Мексиканская центурия
Надеюсь, что уход будет удачным, и я больше не вернусь.
Фрида Кало
"Писать тебя значительно трудней,
чем, будучи слепым, ваять из камня.
Особенность практических исканий -
опасное турне для шатких психик.
Так - вырываешь облики у дней,
но результат не равен страшной силе,
что донимала мысли Архимеда.
Внутри тебя запущен новый нерв,
который не препятствует химерам.
Твоих прекрасных глаз не разгадать.
Коричневых запястий - не постигнуть.
У ангелов нет твёрдости простить нам
безумие, удвоенное травлей.
Твои работы - прелесть. Красота.
Дитя, в котором выпестован трагик,
ты - демонично, кротко, дальнозорко.
Твой звонкий смех срывается со рта,
как - с ветки кем-то вспугнутая сойка.
Не шевелись! Не рушь прекрасный миг.
Держись прямей. Ты узница. Подрамник -
обычный кат в надвинувшейся драме.
Ты предстаёшь, без свойственной прикрасы.
Тебе дарован свыше яркий мир.
Как жаль, в нём нет возможности прибраться,
и перекрасить яростней, крикливей.
Неужто, во Вселенной только мы
улавливаем благостность в приливе?
Ты - муза мексиканок. Мой оплот.
Тебя не бросят ангелы, мой демон.
Ты не чета посредственным моделям,
не склонным к послушанию, без криков.
Тебе противна мысль: насколько плоть
изводит человечество. Безликость -
увы, - не обретёшь и не наденешь.
Я, будто озорник срываю плод,
тем самым чуть приблизившись к надежде,
что будешь жить, что будешь вековать
большим огнём в отчаявшихся странах.
Ты радуешь меня прелестным станом,
как глупого ребёнка карамелью.
Страшна твоя болезнь. Страшна кровать,
пусто'ты коей силишься замедлить.
Ты с каждым днём становишься прохладней.
Недуг твой - беспощаден и кровав.
Будь проклят он. Хоть, проклинать проклятье -
такая примитивность. Посему,
оставим эти глупости. Оставим.
Отечество мне кажется отсталым.
Пришла пора наведаться в Европу.
Скажи мне, кто способен посягнуть
на наше однокровие, на опыт
друг в друге умирать и растворяться.
Про нас не говорят, как про семью,
про нас гнусавят: бестолочь, паяцы.
И пусть, гнусавят. Алчные скоты!
Заглазно опорочить - очень просто.
Одно им не понять, что наша плоскость -
равнее и устойчивее прочих.
Не сколь я им естественен, сколь ты -
предательски естественна. Мир площе,
чем думается лирикам и снобам.
О, Фрида, я прошу своих святых
спасти твои изломанные ноги.
Не нужно, дорогая. Не ворчи.
Примерь свою расцвеченную юбку.
Мы так вольны в предательствах, что юркость
в глубоких сферах творчества - законна.
Тебя терзают юные врачи.
Тугой корсет. Твой стан теперь закован,
но дух свободен, девственен и светел.
О, существует дюжина причин,
чтоб жить и жить. Помилуй, я не скептик -
лишь пустозвон, который держит холст
на поводке, как мальчик собачонку.
Повсюду гомонят: идите к чёрту.
Но мы не так сильны - ходить к лукавым.
Я знаю, время колется, как ость,
а наше время, стукаясь о камень,
теряет равновесие и цельность.
Я одинок, как вбитый в стену гвоздь,
что попросту утрачивает ценность
с момента, когда выставку картин
сворачивают в городе".
Двух мексик,
не хватит перекрыть порывы к мести
за нездоровый вид любимой Фриды.
Он бросил банку с краскою: "Катись!
Не нарушая будничного ритма.
Она молчит, поглаживая кудри:
"Тебя не позабудут. Воды Стикс
не властны над тобой..."
Он долго курит.
Она желает смерти. Только глас
препятствует ей: "Выберемся, стерпим.
Пусть, кто-то обозначит вес иль степень
всех мук и сострадания? Эй, демон!
Нас, дорогая, долго будут клясть
за сотворенье личного Эдема".
Он пишет ноги: "Чувства - дарят время".
На голени десятки чёрных клякс -
отметины бушующей гангрены".
