Бруно Шульц

Из Бургоса

-1-

Вне прошлого и зелени обоев,

вне клавесина летних вечеров

услышишь звук старинного гобоя

и руки целовать себе готов

от нежности к чему-то неотсюда,

что вписана как дремлющий мотив

в кустарную керамику посуды

и всякий домотканый примитив.

Ты - весь внутри, а смерть стоит снаружи,

и этим обеспечивая фон,

роняет молоточки зимней стужи

на самых точных буквиц ксилофон.

Ни слова зря, ни слова больше мимо,

печально всё, всего на свете жаль -

горчит под слоем сахарного грима

ветхозаветной мудрости миндаль.

-2-

В сентябре мишура оперетты

и дождя небольшая интрижка -

это значит - закончилось лето,

это лета прочитана книжка.

Лето было почти что простое,

но с псаломною сутью черешен,

а сегодня - под лунной кистою -

холодок опереточно грешен.

Давит душу бессонницы обруч,

но (выходит бессоннице боком),

как чернила, густеет Дрогобыч,

наливается вечностью-соком.

В этом соке - креплёном и липком -

увязают на вечные веки

местечковая бабочка скрипки

и рома и евреи и пшеки.

Этот сок не разбавят осадки -

с ним уже ничего не случится,

он в глазах деревянной лошадки,

он - слеза на Господних ресницах.

-3-

День как день. Но с учётом поправки

на дыхание жирной земли,

на коричные тёмные лавки,

облаков золотых корабли.

Завернусь поплотней в одеяло,

разверну (подогнал букинист)

целый мир, уместившийся в малом,

на бумажный вместившийся лист,

а оттуда глядят Данаиды

и библейский ослятя ревёт -

превращаются страх и обиды

в иорданский и греческий мёд.

Простыня набухает от пота,

в голове нестихающий звон,

но какой-то вселенской заботой

я, что коконом, весь окружён.

Разрастается сумрак ожогом.

И своими ожогами горд,

я сегодня лежу перед Богом -

предложеньем рассказа Его.