Интеллигентское, где-то в 85-ом
Собирались, снимали пальто,
наливали, до самыя ночи
говорили и это и то
о свободе, любви и о прочем.
А вокруг бушевала зима,
просто вьюга, без всяких намёков.
Как нетрудно сойти нам с ума,
потому что совсем одиноко.
Потому что снега и снега
голубые и чёрные позже,
и свобода всегда дорога,
а любовь, как всегда, подороже.
Может, выход – сей дружеский круг,
круг, в котором, по-своему, правы,
обнимают за плечи подруг,
и касаются слова и славы.
Холодильник на кухне урчит,
батарея бурчит стариковски.
И, анапестом многоочит,
улетает куда-то Тарковский,
улетает от этих речей,
повторяющих звонкие строфы
так, как будто струится ручей,
украшая подножье Голгофы.
Он-то знает зачем и почём
и любовь и свобода. Короче,
не желает быть сладким ручьём
у подножья голгофского ночи.
