Nordomania
Н. П.
-1-
Moon
Разбери мирозданье по пунктам,
на норвежское небо помножь,
и получишь не что-то, а Мунка -
скандинавскую лунную дрожь.
Не простую тоску околотка
и не просто простуду души,
но идёт-не проходит чахотка,
архаическим платьем шуршит.
На щеках - розоватые пятна.
Белый пепел упал на глаза.
Над землёю горит, многократно
превзошедшая солнце, слеза.
Но - горит и не светит при этом
(это я про неё, про луну),
что гораздо заметней поэтам,
вообще - всем идущим ко дну.
-2-
Скандинавия
Время - губит, остальное - лечит.
Неужели больше никогда
не обнимет палевые плечи
света заоконного вода.
Это - не сейчас и не отсюда,
это из чахотки и беды
лепится телесная посуда,
полная душевной лебеды.
У зимы нелёгкая походка,
а у смерти - влажная постель.
Помнишь лето - берег, дюны, лодка,
чернотой бормочущая ель.
Синим, фиолетовым, лиловым
на границе "это" и "ничто"
пролегло единственное слово
узкою тропинкою пустой.
Чёрные значки портовых кранов,
христианства пепел голубой.
То, что начиналось как нирвана,
как-то враз сомкнулось над тобой.
Посмотри на ночь глазком дантиста -
боль зубная у неё в любви.
Как потом о вечном и о чистом,
если это чистое кровит.
Но побудь со мной ещё немного -
и побалуй дымкой и дымком.
Чем с тобою дальше я от Бога,
тем точнее с Богом я знаком.
-3-
Снова Мунк
Белая ночь не горячка - белее
первого снега и горлинок бреда.
"Тихо проходят они по аллее", -
тихо бормочешь под крики соседа.
Бьётся посуда, летают тарелки -
левым плечом овладевший чертёнок
очень настойчивый, даром, что мелкий,
очень тяжёлый, свинцовей потёмок.
"Тихо проходят они...." С недоумком
жить тяжело за соседнею стенкой
"Тихо проходят...." Напичкаюсь Мунком,
видевшим всё - над золою и пенкой.
"Кто бы меня пожалел?" - он не спросит.
Сам пожалеет с улыбкой надменной.
Скоро уже начинается осень.
Скоро? Она наступает мгновенно.
Только за окнами было белее,
чем седина, чем душа у младенца....
"Тихо проходят они по аллее.
Кровью алеет зари полотенце."
-4-
Skumring
Комната. Сумерки. Койка.
Всё жутковато спросонок.
Сколько? Без разницы. Столько,
что умирает ребёнок,
где-то в районе гортани.
Сумрак - урчащим желудком.
Нет ни простора, ни граней -
это как раз-то и жутко.
Это как раз и жестоко.
Сразу - и жёстко и жидко.
Пытка желудочным соком
сумерек - страшная пытка.
И отражаясь в глазницах
полулитрового страха,
в небе болтается птица,
белая, словно рубаха.
-5-
Мунк Ночь
Это - не мадонна Боттичелли,
не почти прозрачный силуэт.
Обглодало вечное теченье
скандинавской полночи скелет.
Обглодало до такого блеска,
что, хотя закутана она
в занавеску, через занавеску
каждым сухожилием видна.
Белизна, а там - за белизною -
чернота, чернее, чем чума.
Вот он и сгущает паранойю,
живописец, съехавший с ума.
Может быть, чума, а может, чумка,
то, что у безмолвия внутри.
Поищи подробности у Мунка,
сквозь его глазницы посмотри.
-6-
Частица
На картину северных идиллий
посмотри слегка наискосок
и увидишь девочку из пыли,
девочку-пылинку-волосок.
Жить и жить бы - широко и плоско,
только.... И не знаешь, что сказать.
Девочка - пылинка и полоска
озарила стенку и кровать.
Посмотри направо и налево -
жёлтые обои, лампы муть,
жизнь твоя, дыханье, то есть - Ева,
открывает маленькую грудь.
Эта грудь из воска и обиды.
Всё пройдёт, расплавится не всё.
Тишина, не подавая виду,
каждый вздох запомнит и спасёт.
Каждый вздох. Как будто это надо,
чтобы возвращалась навсегда
беглая частица листопада
к некогда покинутым садам.
-7-
Belle Epoque
Сосны, вербы, каштаны и клёны -
а над этим, деревья затмив,
ядовито сверкает зелёным
скандинавского неба разлив.
Ядовито не значит, что плохо.
Просто, всё, что могла, перебрав,
в результате приходит эпоха
к предпочтению снов и отрав.
Всё-равно, по законам науки,
выдыхаются яды и сны
за мгновенье до вечной разлуки
с декадентской тоскою весны.
-8-
Moon-2
Были пьесы, были бакенбарды,
были пьесы вроде бакенбард,
и сияла лунная кокарда -
самая большая из кокард.
Были, были, были, а остались
лунный свет и женщина во мгле,
сумерки, которые прижались
к самой одинокой на земле.
Второпях написаны, с наскока,
но зато понятно, что закон
"всё на белом свете одиноко"
в сумерках умножь на миллион.
И получишь кредо, символ веры -
если не осталось даже слёз,
пьесы, бакенбарды и портьеры
не воспринимаются всерьёз.
И луна - не яркая железка,
тёмного чего-то железа.
И от лимфатического блеска
наплывает горечь на глаза.
Всё уже ни радостно ни жутко.
И кого потом ни позови,
выйдет незатейливая шутка -
ничего не выйдет по любви.
-9-
Лунка
Присягаю на верность балтийской зиме,
мокроглазой, старушьей, дотошной.
Ведь она, словно я, у себя на уме,
ведь и ей - не паскудно, так тошно.
И троллейбус - её королевский дворец.
По дворцу - и сама королева.
Я - живущий в масштабе вороньих колец,
не пойду от хозяйки налево.
Я признателен ей за дорожную соль
на краюхах китайских ботинок,
за прохладный приём, отсыревшую смоль.
Но сильнее всего - за мотивы.
То ли Брейгель звучит, то ли Бах ворожит,
то ли красная музыка Мунка,
только сердце, как чёрная точка, дрожит,
незажившая чёрная лунка.
