Без названия 1

Кем-то заброшенный зимний вечер. Два ледоруба вынуждены говорить, дабы самим не обратиться в лед. Первый молчит, ибо его не страшила смерть. Иной говорит следующее:

 

"Лед, этот кусок непреодолимой прозрачности, суть наш хлеб и наша вода.

Посмотри на птиц, они тоже изо льда созрели. Висят, не шатаются." - ледоруб многозначительно уставился на дерево, которому не положено расти посреди зеркала. На нем действительно висело, подобно плоду, нечто, напоминающее мерзлый баклажан. И если бы не перья, чьи темные колосья местами обнажала благочестивая кромка, мало кто решился бы представить, что это именно птица. И ни какая-нибудь, соловей. Так показалось обоим ледорубам, после чего они продолжили свое дело. - "Звезды, так далеки и так близки одновременно. Гляди, они прямо у тебя под ногами." - Безмолвствующий оглянулся, под его сапогом действительно было живое небо, переливалось и скалилось на него. Оно будто манило его к себе, тащило на невидимом аркане. В пучину, беспросветную пучину ночи. С отчаянным лязгом вонзился инструмент в породу. Несколько минут, и дело было сделано. Ледяная глыба погрузилась на бревна и медленно уползла туда, где ей суждено было сбыться. Стать потоком прозрачной как мысль воды. Звезды уже не таились в ее тени... Оба молчаливо смотрели в разверзнутую ими же бездну. Черное как нефть пятно воды не отражало ровным счетом ничего, зияя словно ветер в заваленной шахте...

 

...Медленно распутывая хрупкие от мороза лохмотья, один из них освободил себе рот, дабы насытиться мерзлым заревом воды. Огонь ласкал языками воздух, но силы его уже давно были на исходе. Последний день трещал и обугливался в глубине костра, готового мерзнуть и лопаться от собственного предназначения, мучительно угасая и забирая с собой, в пустоту, два примороженных к почве тела, стремящихся думать, дабы разум их не был полностью поглощен истошным до одури шепотом вьюги. Перед ними стояли глыбы. Такие же безликие, такие же спокойные, как и они сами. Но было в этом спокойствии что-то пугающее, подобно древнему, забытому самой жизнью проклятью. Осмеянному солнцем, и вот теперь, когда время подошло к концу, взирающему из омута сомнений на два обмороженных свертка, ковыряющих уже белый от мрака огонь, совершенно ничего не подозревающий...

 

...Ночь. По наличию землянки еще можно было определить, что где-то существовала земля. Костер погас, не оставив после себя ничего. Ни неба, ни моря, ни даже вьюги. Ледорубы переговаривались. Монолог одного поддерживался молчанием другого, созидая чувство единения, и только холод способен был нарушить это странное, невиданное доселе товарищество. "...Окна не должны быть прозрачны. Стекло - тот же лед. Ты мог наблюдать хоть раз за свою недолгую жизнь, чтобы лед пропускал нас в мир, охраняемый им? Он суть зеркало, не может быть иначе. Мы смотрим в него, но себя не замечаем. На нас взирает совершенное иное, нечто такое, что и выдумать сложно. Говорят, это тень. Вздор! Откуда взяться тени, если и вовсе нет света? А откуда взяться свету? Да и что такое свет? Энергия, поток частиц, воспринимаемое нами, в конце-то концов. Или что-то иное? То, чего нам пока не суждено познать. Постойте, а почему я говорю "пока"? - мы недостойны его осознать, потрогать, испить до дна. Свет - это абстракция, однако именно благодаря ей должно быть видно нас, иных, а также разного рода материи..." - в кромешной тьме разговоры о свете были чуть ли не издевательством, но сидящий напротив держался, ибо не мог вымолвить ни единого звука, не говоря уже о каких бы-то ни было ругательствах, приходивших ему на ум. Мерзлый разум, который он с помощью гнева пытался держать в трезвости, вряд ли был способен выдержать еще одну вечность. Время индевело и покрывалось холодной как сталь штукатуркой. Пока где-то часы отстукивали свою летопись, здесь, на краю, уже давно не котировались его метастазы. День, утро, недели, годы - все смешалось в серой дымке иллюзии, мелькавшей перед глазами в те моменты, когда тьма уступала место беспокойному сну, постепенно срывающемуся в пропасть комы. Но и сам беспробудный не имел власти над воспоминаниями, тщательно стертыми перед этим вялым и беспощадным походом. Сон мог одарить их лишь тем, что уже было. Повторяющиеся из раза в раз удары о лед, лязг, стон дверей, скрежет бревен и мертвенный взгляд в горизонт... Ты не можешь покрыть землю алмазами, но способен похоронить ее под снегом. И пусть те, кто идут по нему, не обломают босы ноги, ибо алмаз слишком жесток для того, чтобы стать человеческим. Идут, не понимая того, что рано или поздно весна утопит их, точно котят, и не спросит как звали. Медленно и верно, незаметно и пытливо. Как милостивы с нами те страдания, к которым мы привыкли...