Ты говоришь вот сыр и колбаса...
Памяти белорусского солдата, Александра Григорьевича Федюковича, посвящается.
Реальный случай, рассказанный им своему сыну Александру Федюковичу, поэту и моему другу.
Ты говоришь: вот сыр и колбаса, и будет стол наш к празднику богатым.
А хочешь, сын, тебе я расскажу, как я деликатесы эти проклял?
Случилось это дело на войне, под Кенигсбергом, если быть точнее.
Попали в окружение мы вдруг… Да черт не разберет, кто там напутал…
Патронов больше нет, а нас бомбят. В окопах зарывают, как в могилах.
А дальше - плен, десятка два бойцов, кто - ранен, кто контужен, чуть живые...
Возможно, пожалели немцы нас. В конце войны они не так зверели.
А может, так казалось. Только нас они не расстреляли почему-то.
В пакгауз всех загнали, под замок. Сидим во тьме и что нас ждет - гадаем.
Прошла как будто вечность – немцев нет. Подумалось: а вдруг про нас забыли…
А стены - больше метра толщиной, ворота тоже толстые, в железе.
Не слышно нам снаружи – ни черта. И раненые стонут или бредят.
И темнота. И надобно решать – что делать нам, забытым тут войною.
Нашарили во тьме пожарный стенд, у немцев с этим делом был порядок.
Лопату, лом и кирку мы нашли, как дар небесный, данный во спасенье.
Мы стали рыть. Не под ворота, нет. Там был бетон. Немецкий, очень крепкий.
Решили слева рыть. Так, наугад. Копаем, долбим, отгребаем землю.
-Кротами в темноте - наощупь?
-Да. Хотелось выжить, сын, добить фашиста...
Фундамент был два метра в глубину, мы землю вверх едва и поднимали.
- И долго рыли?
-Я не знаю, сын... Во тьме, как будто, времени и нету.
И пить, ты знаешь, как хотелось пить! Для раненого жажда – злая мука.
-А голод?
-Да, он тоже не отстал, хоть на войне к нему давно привыкли.
Но вот мы слышим шум, там, в глубине, с той стороны подкоп наш обвалился.
Опять копать. И выгребать завал. Руками, бесполезна там лопата.
- Что там - шепчу - браток?
-Похоже, ночь - солдат из глубины мне отвечает - я на разведку…
Подсоби-ка, друг, здесь край сыпучий, трудно зацепиться.
Я подсобил. В подкопе – теснота. И пыль, дышать совсем там было нечем.
Потом мы ждали. Будто год прошел. Разведчик возвратился, матерится:
- С той стороны такой же точно а склад, нет выхода наружу, все закрыто…
Ты знаешь, было страшно - в темноте - вдруг из надежды рухнуть в безнадёгу.
Еще копать – не оставалось сил. Полезли в склад - хоть чем-то поживиться.
Нашли мы сыр, галеты, колбасу. Соленые, сухие, как полено.
Вот и наелись сдуру. Помирать – так уж хотя бы не с голодным брюхом…
А смерть-то не пришла! А жажда – здесь. Она и стала всех смертей огромней.
Мочили губы раненым. Мочой... Ремни и фляжки немцы отобрали...
- А что потом?
- Я провалился в сон. Там воздух был огнём, и в нём сгорал я.
И муке этой не было конца. А после чернота меня накрыла.
Но срок, видать, не вышел умирать… Вдруг – свет и скрип ворот и чьи-то крики.
Солдаты… Наши… Братцы… Фляжку в рот мне сунул кто-то… Боже мой – вода!
Глотаю и глотаю без конца… И кажется – из пекла возвращаюсь.
Нашли в четвертый день нас.
Мы потом, потом уже те дни-то посчитали.
Я вот к чему... О сыре с колбасой...
С тех давних лет я их не уважаю.
