Даже следствия не было...
Под ногой не чавкнуло, не хлюпнуло, как обычно в ходьбе по болотцу, а упруго и податливо хрустнуло. Роман остановился, осторожно отступил, присел и развел руками мох. Мать честная, да тут целый пласт рыжиков! Раздавленные его неосторожной ногой, грибы сочились рыжей кровью. Медно-зеленый налет на оранжевых шляпках кольцевался кругами.
Не поднимаясь, Роман, как истовый грибник, оглядел заветное место. Пошуровать тут аккуратно, наверняка поблизости еще есть такие же пласты. Вынув из кармана нож, он бережно принялся подпиливать рыжики с изнанки, от влажной земли, смахивая траву и мох сверху, опускал грибы в пайву. Проползал по урожайной поляне, припадая на колено, наверное, с час. Пот струился по волосам за шиворот, штанины намокли. То и дело, плотно стирая ладонью с лица докучливых комаров, он почти наполнил полутора ведерную пайву. Повыбрал, кажется, все, можно отступить к реке. Там, на ветерке, и мошки нет, и напиться можно, и рожу сполоснуть.
Взвалив драгоценную ношу на плечо, Роман ходко запрыгал по кочкам в обратный путь. Вообще-то он шел в лес за березовыми вениками, чтобы сдать их в городскую баню. И на жратву бы выручил, и на пивко. Глядишь, тетка Сима пустила бы помыться и за «так». Давно чешутся ноги и зудит спина, если честно, скорее из-за этого последнего обстоятельства и потащился Ромка в этакую жару в тайгу.
Скоро ноги почувствовали плотную почву, и минут через двадцать еловым лесом он вышел к реке. Скинул пайву, утер полотняной кепкой пот с лица и шеи, опустился на траву. Охолонуть трошки надо. Сразу сунешься в студеную реку – точно прохватит. Он сидел, привалясь к бочажине, прислушиваясь к журчанию воды, звонкому бульканью какой-то неурочной пичуги, наслаждался порывами свежего ветерка. Его никто не гнал, не звал и не ждал.
Вынув из пайвы бережно завернутый в зеленый лист букетик костяники, начал губами обирать ягоды с кистей. Он всегда так делает: когда главная ноша – грибы – уже уложены, сверху нарвет прямо с веточками ягод. Когда какие попадутся: черника, голубика, смородина, а то и брусника. Глядишь, на привале и будет что посмаковать.
Давно уже Роман жил в своем измерении, никому не подотчетный, ничем не обязанный и никем не опекаемый. Трудовая книжка вместе с паспортом пылились на полке, прибитой над дверью в маленькую комнату. Когда он был еще пацаном, в отцовом доме эта комнатенка была детской. Здесь выросли три его сестры и он сам. Хотя его, как только стал школьником, перевели на клеенчатый диванчик в передней.
До сих пор Роман удивляется, как девчонки могли здесь, на двенадцати метрах, умещаться втроем. Сейчас он один - хозяин всего дома, матери сестра оставила свою благоустроенную квартиру, перебравшись в центр. Как ни говори, а свезло ему сказочно! При доме еще и огород, сараюшки, куча всякого добра, вроде ржавеющего инструмента (еще от отца!), гниющего горбыля, какого- то железа.
Прошли те времена, когда он работал на заводе, числился сноровистым и смекалистым по механической части. Неплохо подрабатывал и по домам: холодильник починить, телевизор, стиральную машину установить – всё мог! Хозяйки перед ним заискивали, угощали. Как-то так сложилось, что вольные приработки стали основными. Сейчас и вспоминать не хочется, завод от сильно пьющего электрика отказался, или он сам заводом пренебрег. Когда мать или сестра принимались его пилить за тунеядство, за то, что давно и семью свою бросил, он только огрызался: «Сам себе хозяин, вольно живу! И на хлеб, если надо, всегда заработаю, по гудку не бегаю затемно, как некоторые!»
Доел ягоды, отбросил пустой кустик, можно и умыться. Эх, не жизнь – а сказка! Эти, которые за деньгами гоняются, завидовать бы ему, беспортошному, должны!
Что это?.. Вроде машина прошумела вдали? Ближе, ближе…заглохла. Ромка на всякий случай вместе с пайвой переместился за кусты, что погуще, мало ли какой народ пожаловал, одинокое бытование приучило его к осторожности. По кустам затрещали шаги, шли – от дороги, несли что-то тяжелое. Двое.
И тут он чуть не охнул, зажал рот рукой: груз, завернутый в мешковину или брезентуху несли Петр и Серега . Когда-то он учился с ними в одном классе, потом вместе выпивали, за девками бегали. Но – разошлись дорожки. Мужики оказались ушлыми и прижимистыми кооператорами, а Ромке на хрен сдались эти хлопоты, свобода дороже! И что это они тащат? Небось, на Серегиной машине прикатили, на грузовике. Брезент развернули, вытряхнули… мужика! Никиту! Силы небесные, да что это они?!.
Тем временем мужики встряхнули своего пленника, поставили на ноги, кляп вынули. Тот замотал башкой, стал ртом хватать воздух. Кричать и не помышлял: какой смысл в лесу-то!.. Серега подступил к Никите и сразу с угрозой, с нажимом, спросил:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты на этот подъезд с арендой не посягал? У меня давно всё обговорено, всё согласовано, чего ты встреваешь?
- Ишь ты, какой блатной, согласовано у него! – Никита, похоже, тоже сдаваться не думал, хотя и был в заведомо проигрышной позиции, можно сказать, еще не отдышался. Но жадность сильнее благоразумия! – Я когда мэру сказал, что аптеку открою, он сразу обещал мне этот подъезд на паях переоборудовать! У него таких пивных, как твоя, полно! Сам отступись!
Петр, ни слова не говоря, влепил свой аргумент связанному Никите под дых и тут же, двумя руками сверху, добавил по башке. Пленник рухнул, как подрубленный.
- Чего ты с ним лясы точишь, не уступит он, не понимает своего края человек! - пробасил Петруха, - видишь, он уже и мэра в пайщики прибрал, шустрый какой!
Шустрый лежал неподвижно. Партнеры деловито пооглядывались, потом переглянулись и подхватили оглушенного Никиту за руки - за ноги, подтащили к глубокой болотной промоине. В этом месте болото близко подступало к реке, питая ее. Молча погрузили оглушенного одноклассника в воду и какую-то минуту, склонившись, постояли над ним. Потом так же молча и деловито подхватили брезент, и убрались. Через некоторое время заработал мотор, пошумел, удаляясь, и всё стихло.
Романа трясло, как в ознобе. Он долго не мог шевельнуться, потом попытался встать на ноги – и не смог. Сколько так просидел – не осознавал, наконец, все же поднялся, подошел к реке, жадно начал пить, опустившись на колени, потом макнул и голову. И лишь после этого на деревянных ногах подошел к той болотной промоине. Вода уже улеглась, отражала небо с облаками, но там, на глубине, угадывался тот страшный груз. Недвижимый. Ясно, что даже пытаться доставать его нет ни смысла, ни силы, ни воли.
Роман подхватил пайву с рыжиками, пошарил вокруг взглядом, чтобы чего-нибудь своего тут не оставить, не наследить, и бросился в другую сторону. Решил выходить грунтовой старой дорогой, не высовываться на трассу, по которой приехали те, двое. То есть приехали – трое, а уехали – двое. Его опять затрясло. Он ускорил шаги, почти бежал от проклятого места.
На городскую окраину вышел еще засветло. И не пошел к себе в дом, а сразу с грибами отправился к матери на квартиру. Не мог он сейчас оставаться один в своем доме. А к матери в гости сеструха приехала, всё же свои, живые люди.
Они ему даже обрадовались:
- Ой, Ромка! С рыжиками! Сейчас начистим, нажарим, да много-то как набрал! Вот леший, и как ты места находишь!
- А что молчишь-то? И не выпивши сегодня, на тебя не похоже…
Сестра Фаина шибко проницательная, сейчас учует, что неладное с ним. Мать взялась мыть и перебирать грибы, а Фая отвела Ромку в другую комнату, усадила, встряхнула, требовательно уставилась пронзительно синими глазами. А Роман не очень-то и сопротивлялся. Ему надо было выговориться. И он, спотыкаясь и торопясь, мигом выложил сеструхе, какое страшное дело с ним приключилось. Ну, не с ним… нет, с ним, ведь он ТАМ был! Фаина выслушала без звука, приложила палец к губам, показав на кухню, где суетилась мать. Покачала головой, посуровела лицом, жалеючи, глянула на брата, такого неудачного, такого бедолгу… Вот ведь влип! И смолчать не сможет, прост, как ребенок! Всегда таким был, открытым и искренним, таким и остался, несмотря на лысину и седую щетину. Вот влип, так влип… Она не долго раздумывала и сказала, как приговорила:
- Никакой полиции! Тебе веры не будет, кто ты против них, пьянчужка, безработный… Они же тебя и оговорят. Завтра поедешь со мной в Свердловск, с год поживешь у меня, не спорь, Рома, надо тебе уехать. Они тебя, если что, достанут, не дрогнут. Озверели все сейчас, что с людьми делается… Мама на все вопросы станет отвечать, что ты поехал к сестре лечиться от пьянства. Зная мой характер, все поверят. Поживешь, успокоишься, здесь всё позабудется, а следующим летом вернешься. Пожалуйста, Ро-о-о-ма, не спорь, ты в большую беду попал, надо уехать!
И они уехали прямо на следующий день. Мама сильно удивилась, как это Фаина смогла уговорить брата ехать к какому-то психологу, но – порадовалась, авось, встанет на путь истинный! Огорчилась только, что ничего с собой не взяли, не успела и пирог испечь! Фаина ее обняла, приласкала: «Да тут ехать одну ночь. Не бери в голову. Береги себя, через годик вернется твое сокровище!»
Все ему было непривычно в областном центре. Ни друзей закадычных, ни работы, ни леса рядом! Фаина целый день на службе, как лошадь ломовая, даже жалко ее было. По дому что-то сделать старался, взялся ей балкон вагонкой отделывать, зимой резал шкатулки, ловко у него это получалось! Но все равно скучал страшно. Ну да, и выпивал помаленьку, загонит такую шкатулочку – на свои чего ж не опрокинуть стопку. Но край старался соблюдать, берег Файкину репутацию.
Да, честно сказать, и не шло, как прежде, что-то с ним все же произошло.
О том страшном событии в лесу они с сестрой не говорили, что тут обсуждать! Но про себя Роман все время вспоминал и Никиту, и такую короткую нелепую разборку, и темное тело в болотной глубине, даже ночами иной раз вскрикивал. Курил, уговаривал себя, что он все равно ничему не мог помешать, что времена пришли какие-то дикие. Деньги, все деньги! По телеку вон все время ужасы рассказывают, банкиров убивают, политиков! Но Никита-то - не банкир… Какие там, в ихнем городишке, деньги? Смех и грех. Школу вспомнил, как они с парнями в баскетбол играли… С этими парнями.
Однажды вечером за ужином, как-то неожиданно для себя (вот ведь, человек спонтанных эмоций!) спросил сестру:
- Фаина, а если бы ты там, в лесу, оказалась, что бы ты сделала, закричала?..
- С ума сошел! – замахала сестра руками, - Да я бы от страха умерла сразу, как только увидела, что человека из мешка вытряхивают! Ты знаешь, у меня есть и воображение, и понятие, что на таких стрелках происходит, и как свидетели кончают свои дни… Не-е-е, я даже представить не могу себя на твоем месте, тьфу на тебя, на ночь-то!
Дала брату легкий подзатыльник, на том тему и закрыли. Стали обсуждать, не поменять ли в ванной старые краны.
Словом, еле зиму перемог, весной домой засобирался: огород надо сажать, мать, небось, волнуется. Фаина испытующе на него посмотрела, но отговаривать не стала. Своих забот полон рот. Купила билет, собрала пакет подарков для матери, еду в дорогу, проводила. Даже заулыбалась, заметив, как брат суетится, радуется, что возвращается домой!
Поезд подходил к родному городку утром. Роман собрал вещи, прилип к окну. Встречать-то его никто не будет, матери не сообщали, но, поди, не маленький, до дому доберется! А к маме и завтра схожу, то-то удивится! Улыбался, вертел головой, радовался знакомым местам. На перрон вышел гоголем! И то сказать, он у Фаины отъелся, приоделся, на приличного человека стал похож. А то ведь таким бомжом ходил, да еще и хорохорился, мне, мол, все нипочем!
Роман шел, здоровался с встречными, городок маленький, почитай, все друг друга знают. И вдруг прямо перед собой увидал Серегу, тот спускался с крылечка хлебного магазина и тоже приметил бывшего одноклассника.
- О, Романок, старик, давно тебя не видно было! Да ты прямо молодцом, говорят, у сестры подлечился?!
- У сестры. - Роман сглотнул волнение. - Серега, а я ведь вас видел…Тогда-то, с Петром, - неожиданно для себя как-то сразу, обреченно и освобожденно выговорил Роман. И окончательно приговаривая себя, добавил:
- Это ведь вы Никиту … в болотину спустили. Я был там.
Серега сузил глаза и негромко парировал:
- Ну, и дурак. Видать, не вылечили тебя. Ты много не пей, и язык свой лучше проглоти. Ничего не было. Сбежал он от жены, без вести пропал. Даже дела не возбуждали. А тебе лучше бы опять уехать. Я предупредил, смотри…
Роман смотрел. Глаз не отводил. Осознавал, что это – конец. Сразу стало легко, и страшное чувство вины, завязавшее его в узел так надолго, вдруг отпустило. Ведь сказал! В глаза! И Серега что-то почувствовал, начал оглядываться… Роман уверенной рукой сдвинул его с дороги и как был, с вещами, с пакетом подарков для мамы, зашагал в отделение милиции. А тут ведь все рядом, в их маленьком городке, все на виду, на глазах у людей.
Дальше все, как на ускоренном пролете киноленты: показания следователю, выезд в лес, извлечение из болотины заиленного мертвяка, опознание, арест Петра. Серега тем же днем ударился в бега: он еще при первой встрече с Романом догадался, что не зря Роман так смел, видать, с ушлой своей сеструхой наведались заранее в областную прокуратуру. А так далеко у кооператора руки не доходили, не доросли ещё.
Ошибся маленько, не было ни прокуратуры, ни опеки Фаины, не было, по сути, даже расследования. Просто объявился свидетель.
Опубликовано в сборнике рассказов
«Испытание на прочность», Москва – 2019,
ISBN 978-5-5321-0792-2
Людмила Перцевая
