(о пользе майонеза)

 

Сидел я как-то на завалинке - диван у меня такой, мы с ним одногодки, - смотрел на мир заморский, наши помидоры с ихним майонезом употреблял и думу думал…

Русского человека далеко видать. И статью заметен, и голосом, и другим чем – а всегда выделится. Такая у него планида – поверх других быть: хоть в карты возьмите, хоть по службе, а хоть и в день обычный.

А еще, думаю, и сам он далеко видит – взять хотя бы меня.

Очень мы на благородную сметану смахиваем, которая поверх кислого молока в крынке. И Лебедушка наша по морю в сказке плывет белая, и Иванушка под стать ей – рук чистых не марает, а норовит всех под себя поставить: и дрова в лесу, и печь с огнем, и конька заморского горбатого, и рыб водных всяких, даже щук умудренных, не то что малолеток золотых. С теми-то и старик до поры управится.

Вот только с птицами у нас плохо выходит. Петух норовит все больше в темя клюнуть, а с жар-птицей у нас такой конфликт – чуть увидит Ивана и с яблони в небо срывается, а Ивану, значит, только перья, и рука все больше под хвост попадает…

С этим птичьим хвостом у нас целая беда, яичко золотое и то отмывать приходится.

Потому сметана по-русски иногда хмурой получается – до того загрустит, загустеет, что цвет меняет и плавает в молоке, словно нечто инородное. И чем дальше, тем теснее нам, русским, в этом молоке становится. Уж и Земли-матушки не видно, вязнет русская сметана от Балтики до Тихого океана, толщиной своей и запахом дразнит народ заморский, и сама себе удивляется:

«Чего ж не идут за добром? Какая такая причина?»

Кто из наших к наукам далек, тому не видно, а я вот что скажу: судьба у них, у супостатов, такая – не могут постичь глубины нашей и простора русской души.

Чужой запах не всем понятен, и каждому народу своя баня. Ежели они каждый день под душем да в ванных кафельных развлекаются, то и жизнь у них такая – шампунью всякой пахучая да блеклая, как смываемая вода. А запах нашей жизни только в парной и вытравишь – да с веничком березовым! Да воду несколько раз сменить! Да в речку чистую после! Разве ж в тазиках погасишь дух русский?!

Просторно душе нашей: от завалинки до самого неба мир видим и ощущаем его полной мерой…

Смотрю я, значит, в телевизор на мир этот огромный… И так, братцы, лететь охота! Как перелетной птице, прямо с мозгами своими утечь, унести их за горизонт в простор этот!

Любим мы помечтать о птицах:

«Отчего люди, мол, не летают?!

Так то ж ясно – когда ноги в сметане вязнут, какая птица полетит?!

Потому только песни поем о синем счастье.

Ихние куриные окорочка красные да желтые, словно у жар-птиц оторваны. И коробками целыми!..

Да что ж за несправедливость такая: все стаи к супостатам подались! Загонят их по полю, страусов этих, - и за ноги…

А наша курочка с птицефермы, как девица тонкая с лицом нервным, ближе к духовному – ног своих легких не чует и к голубой мечте, к небу синему тянется. Да только не выходит у нее: цвет ее к жизни, к зеленому ближе, к сказкам русским, где царевны больше на лягушек смахивают.

Но как приоденется наша лягушка во все заморское… Глядь! И шея белая, и ноги длинные; вышагивает по лужам городским, словно цапля какая. И думаешь:

«Что лягушки, что цапли – все к траве и мелкой стоячей воде привычные. К чему бы, при нашей-то глубине?..»

Не иначе яйца золотые в траву прячут. А когда яиц в стране мало, то и к майонезу привычки нет. Только на глазунью хватает – для зрения, значит…

Не заладилось, короче, у нас с птицами…

Петухи-то наши ничего, стоящие! По миру разлетелись еще с Японской. Потом в Гражданскую и теперь еще…

Что ни говорите, а наш-то русский петух всех куриц заморских перетопчет! Только яйца опять-таки не к нашей глазунье, а к майонезу ихнему. Да и честно сказать, курица не птица, летать не может. Потому петухи наши к ним не летят, а больше бегут. И крыльями так, для вида машут, перед курицами.

Поначалу-то я понять не мог: зачем бегут? Нежто наши несушки хуже!..

А потом, при Никитке-то, смекнул: не в том дело. Если вы в сельском хозяйстве толк имеете, поймете, что овес против кукурузы никакого сравнения! Тут и пшено праздничное, пожалуй, не спасет. Все равно, что глаз с кулаком сравнивать!

У кого клюв пошире да ноги покрепче, те за бугры аж с подлетом! На кукурузу шибко реагируют.

А еще, говорят, гнездовья там не чета нашим. Не курятники колхозные – дворцы! Только не верится: если каждой курице по дворцу давать, никакой земли русской не хватит.

Уж если про птиц говорить, так скажу: на наших северах не каждая выживет, и Лебедушка сказочная, и другая птица волшебная – все больше за морем, в тридевятом царстве-государстве живут. Потому Ивану русскому ловить жар-птицу в своем царстве затруднительно. Сам-то по привычке живет, а привадить к земле своей птицу счастья не может – климат не позволяет.

Природу не обманешь. Кабы изменить, кабы у нас царство с государством тоже соединить, как у тех супостатов заморских, или продать выгодно, или полить чем – вдруг поможет?..

Вот вы спрашиваете:

«Отчего, мол, люди не летают?»

А я так про себя думаю:

Неправильный вопрос!

В жизни на все ответ есть. И если ответа не видите, значит, вопрос поставлен глупо.

Каждое тело живет там, где ему приятно, и вопрос ваш повисает в воздухе оттого, что всякая глупость легка и обитает в приятном ей мире пустоты и бессмысленности, оторванном от мудрости Земли-матушки.

Такое дело получается: не желает жизнь – дама весьма сложная, серьезная и мудрая – на глупые вопросы отвечать. Где вы видели, чтобы мудрец всякой глупости служил? Даже в сказке такого не встретишь. И среди людей не у каждого хватит терпения и ума-то глупость всякую разбирать.

Вы поймите: ежели человек сильно чего захочет, то полетит непременно – хоть соколом в небо высокое, хоть вперебежку за бугор – петухом, стало быть. А ежели он не летит, значит, ему не надо.

Зачем страусу летать, к примеру, если у него в Австралии все есть?..

И потому вопрос ваш должен быть развернут правильно, со смыслом таким, чтобы даже ихнему страусу понятно было.

Вот вы спросите: «От чего люди не улетают?»

И жизнь вам сразу ответ покажет, потому что не улетают они от того же самого, от чего всякая птица не улетит: от тепла, от корму богатого; от неба высокого голубого, где взгляду и душе просторно; от лесов и садов плодоносных, от озер и рек рыбных чистых да гнездовий просторных, полных птенцами.

В тех краях благодатных яиц золотых видимо-невидимо! Потому и с майонезом там проблем нет, и с тестом хлебным, и даже с таким, из которого птичье молоко льется и всякая сладость жизненная делается.

И еще скажу: иноземцы русским счастьем брезгуют, а все равно к сметане нашей тянуться. Надо ж так придумать, чтобы сметану из яиц птичьих делать! Майонез по-ихнему называется.

Только гордость у них своя – иноземная!

«Не того, - говорят, цвета ваша русская сметана, чтобы в нашем молоке плавать».

А я вот недавно слыхал, что потепление будет. Тут, братцы, должно нам повезти – слетятся жар-птицы, и мы такую сметану завернем из яиц, что поверх птичьего молока плавать будет!

Сижу я, значит, теперь перед телевизором, наши помидоры с ихним майонезом употребляю – жду потепления…

 

 

март 2003 г.