Вагон в степи
Евгению Евтушенко
Давно не крутятся колеса,—
Да просто нет под ним колес.
По буфера в цветах и в росах,
Вагон в сырую землю врос.
Хоть и кривой и неказистый,
А не палатка все же — дом.
Прицепщики и трактористы
Живут с весны до стужи в нем.
Рассохлись полки, стены тонки,
А все ж оседлость налицо,
Уж не купе, а комнатенки.
Уже не тамбур, а крыльцо.
Что сохранилось от чугунки?
Вагон закончил свой маршрут.
Поутру яйца в гнезда-лунки
Несушки под полом кладут.
На крыше радиоантенна,
Веревка с вымытым бельем.
По вечерам самозабвенно
Поет гармошка под окном.
Но, свыкшись с новым назначеньем,
Вагон на свежем ветерке,
Весь в напряженье, весь в движенье,
На службе, а не в тупике.
Опять вдали огонь зеленый,
Мелькает в окнах тот же дым,
И фары тракторной колонны
Как семафоры перед ним.
1955-1956
Давно не крутятся колеса,—
Да просто нет под ним колес.
По буфера в цветах и в росах,
Вагон в сырую землю врос.
Хоть и кривой и неказистый,
А не палатка все же — дом.
Прицепщики и трактористы
Живут с весны до стужи в нем.
Рассохлись полки, стены тонки,
А все ж оседлость налицо,
Уж не купе, а комнатенки.
Уже не тамбур, а крыльцо.
Что сохранилось от чугунки?
Вагон закончил свой маршрут.
Поутру яйца в гнезда-лунки
Несушки под полом кладут.
На крыше радиоантенна,
Веревка с вымытым бельем.
По вечерам самозабвенно
Поет гармошка под окном.
Но, свыкшись с новым назначеньем,
Вагон на свежем ветерке,
Весь в напряженье, весь в движенье,
На службе, а не в тупике.
Опять вдали огонь зеленый,
Мелькает в окнах тот же дым,
И фары тракторной колонны
Как семафоры перед ним.
1955-1956