Неоримское
Пляска святого Витта среди развалин,
Грохот трибун стадиона не отразится от стен
В том пластилиновом городе, что музыкален
И призрачно мудр аж до семи колен.
Нет, до семи холмов. Что застыли грудой
Этих округлых арок из кирпичей,
Которые помнят всех цезарей и всех брутов,
Несут холодок столетий для москвичей.
Толпы тупых туристов из первопрестольной
Бродят задумчиво, вовсе его не чтя.
Как не приникнуть к этому вот застолью,
Где для гурманов есть «можно» и даже «нельзя»?
Можно снимать, не таясь, этих лет обломки,
Можно рукой потрогать на стенах мох.
Но запрещается думать, что это потомки
Тех, кто пришел на Тибр и кого выбрал бог.
Стоп, завсегдатай таверн и узких кварталов!
Разве не знаешь, что город стоит на костях?
Помнишь, как сабинянок они воровали
И как гладиаторов превращали в прах?
Мощные ноги в сандалиях здесь отшагали,
Навеки впечатав в булыжник размеры ступни.
Нет, не получится римлян, как в пасторали -
Из пепла, из мусора, и из распятья они.
Грохот трибун стадиона не отразится от стен
В том пластилиновом городе, что музыкален
И призрачно мудр аж до семи колен.
Нет, до семи холмов. Что застыли грудой
Этих округлых арок из кирпичей,
Которые помнят всех цезарей и всех брутов,
Несут холодок столетий для москвичей.
Толпы тупых туристов из первопрестольной
Бродят задумчиво, вовсе его не чтя.
Как не приникнуть к этому вот застолью,
Где для гурманов есть «можно» и даже «нельзя»?
Можно снимать, не таясь, этих лет обломки,
Можно рукой потрогать на стенах мох.
Но запрещается думать, что это потомки
Тех, кто пришел на Тибр и кого выбрал бог.
Стоп, завсегдатай таверн и узких кварталов!
Разве не знаешь, что город стоит на костях?
Помнишь, как сабинянок они воровали
И как гладиаторов превращали в прах?
Мощные ноги в сандалиях здесь отшагали,
Навеки впечатав в булыжник размеры ступни.
Нет, не получится римлян, как в пасторали -
Из пепла, из мусора, и из распятья они.