенно ценилось богатыми клиентами.

Так как после смерти матери Ольге осталась неплохая двухкомнатная квартира, она возвратилась в свой родной город, где продолжила жизнь дорогой путаны. Если первая наша встреча была, когда Ольга блистала в роли ночной бабочки и могла перебирать клиентами, то через несколько лет Ольга стала другой. У неё появились глубокие морщинки, которые трудно было скрывать с помощью разных мазей и пудры. Потеряли свой блеск, ставшими короткими, когда-то пышные длинными волосы. От спиртного и курения голос стал хриплым и грубоватым. Возраст не позволял носить платья, намного выше колен. Появилось много длинноногих конкуренток, годящихся ей в дочери. Теперь она могла ночь пробыть с мужчиной за ресторанный вечер с хорошей выпивкой и закуской, или за подаренные каким-нибудь мужиком, вернувшимся из рейса, джинсы и пару клубков мохера для вязки.

При встречах я пытался уговорить Ольгу начать лечиться от алкоголизма с помощью моих друзей, работавших в ЛТП врачами, и начать работать, приобретя специальность хотя бы вязальщицы на фабрике имени Клары Цеткин, где у меня были хорошие знакомые. Ольга об этом даже не хотела слушать, заявляя, что она так далеко зашла в своей ночной профессии, что уже сам Бог не сможет изменить её судьбу. Мне было искренне жаль когда-то боевую симпатичную белобрысую девчонку. Ольга хорошо знала моё доброе отношение к ней. Когда она была на мели, очень редко, но могла попросить денег на еду. С моего разрешения, чтобы не отдавать долг, она расплачивалась горячим поцелуем в щеку, и надолго исчезала. Однажды она пришла на работу не одна. С ней была молоденькая девчушка Марина. С ней я познакомился, когда проводил расследование в отношении неисправимого зэка - рецидивиста Володьки, товарища молодости. В пятый раз он загремел в тюрьму за кражу имущества у приезжих артистов. Оставшись без средств существования, Марина стала путаной. Ольга взяла над ней шефство, обучая тонкостям этого ремесла.

Так как обе гостьи имели затрапезный неухоженный вид, по их просьбе дал деньги на столовую, добавив на баню и парикмахерскую. От радости они одурели и стали в знак благодарности меня целовать с двух сторон, уверяя, что придут часа через три, и я их не узнаю с модными причёсками. Пришли около 11 ночи, когда я собирался уходить домой. В их внешнем виде ничего не изменилось, разве только то, что им приходилось поддерживать друг друга от падения. Пришли, как обещали, поблагодарить за то, что хорошо покутили на мои деньги.

Ольга сидела за столиком с какими-то тремя мужиками. Было видно, что все четверо хорошо выпивши. Один из них, положив голову на стол, крепко спал. Троица, ещё владеющая языком, что-то бурно обсуждала, размахивая руками, сопровождая нелепые движения громким хохотом. На Ольге был парик, который она постоянно поправляла, так как он всё время норовил сползти на глаза, или то на правое, то на левое ухо. Хотя было лето, на плечах Ольги красовалась модная короткая джинсовая куртка, которая несколько раз падала на пол. Наконец она сообразила надеть её на себя. Проделать эту операцию помогли её попутчики. Так как никто из них не сел, кроме спящего, было понятно, что компания решила закругляться.

Музыка уже не играла. Оркестранты собирали музыкальные инструменты. Многие посетители с шутками и прибаутками по поводу весело проведенного времени стали покидать ресторан. Я быстро рассчитался с Юлей и через служебный вход вышел во двор ресторана. Так как было позднее время, решил домой не ехать, а переночевать у своих родственников, живущих на одной из центральных улиц города, буквально в нескольких сотнях метров от ресторана. Мне совершенно не хотелось встречаться с пьяной Ольгой. Успокаивала мысль о том, что она была занята клиентами, которых не решиться бросить, потеряв какую-то сумму денег. Я закурил сигарету, и вышел через открытые сонным сторожем железные ворота. Едва я ступил на улицу Карла Маркса, как тут же столкнулся с Ольгой, которая держала под руки двух попутчиков. Третий, едва перебирая ногами, опустив голову, шёл следом за веселой троицей. Ольга, увидев меня, тут же освободилась от своих попутчиков, радостно всплеснула руками и твёрдым голосом произнесла: «Какое счастье! Я встретила моего ненаглядного мента, которого люблю с детства. А потому, мальчики, кыш! Сегодня я принадлежу стражу порядка и борцу с проституцией». Мужики, не ожидавшие такого исхода договорённости об общем ночлеге с получением удовольствия, попытались возмутиться, потребовав возвратить им куртку. «Завтра, мальчики, я сполна рассчитаюсь за вашу дешёвую куртку. Вы не первый раз встречаетесь со мной, и я не собираюсь удирать от вас в Рио-де-Жанейро. Пацаны, пока не получили в лоб, гуд бай! А по-русски, бай, бай. Всё равно от вас, пьяных, мало толку, деньги вами будут выброшены на ветер,» - убеждала Ольга растерянных мужиков. Громко ругнувшись, они пошли в сторону порта.

Ольга стала передо мной, и положив руки на плечи, спросила:

- Ты позволишь взять тебя под руку и немного проводить? Никто ночью не увидит, как тебя сопровождает путана, и тебе не придётся отвечать начальству за своё поведение.

- А я нисколько не переживаю, так как я в своих поступках сам себе начальник. Под руку я могу с тобой пройти и днём по любой улице города. У меня по этому поводу есть хороший опыт. Будучи курсантом школы милиции, я однажды самую дорогую путану Одессы пронёс на руках через весь парк Шевченко. Бери меня под руку, и пошли. Мне идти не долго, Я собираюсь ночевать у своих родственников. Так что, нам придётся скоро расстаться». Пока я это говорил, мы оказались на улице Советской, напротив памятника Володи Дубинина. Ольга остановилась, резко повернув меня к себе. Глядя на меня не мигающими глазами, почти трезвым голосом, чётко проговорила:

- Не перебивай и выслушай мою просьбу, которую я могу произнести на коленях. Умоляю, проведи, пожалуйста, эту ночь со мной. У меня есть хорошая чистая хата, где тебя встретят, как дорогого гостя, и никто не узнает о твоём визите. Мне будет достаточным, если ты просто поспишь рядом со мной. Не захочешь меня, клянусь, пальцем не прикоснусь к тебе. Если ты сейчас мне откажешь, я не ручаюсь за себя».

Я не хотел обижать Ольгу своим отказом, и поэтому пытался наш разговор перевести в шутку.

- Олечка, прости, но этого никогда не будет. У меня к тебе, кроме добрых дружеских отношений, других быть не может. Ты же очень умная женщина, и должна это понять. Если у тебя ко мне на самом деле сохранились детские чувства, я могу помочь тем, что подарю свою фотографию. Когда соскучишься по мне, будешь на неё смотреть и жалеть, что в детстве не призналась в любви. Может быть, наша жизнь сложилась по-другому.»

Ольга, не дослушав меня до конца, перебежали на другую сторону дороги и закричала на всю улицу: «Да пошёл ты со своей фотографией на….! Положишь мне на могилу, когда я сдохну!» Продолжая поливать меня самым отборным матом, Ольга зачем-то сняла туфли и босиком пошла в сторону улицы Ленина, видимо, отправляясь в квартиру на улице Свердлова, где проходили встречи с покупавшими её мужчинами.

Я передумал идти к родственникам. Возвратился на работу, стараясь уснуть на составленных стульях. Глаз не сомкнул до утра. Едва я побрился и привёл себя в порядок, неожиданно без стука в кабинет вошла юная подруга Ольги, Марина. От слёз у неё раздулся хорошенький носик и покраснели глаза. Положив голову мне на грудь, она по-детски горько зарыдала.

- Что случилось, гладя Марину по головке, спросил я, стараясь не выдать своего волнения.

- Олечка ночью в ванной вскрыла себе вены. Потеряла много крови. Но врачи смогли её спасти. Лежит в хирургическом отделении. Мне кажется, что ей станет легче, если вы её навестите. Я даже в этом уверена. Пожалуйста, выполните мою просьбу: побудьте с Олечкой хотя бы пару минут.

Я пришёл в себя, когда за Мариной хлопнула дверь. В обеденный перерыв с пакетом цитрусовых и соком, с разрешения знакомых мне хирургов, был в реанимационной палате, где лежала Ольга. Она не спала, уставившись в белый больничный потолок. По щекам текли крупные слёзы. Увидев меня, Ольга сначала очень обрадовалась, пытаясь улыбнуться когда-то красиво очерченными губами, теперь окружёнными по краям маленькими, но ещё не глубокими морщинками, выдававшими её возраст. Собравшись с силами, она тихо проговорила:

- Спасибо, что пришёл к падшей женщине. Только не думай, мент поганый, что я хотела уйти из жизни из-за тебя. Я ещё сильная, и смогу выкарабкаться. Но ты больше не приходи. Так будет лучше для нас обоих. Чёрт с тобой, можешь поцеловать меня в щёку.

Я подошёл к постели, погладил ставшими редкими когда-то шикарные белые кудри Ольги, и поцеловал в губы. «Если тебе потребуется какая-нибудь помощь или появится просьба, не стесняясь, считая меня своим другом, обратись ко мне через Марину,» - сказал я, легко пожав начавшую дряхлеть руку Ольги, и быстро покинул палату.

Через несколько дней пришла счастливая Марина, сказав, что Ольга идёт на поправку. Уже сама себя обслуживает. Начали работать пальцы левой руки, которые первое время не подавали признаков жизни. Врачи заверили, что через какое-то время функции пальцев полностью восстановятся. Я дал деньги Марине, чтобы она могла, что нужно, покупать Ольге. Уже уходя, Марина просительно заговорила: «Вы обещали в ту страшную ночь подарить Ольге свою фотографию. Дайте, пожалуйста, любую, я сейчас же ей отнесу».

У меня в сейфе были две фотографии в форме капитана и майора милиции, которые в своё время были подготовлены для моего личного дела, находящегося в отделе кадров областного УВД. Я нашёл фотографию в форме майора милиции, написав на её обороте: «Вспоминай нас не нынешних, а из далёкого чистого детства, чтобы очищать душу от всего плохого, что на неё намело в течение сложной, но прекрасной жизни, которая бывает однажды. Бывший ученик 10 «В» класса, когда-то выступивший в роли мед. брата». В конце указал своё имя и дату.

Я был уверен, что больше никогда не увижу мной подаренную Ольге фотографию. Через несколько лет она возвратилось ко мне при печальных обстоятельствах. Но это совсем другая история.