Соболезновать удрученным - человеческое свойство, и хотя оно пристало всякому, мы особенно ожидаем его от тех, которые сами нуждались в утешении и находили его в других.

Джованни Боккаччо

 

 

 

 

 

 

Цикады на оливковых ветвях

терзают тонкий слух. Чужое время -

протяжнее вдвойне. Тяжелый веер

спасёт от перспективы жирной мухи,

но не от ветра. Кончено. Ведь яд

торжественно просачиваясь в дуги

твоих припухших губ - обрящит силу.

Неужто, ангел создал тот ветряк,

который перемалывает сирых

 

 

 

 

 

в кровавую муку. И пары дней,

увы, не перетерпим! Мы - вампиры,

что в свете дня, оскалившись, вопили

от страшной боли, выдуманной богом

охотников на оных. Так на дне

больших потерь, проталкиваясь боком,

ты силишься сорвать листочек клюквы.

Дождись утра. Умойся, и надень

чудной наряд и маску с птичьим клювом.

 

 

 

 

 

Продолжим, моя милая. Откинь,

сухой расчёт начертанных падений -

и ты получишь истины. По тем ли

земным законам складывают веры?

Страх умереть так яростен. Он - кит!

В твоих руках захлопываясь - веер

не издаёт ни звука. Боже, Боже!

История Флоренции - хлопки

чумных бубонов пиренейской кожи.

 

 

 

 

 

Так сколько смертных брошено в домах,

без права на надежду и без пищи?

Философ знает истину. Он пишет

все имена нуждающихся в смерти.

О, так ли изнывал большой Дамаск,

в котором расставлялись те же сети,

что, правда, много раньше? Много раньше.

Он требовал огранки, как алмаз,

но часто ерепенился, и ранил

 

 

 

 

 

своих безмолвных жителей. Чей рёв

был слышен за версту. Итог за малым:

проститься с этим миром. Мы замолим

свои грехи в иных мирах. Что глупо?

Искать любовь в пространствах полудрём,

когда существование на убыль

идёт уже немыслимо. Мор цепкий.

Вот - он восходит чёрным волдырём

на праведных ключицах нашей церкви.