Дай Бог, живым узреть Христа-8

ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА

 

(Эссе о творчестве Егения Евтушенко)

 

8.

 

Большинство современных читателей, крепко связанных нынешними светскими правилами и традициями, весьма и весьма далёкими от Бога, ни малейшего понятия не имеют относительно того, насколько то или иное произведение, привлёкшее их внимание, отвечает требованиям Истины Христовой, а значит соответствует или не соотвествует подлинной правде жизни и, в зависимости от этого, входит или не входит в число лучших классических сочинений. Сказанное касается буквально всех творений (мы имеем в виду, понятно, только талантливые, озарённые небесным даром).

 

Для примера возьмём известный роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Роман почти гениальный, написанный безукоризненно мастерски с точки зрения слова, сюжета и всего прочего. За исключением одной детали (всего одной!), которая, выявив полное незнание автором Истины и нестойкое преклонение его перед атеистически-еретическими вольностями того времени, лишило труд всей жизни писателя самого почётного места в литературном наследии, и мировом, и отечественном.

 

Мы говорим о жестоком, неправомерном искажении исторических фактов из жизни Иисуса Христа, богохульственном показе Спасителя и Его учеников, несоотвествующем свидетельствам Книги Книг, неопровержимым, признанным честными научными исследованиями и даже любимым и высоко ценимым материалистами Фридрихом Энгельсом, по воле Господа, добросовестно изучившим и признавшим невыдуманными сотни живых свидетельств современников Богочеловека.

 

Всё в романе прекрасно, а вот ложь, ошибочный показ героя книги и событий той эпохи жирным крестом перечеркнули роман. Для многих он чудесен и совершенен. Для многих — подобно писателю не знающих Истины, не понимающих, что всё, что против Истины, то и ложно, то и неприемлемо, то, и плохо, по высоким меркам. У многих — произведение вызывает восторг и поклонение. Но не у тех, кто с Христовой Истиной знаком, хотя бы в скромной степени. Действительно, что же в творении восторженного, если, пусть и не злоумышленно со стороны автора, оно представляет собой нагромождение лживых выдумок, которые изрядно затмевают художественные красоты?

 

Несоответствие Истине, её искажение — громаднейшая беда писателя. И такой сочинитель, даже высоко одарённый, может уйти из жизни, для людей сведущих, несостоявшимся гением, если на своём нелёгком пути не придёт к Богу, к пониманию Его Истины, поскольку Истина, как мы знаем, и есть Сам Бог.

 

Евгению Евтушенко такая строгая оценка не грозит. Как мы уже сказали, невероятнейшими усилиями он советское безверие преодолел. И этот его опыт заслуживает самого подробного изучения и рассмотрения. Чему, собственно, мы и посвящаем наши заметки.

 

Припомним одно из ранних стихотворений поэта — «Похороны Сталина». Это первое обращение его к острейшим проблемам нашей российской жизни. Жизни не прошлых времён, а самой что ни на есть современной, животрепещущей, только-только входящей в поток истории. Разбирая эту вещь, мы отметили завидную для молодого стихотворца способность проникать в глубину явлений, смело и правдиво оценивать события, которые шли вразрез с высокой человеческой нравственностью:

 

...когда шли люди к Сталину по людям,

а их учил идти по людям он.

 

Но тогда же мы отметили и то немаловажное обстоятельство, что изумительно безбоязенная правдивость этих строчек ещё далека до истинности, поскольку певец нашей сложнейшей эпохи пока ещё был далёк от Бога, а стало быть, и от Истины. Пришло время разобраться, в чём же суть, сердцевина этой далёкости.

 

Евтушенко одним из первых писателей той поры отмечает жестокость, нечеловечность вождя «всех времён и народов». И это даёт повод думать, что многие недостатки набирающего силу социализма он объяснял именно диктаторскими замашками Сталина. Здесь он близок по взглядам, скажем, с Твардовским, считавшим, что при Ленине «народный строй» развивался «правильно», а при его наследнике выбился из гуманно-демократической колеи.

 

Что это так, подтверждают другие стихи поэта, которые мы приводили в прошлых главах. Вот некоторые цитаты из них:

 

И столького мы, к сожалению,

лишаем сами красоты

Вот этим: «Выше оформление!

Цетов не видно! Где цветы?!»

 

......................

 

Почаще пойте песни Революции.

Кто не поёт — виновен в этом сам.

Устроенно живётся? Не волнуется?

Вы пойте их. Они помогут вам.

 

......................

 

Люди живые — они утруждают.

Нежностью только за смерть награждают.

 

.....................

 

Стала революция фамильной,

воплотилась в песни и литьё.

Пишут книги, ставят кинофильмы,

лекции читают про неё.

Но её большие годовщины —

не одни итоги звучных дат.

Вижу на лице её морщины

от измен, раздумий и утрат.

 

...........................

 

Пусть обида и лютая,

пусть ему не везло,

верит он в революцию

убеждённо и зло.

 

Все наши русские тогдашние беды сводятся в сознании поэта пока что к одному — ко всевозможным отклонениям от якобы светлых и совершенно правильных идей революции, к отходу от них сначала Сталина, потом постсталинских властей, а потом и представителей народа, в целом нравственно здорового («Люди — народ хороший, ты это, парень брось»). Забывать, забывать мы стали идеалы революционеров, положивших жизни за всех нас. Возвращаться к ним надо и чем скорей, тем лучше.

 

А ведь по Правде Христовой, по Его Откровениям, по Истине — дело здесь совершенно в другом. Не возвращаться надо было к революции, а бежать от неё во всю силу ног своих, потому что нет ничего страшнее в жизни человеческой, чем менять установившиеся веками животворные традиции. И если в традициях этих что-то начинает мешать народной жизни, но виной этому единственная причина — постепенный отход народа и его властей от веры в Бога, в Христа.

 

Прекрасно понял это в своё время Пушкин, написавший в романе «Капитанская дочка»: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка». Поначалу гений России, подобно герою этого эссе, воспевал революцию в оде «Вольность», да понял, что хвала такая кощунственна и страшно ошибочна, и позднее готов был отказаться от авторства юношеской вещи. Но что написано пером... Впрочем, всем своим поздним творчеством Александр Сергеевич жирным крестом перечеркнул свои ошибки. Какой всем нам пример! Только вот учимся мы никудышно плохо. И повторяем, повторяем, повторяем ошибки предшественников множество раз.

 

Вот и в 17-ом году повторили. И уже Евгений Алесандрович, с пылом упомянутой оды, призывал современников почаще петь песни революции, по сути, ещё более бессмысленной и беспощадной, чем бунт пугачёвский. Поэту казалось, что ничего нет святее перемены старого быта ради улучшения жизни народа, страны. И это стало существенным непониманием причин всех до единого недостатков, искажений и подлостей советского бездуховного режима. Но уже хорошо было для той сложной и противоречивой поры, что большой поэт, с могучим талантом, пусть до конца не понимая сути явлений, обрушивался на существующее зло. Назовём это чистой совестью литератора, но будем помнить, что совесть тоже даётся Богом, а потому она не настолько уж и отстоит от Истины. И ещё посмотрите, — с каким небывало высоким мастерством отражал поэт своё время, создавал портреты тех, с кем шёл бок о бок по событиям постреволюционной эпохи.

 

В пальто незимнем, в кепке рыжей

выходит парень из ворот.

Сосульку, пахнущую крышей,

он в зубы зябкие берёт.

 

Он перешагивает лужи,

он улыбается заре.

Кого он любит? С кем одружит?

Чего он хочет на земле?

 

Его умело отводили

от наболевших «почему».

Усердно критики твердили

о бесконфликтности ему.

 

Он был заверен кем-то веско

в предельной гладкости пути,

но череда несоответствий

могла к безверью привести.

 

Он устоял. Он глаз не прятал.

Он не забудет ничего.

Заклятый враг его — неправда,

и ей не скрыться от него.

 

Втираясь к людям, как родная,

она украдкой гнёт своё,

большую правду подменяя

игрой постыдною в неё.

 

Клеймит людей судом суровым.

Вздувает, глядя на листок,

перенасыщенным сиропом

свой газированный восторг.

 

Но все уловки и улыбки,

её искательность и прыть

для парня этого — улики,

чтобы лицо её открыть.

 

В большое пенное кипенье

выходит парень из ворот.

Он в кепке, мокрой от капели,

по громким улицам идёт.

 

И рядом — с болью и весельем

о том же думают, грустят

и тем же льдом хрустят весенним,

того же самого хотят.

 

Яркий портрет симпатичного героя нарисовал Евгений Евтушенко в 1955 году. Да вот героя ли, персонажа ли стихотворения, как любили раньше говорить критики, а за ними и читатели? Уж больно персонаж походит на самого поэта. Как это у Маяковского:

 

Мир огромив мощью голоса,

иду — красивый,

двадцатидвухлетний.