Цветы

Цветёт лавина — как будто буря, кустится порослью низкорослой,

в ней всё и сине, и красно-буро. И разбивает лучи, как вёсла,

лодчонка-солнце об эту гущу. Там что-то тьмою давно трепещет —

как будто дьявол, в цветах растущий. Он расплывается сетью трещин,

живёт в корнях их и утром всяким глотает солнце, цветёт-жиреет.

Я вижу очень дурные знаки в прозрачных стёклах оранжереи.

 

Там всё безоблачно, безнебесно, всё в пустоту головой врастает

под мёртвым солнцем, и, если честно, цветы мне мнятся змеиной стаей.

От ядовитого олеандра до безобиднейшей незабудки —

цветы все, будьте они неладны, в лицо со злостью глядят как будто.

Совсем как люди, они клокочут толпой, закрывшей дорожный гравий,

все — красоты многоцветной клочья, что бредят сотнями фотографий.

Они мечтают попасть в гербарий, стать жертвой кисти и поцелуя —

от деревенских иван-да-марий до чайной розы.

 

Сосёт гнилую

змею корней их незримый дьявол, даруя краски своим исчадьям.

Вот амариллис себя расправил, застыла роза кружком-печатью —

цветёт лавина в своём недвижьи, стоит волною — прибрежной пеной,

и всё в ней сине, красно и рыже, в ней замирает шуршанье-пенье

и остаётся каким-то свистом. Склонился ниже высокий самый.

Цветы кустятся ковром ворсистым, но воображают себя лесами.

 

Я их почти что не поливаю, но всё же гады живут и пахнут.

Не сохнет роза — опять живая, хотя листок от жары запахнут

и жёлт. Покроет болезни пудра — так мигом сдуют всеобщим вздохом.

 

Уже не знаю, дождусь ли утра, когда цветы наконец иссохнут.