Хурма

Метро, электричка. Провинция. Холодно в куртке.

Гостинцы: вино, колбаса, мандарины, хурма.

— Подбросьте до дачек.

— Садись, городская Снегурка.

Притихший посёлок. Позёмка вдоль улицы юркой.

Невзрачный заборчик. Калитка увита мишуркой.

Сутулый озябший фонарь еле светит впотьмах.

 

Бредут по завалинке тени на длинных ходулях.

Сирень поправляет подушку: готовит ночлег.

— Пахомку унять: вот разлаялся с радости, дурень,

Входи, не студись. Чай, скучала?

— Скучала, бабуля.

— А что твой сынок? Куролесит, поди, бедокурит?

Я помню его: большеглазый да светлый, как снег.

 

Сама не меняешься: с детства верста-нескладёха.

Вы что — ничего не едите в проклятой Москве?

Тепло и светло. Канителью укутана ёлка.

Искрится сервиз, узором скатёрка.

— Грибы, и картошка, и рыбка. Ну, что ты примолкла?

Налей-ка. Конечно, здоровья и счастья навек.

 

Соседский участок не брошен, а дачникам продан.

А пруд-то не чистят: весь бархатной тиной зарос.

Ох, летом умаялась: столько хлопот с огородом;

А осень была хороша: золотистое вёдро.

Вот так и живём: доскрипели до Нового года.

А там — Рождество: обещают трескучий мороз.

 

Пахомка заснул. Оба-два — стариковская немощь.

И я засыпаю — метельно... метельно в глазах.

На срезе хурмы зацветает звезда Вифлеема,

И капает воск со свечи — на древесные вены,

Холмы, и кресты, и застывшее льдистое время.

— Мне, внученька, жаль, — померла я три года назад.