День рождения Марии Магдалины

(Из новеллы «Открытое пространство»)

 

…У меня всегда были сложные взаимоотношения с начальством. Оно меня не то чтоб не любило. Оно даже ценило по-своему. Но — дистанционно. Должно быть, я вызывал у них у всех чувство инородности. Это меня устраивало. Ибо я на дух не переношу барской фамильярности и снисходительной спеси.

 

Работал я тогда в книжном издательстве. Издательство в ту пору мучительно решало, печатать ли ей несметную тучу местных писателей, требующих почтения и прокорма, или же свору скороспелых подёнщиков. В те времена компьютерный дизайн в наших краях был гостем нечастым. Я работал один, в тупом одиночестве оформлял обложки и титульные листы национальным многодумцам («Глубинные корни» или «Кто ты, человек?») либо новоявленной поросли («Кровавые поминки» или «Удача — миф!»).

 

Пребывал уже полтора года ио начальника отдела, стать начальником мешала моя полная единичность.

 

Слух о том, что мне «берут человека» парил давно, но я благодушествовал, полагая, что большая часть слухов не сбываются. Однако однажды в коридоре меня остановила Гузель Ракиповна, мадам изощрённой любознательности. Она побывала когда-то женою шефа, ушла от него к мальчику-мажору. Когда мажор её бросил, отсудив полквартиры, вознамерилась вернуться к прежнему супругу. Тот уклонился и в качестве утешительного приза взял её на работу, в чем раскаялся.

 

— Могу тебя поздравить с прибавлением в семействе, — шепнула она мне, хотя в коридоре никого не было.

 

— Да? А я… как-то не заметил.

 

— Это ничего, — мадам подмигнула обеими глазами, — скоро увидишь.

 

Минут через двадцать меня вызвал шеф. В кабинете помимо него сидела странноватая, как мне показалось, дамочка. В долгополой блузе и вельветовых джинсах. Затемнённые, круглые очки, густая, тёмная, низко посаженная чёлка.

 

— Ну вот, — шеф церемонно назвал меня по имени-отчеству, — это будет вам помощник.

 

Я не успел понять, о чем речь, но шеф принялся страстно перечислять мои заслуги, особо отметив почему-то книжонку под названием «По прозвищу «Canibal». Вышедшую полгода назад, не обессмертившую, автора, ибо тот умер от передозировки на стадии работы над рукописью.

 

— Так вот, — завершил шеф, — представляю: Лилия Каримовна. Заведующий отделом по графике и дизайну. Приказ мною подписан. Понятно?!

 

— Давно, усталый раб, замыслил я побег, — сказал я и нагло взял сигарету из пачки на столе у шефа, понюхал и сунул за ухо.

 

— Ты это брось, — строго сказал шеф, непонятно, что имея в виду: то ли побег, то ли сигарету.

 

В коридоре меня вновь отловила мадам. «Слушай, — вновь заговорила она шепотом, — а как тебе глянулось: это чмо с ней уже спит, или только хочет?»

 

«Чмом» она громко и прилюдно именовала шефа.

 

«Думаю, только ещё хочет», — ответил я и поспешил улизнуть.

 

«Она — мать-одиночка, — бросила она вслед, не оборачиваясь, как на тайном свидании. — Иногородняя. Усекаешь? Добрая почва для окучивания. Из Оренбурга. Очуметь! Ехать с самого Оренбурга, чтобы прыгнуть на колени старого дятла… Н-да. Скорее всего, он уже с ней спит. Или пока ещё гладит потной рукой её колени. Кстати, коленки ничего себе, рекомендую…»

 

***

 

Из каморки под лестницей нас в мановение ока переселили в комнатенку столь же махонькую, но — с окном. Сидели — спина к спине. То есть почти.

 

На второй день, не выдержав тупого молчания, начальница моя встала из-за стола, подошла ко мне и вздрагивающим голосом сказала:

 

— Слушайте! Если вы так против моего назначения, я могу прямо сейчас… вот прямо сейчас, понимаете? написать заявление на увольнение… Я не пойму, почему вы улыбаетесь? Что-то хотите сказать? Так говорите.

 

Она так решительно протянула руку к столу, дабы взять, похоже, заранее приготовленный лист бумаги, что пришлось взять её за руку. Ладонь была маленькой, прохладной и сухой.

 

Наверное, я впрямь улыбался: просто она в гневе приподняла свои очки, и я увидел, что у неё потрясающе красивые глаза. Ну совершенно потрясающие, понимаете? Большущие и внимательные. Ни злости, ни раздражения в них не было. Какая-то тревога что ли. Такие глаза бывают у лошадей и собак. У людей — редко.

 

— Не надо ничего писать, Лиля Каримовна. Вы только снимите бога ради эти дурацкие очки.

 

Она была так потрясена, что немедленно их сняла.

 

— Вам не нравятся мои очки? — спросила она, ещё горя гневом. — Почему?!

 

— Не нравятся совершенно, — честно сказал я, плавясь, как стеарин, от её непостижимых глаз. — В них вы похожи на летчика-смертника.

 

— Но я без них не вижу, понимаете? — Она смотрела так же настороженно, но уже спокойно. — Плохо вижу. Они с диоптриями, понимаете?..

 

Я кивнул, забыв сдёрнуть с лица улыбку идиота.

 

— Однако я подумаю над вашими словами, партнёр, — холодно сказала она, придя в себя, и водрузив на нос очки, села в кресельце ко мне спиною.

 

— Кстати, — подала она голос после часового молчания, — ко мне можно на ты. И без отчества…

 

Всю оставшуюся половину дня мы все так же не разговаривали, но на следующий день Лилька пришла в других очках. Плоских, бледно-голубых. И с бутылкой шампанского, кою мы распили в обед к обоюдному удовольствию. Она оказалась разговорчивой и смешливой. Сообщила, что вообще-то зовут её — по паспорту — Лиана, но просит об этом никому не говорить, что живёт она у подруги, которая тоже из Оренбурга. И ещё массу какой-то волшебной ерунды, которую я воспринимал не как информацию, а как некое звуковое сопровождение счастья.

 

Вот так оно и началось.

***

Вернее, началось всё месяца два спустя, к началу мая.

 

Весна в тот год была поздней и капризной, даже к маю в городе оставались грязно-голубые островки не стаявшего и льда. На одном из таких она изощрилась поскользнуться и сломать руку. Не сломать даже, так, трещинка.

 

Через неделю её отсутствия меня остановила в коридоре Мадам.

 

— Ну и как там твоя пассия?

 

— Если вы о…

 

— О ней, о ком ещё. Ты ведь не хочешь сказать, что ни разу не навестил?.. Кошмар! Ну хотя бы имей в виду: завтра у неё день рождения. Тридцать три года возраст Марии Магдалины! Букет сирени, бутылка вина, поздравление в стихах — и она твоя!

 

Самое забавное — так я и поступил.

 

Она снимала комнату у Луизы, давней подруги, ещё по Оренбургу. Луиза уже давно добыла себе квартиру в престижном микрорайоне, но с ведомственной коммунальной комнатой расставаться не спешила. Туда и вселилась Лилька с семилетней дочерью Диной. Динка была серьёзной толстушкой, чуть раскосой, с бровями домиком. Глаза у неё были такие же большие и внимательные, как у мамы.

 

Она и открыла мне дверь. Открыла, оглядела серьёзнейшим образом и крикнула через плечо: «К тебе, мам»! После чего решила улыбнуться. Она была уже экипирована в школу: курточка, синяя в полоску шапочка и многослойный ранец за спиною. Тут же и мама явилась миру. В тапках на босу ногу и в халате. Глянула, панически вытаращившись, даже за сердце схватилась.

 

— А?! Что-то случилось?! Я вот…

 

— А ничего и не случилось, Лиана Каримовна, — я пришел вас проведать и поздравить с днём рождения. Возраст Марии Магдалины как-никак.

 

Я сунул ей прямо в лицо букетик сирени и церемонно раскланялся. Некоторое время она смотрела на меня с вежливым непониманием, затем широко улыбнулась и кивнула.

 

— А!… Вообще — спасибо. Просто день рождения у меня в сентябре, так вышло. Магдалина, значит. Так! Спорим, я знаю, кто тебя надоумил, что у меня нынче день рождения? Гузель Ракиповна?

 

Я кивнул. И произнёс шёпотом:

 

— Она думает, ты спишь с шефом и хочет положить этому конец.

 

— Я поняла, — она тоже перешла на шёпот. — Она уже давно смотрит на меня сквозь зубы. Спать с нашим шефом! Я так паршиво выгляжу?

 

— Н-нет…

 

— Что — нет?

 

Она вдруг придвинулась ближе и глянула в упор. Я увидел глаза, потемневшие настолько, что зрачки просто растворились во мгле. И как-то по-жлобски возложил взопревшую руку ей на талию, даже ниже, кажется …

 

— Совсем не паршиво, — ответил я нервно сопящим голосом.

 

— Ну куда ж вы так торопитесь, партнёр! — Лилька отстранилась, оставив меня в нелепо согбенной позе пятилапого кенгуру. — Не надо упрощать. Как там сказано: «Что верно, то верно. Нельзя же силком девчонку тащить на кровать. Ей нужно сначала стихи почитать, потом угостить вином…» Кажется, так?

 

— У меня и стихи есть, — сказал я и прочёл, откашлявшись.

 

Краса красот сломала член

И интересней вдвое стала,

И вдвое сделался влюбле́н

Влюбленный уж немало.

 

— Дурак какой, — шёпотом возмутилась Лилька, — какой ещё член?! Разве такие стишки пишут дамам?

 

— Это не я писал. Это Достоевский. Не писал?! Писал! У него ещё про таракана есть. «Жил на свете таракан, таракан от детства…»

 

— О, не надо про таракана партнёр! — Лилька обвила меня голыми, прохладными руками, — В такой день! Мы ведь хотели что-то обсудить?

 

Так, совокупно, не разъединяясь, мы прошли в её комнату. И все произошло просто и абсолютно чудесно.