Памфлет Евг. Евтушенко
Евгений ЕВТУШЕНКО
БАЛЛАДА О БОЛЬШОЙ ПЕЧАТИ
(Лёгкая правка — Б. Ефремова)
На берегах дремучих ленских
во власти глаз певучих женских
от приключений деревенских
подприустав в конце концов,
амура баловень везучий,
я изучил на всякий случай
терминологию скопцов.
Когда от вашего хозяйства
отхватят вам всего полпальца,
то это, как ни убивайся,
всего лишь малая печать.
Засим имеется большая,
когда, ничем вам не мешая,
и плоть, и душу воскрешая,
в штанах простор и благодать.
Итак, начну свою балладку.
Скажу вначале для порядку,
что жил один лентяй — Самсон.
В мышленье — общая отсталость,
в работе — полная усталость,
но кое-что в шанах болталось,
и этим был доволен он.
Диапазон его был мощен.
Любил он средних, толстых, тощих.
Любил в хлевах, канавах, рощах,
в соломе, сене, тракторах.
Срывался сев, срывалась дойка.
Рыдала Лизка, выла Зойка,
а наш Самсон бессонный бойко
работал, словно маслобойка,
на спиртоводочных парах.
Но рядом с нищим тем колхозом
сверхисторическим курьёзом
трудились впрок трудом тверёзым
единоличники-скопцы.
Сплошные старческие рожи,
они нуждались не в одёжи,
а в перспективной молодёжи,
из коей вырастут надёжи —
за дело правое борцы.
И пропищал скопец верховный:
«Забудь, Самсон, свой мир греховный,
наш мир безгрешный возлюбя.
Я эту штучку враз оттяпну,
и столько времени внезапно
свободным станет у тебя.
Дадим тебе, мой друг болезный,
избу под крышею железной,
коня, коров, курей, крольчих
и тыщу новыми — довольно?
Лишь эту малость я безбольно
стерильным ножичком чик-чик!»
Самсон ума ещё не пропил.
Был у него знакомый опер,
И, как советский человек,
Самсон к нему: «Товарищ орган,
я сектой вражеской издёрган,
разоблачить их надо всех!»
Встал опер, свой наган сжимая:
«Что доказать скопцы желают?
Что плох устройством белый свет?
А может, — мысль пришла тревожно, —
что жить без органов возможно?»
И был суров его ответ:
«У нас, в Стране Советской, — НЕТ!»
...В избе, укрытой тёмным бором,
скопцы, сойдясь на тайный форум,
колоратурно пели хором:
«А ну для блага всей страны
Покажь, что видеть все должны»,
И наш доносчик простодушный
при чьей-то помощи радушной
сымал торжественно штаны.
И повели Самсона нежно
под хор, поющий безмятежно,
туда, где в ладане густом
стоял нестрашный скромный стульчик,
простым-простой, без всяких штучек
и без сидения притом
(оставим это на потом).
И появился старикашка,
усохший, будто бы какашка,
Самсону выдав полстакашка,
он прогнусил: «Гордись, родной!»,
а сам — на пол брусок точильный
и ну точить свой нож стерильный
с такой улыбочкой умильной,
как будто детский врач зубной.
Самсон решил, момент почуя:
«Когда шагнёт ко мне, вскочу я
И врежу, сколько хватит сил!» —
но кто-то, вкрадчивей китайца,
Из западни под стулом взялся,
Как мести дух, и с криком «Кайся!»
вдруг отхватил ему полпальца
и главный палец отхватил.
И наш Самсон, как полусонный,
рукой нащупал, потрясённый,
там, где когда-то было то,
чем он, как орденом, гордился,
и чем так творчески трудился,
сплошное ровное пятно.
И возопил Самсон ужасно,
но было всё теперь напрасно.
На нём лежала безучастно
печать большая — знак судьбы,
и по плечу его похлопал
разоблачивший секту опер:
«Без жертв не может быть борьбы».
Так справедливость, как Далила,
Самсону нечто удалила.
Балладка вас не утомила?
Наш путь и вправду был далёк.
Вы одолели строчек мили,
но, чтоб ухабы этих строк
здесь никого не оскорбили,
скажите — вас не оскопили,
да так, что вам и невдомёк?
1967 г.
Опубликована через 21 год,
в 1988-ом.
