ЯБЛОКИ ДЛЯ КОЛИ
Люба ехала в электричке, нетерпеливо поглядывая в окно: долго ли еще? Она суетливо поправляла тщательно уложенные завитки волос, то и дело доставала зеркальце из объемистой сумки. В электричке почти никого не было, так — парочка молодых ребят с рюкзаками да несколько женщин среднего возраста — ровесницы Любы. Люба тихонько вздохнула, машинально пододвинула к ногам бесформенную сумку. В сумке были яблоки. «Яблочек ему привезу, его любимых. Может, и простит, примет...» - с тоской думала Люба, неподвижными глазами провожая пролетающие мимо окна электрички редкие перелески. Была осень, ноябрь, и опавшие листва напомнила Любе о том, как двадцать лет назад, в такой же ноябрьский день они с Колюней возвращались из ЗАГСа. Шли по бугристой проселочной дороге, задевая носками туфель бурые листья, и Коля что-то ласково шептал ей на ухо.
Люба с ненавистью посмотрела на свои крепкие, по-мужски скроенные ладони: «Сама во всем виновата. Вот этими самыми руками все сама и разрушила...»
А начиналось-то как... Коля мужик добрый, ласковый, работящий. Другого такого в их поселке, поди, и не было. Господи, чего ж ей еще надо было? Откуда только и взялась у нее эта властность, гордыня, неутолимое желание решительно все решать за двоих? В поселке говорили: «В мать пошла Любаня характером...»
Да неужто так и было ей на роду написано — материну судьбу повторить, одной остаться? Нет, нет, еще не поздно исправить,ведь не старая она еще, Люба. Сорок лет — разве возраст? Ведь начиналось-то все хорошо... Жили дружно, вместе хозяйничали, вместе и сад яблоневый посадили. Это потом пошло-поехало.
- Подмети пол. Я, чай, не железная.
- Да как ты белье выкручиваешь? Да ты мужчина разве? Никакой помощи от него!
- Подай мне расческу! Да не эту! Остолопина необразованная, я на работу из-за тебя опоздаю!
…На работе Люба чувствовала себя королевой. Любочка-библиотекарь приветливо улыбалась посетителям, царственным жестом подавала нужную книгу. Работа непыльная, престижная, чего ж еще? А что не шибко денежная, так на то и Колька есть, чтобы деньги в дом нести.
Одна из частых посетительниц библиотеки, вертихвостка Ирка часто поддразнивала Любу:
- Смотрю я на тебя, Любаша, ой и жалко мне тебя! Образованная, молодая, да и собой хоть куда. Да разве ж ты себе такого мужа могла выбрать? Да ты в городе себе и начальника могла б подцепить. Коля — что? Темнота, восемь классов. Да и мужик это разве? Вон как ты им помыкаешь!
Темнела лицом Люба: «И то правда... Возится со своими яблонями, ровно детьми малыми, а на нее, Любу, никакого внимания. Да такого ли мужа я достойна?»
… Той весной у Любы с Николаем совсем разладилось. Люба часто злилась, без причины кричала на мужа, а Николай все больше отмалчивался. Свидетелями их ссор были только стены: за прожитые вместе пятнадцать лет детей они так и не нажили. После очередной ссоры она собрала вещи:
- В город еду!
И, проходя мимо цветущих яблонь, с какой-то мстительной радостью обломила усыпанную белыми цветами ветку...
В городе Люба сначала жила у тетки, потом подвернулся подходящий кавалер, и Люба переехала к нему. Развод Коля дал быстро. Все остальные дела Люба уладила еще быстрее: Колю — из дома вон. («Нечего ему в моей хате делать!») А за жильем по просьбе Любы соседка присмотрит. Продавать его Люба не решилась.
Новый муж был и образованнее, и пригожее Николая. Да только не заладилась жизнь... Через три года Люба вернулась в поселок.
Там она и узнала, что Коля, ее безропотный Коля, почти сразу после развода женился на почтальонше из соседнего поселка, что живут они, по слухам, душа в душу. Последнее Любу больно задело. А через год долетела весть — умерла жена у Коли. Помнит Люба, как слонялась она бесцельно по саду, трогая с затаенной надеждой стволы яблонь, как достала с книжной полки старую фотографию, где они с Колей — молодые и влюбленные. Долго она смотрела на эту карточку. Кольнула мысль: «Построю ли на чужой беде свое счастье?»
...И вот теперь едет она в электричке, надеется, глупая, на что-то. Нет-нет, да и посмотрит на сумку, вспоминая то утро, когда Коля принес ей в ладонях первые созревшие яблоки.
- Любушка, посмотри, наши яблоки! - протягивал он ей, еще сонной, душистые плоды и улыбался счастливой детской улыбкой.
«Обрадуется яблокам...» - убежденно подумалось Любе, и она поспешила к выходу — показался уже и поселок Николая. Вышла Люба и задумалась: куда идти? Подошла к двум старушкам на рынке: так мол и так, где тут дом Николая-тракториста? Пошушукались меж собой старушки, да так и выдали Любе, словно обухом по голове:
- Так ведь помер он, сердешный, вчера и похоронили. Ненадолго и жену свою пережил. Болели они оба. Он так с виду вроде и крепкий, а все сердце болело. Сердце, говорят, его погубило...
...Люба, как в каком-то тяжелом сне выслушала и про то, как дружно и хорошо жили покойные Николай с женой, и как умерли, и где похоронены оба. А в висках стучало: «Опоздала... Опоздала... Опоздала...» И вдруг, некстати как-то спохватилась: ведь за прожитые с Колей годы он даже и намеком не обмолвился про больное сердце. А Люба ничего не замечала. Или не хотела замечать? Предпочитала не видеть, как после очередной ссоры Коля на полчаса приникал к форточке, словно ему не хватало воздуха. Она каждый день потихоньку убивала его своими криками, скандалами, руганью.
Непослушные ноги привели Любу к маленькому холмику с надписью «Николай Берендин» и любительской фотокарточкой на кресте, с которой смотрел смеющийся молодой Николай. Коля, Коленька. Колюнюшка... Яблоки из упавшей сумки рассыпались в беспорядке по могиле. Люба не стала их подбирать. Она подняла голову и увидела, что сверху падает невиданно ранний в здешних краях снег. Белые хлопья медленно летели к земле, а ей казалось, что это вовсе не снег, а лепестки яблонь, которые так любил ее Коля, что летят с неба тысячи таких лепестков, чтобы укрыть навсегда двоих, которые встретились слишком поздно...
