Два любовных письма французского капитана
1. Австрийская кампания
Австрийские солдаты - слабаки!
Их фланги так чудовищны, их пушки
стреляют чёрной ватой. Их макушки
торчат из всех окопов, как приманки.
Их командиры чистят сапоги
расплавленной смолой иль вязкой манкой,
и гордо озирают фронт в бинокли.
Хотя, кричат ночами "помоги!",
и как младенцы толстенькие ноги
так мило прижимают к животу,
стремясь уменьшить видимое вдвое.
Команды оглашая хриплым воем
ряд часовых - теряет чувство такта.
Но я другой. Я вынянчил во рту
свирепый рык: за Родину! В атаку!
Я был смертельно ранен. Был расстрелян.
Но ожил в мерзкой Австрии, и тут
бомблю дворцы, что, собственно, Растрелли
когда-то так хвалил. Не мы одни
теряем нюх к великим переменам.
Как человек, что дрогнул перед Веной
(я признаюсь, что был слегка подавлен),
я посвящаю первые огни
Вам, дорогая, - милостивой даме,
что ждёт меня с больших военных действий,
и пишет мне: любимый, обогни
весь белый свет, как мы мечтали в детстве.
Беда, родная. Чопорный посол
приехал в сюртуке к австрийской знати.
Какая мразь. Не верю! Веришь, за день
они две сотни раз пожали руки!?
Мои бойцы прошли сухой посол
на проклятой земле, в гранитной рубке.
Нет, это не тычок, а выстрел в спину.
Мы заключили мир. Позор. Позор!
Я скоро застрелюсь. Я скоро сгину.
2. Индийская кампания
Прошло уж, как мне кажется, сто лет.
Все бури улеглись. Все мысли стёрлись.
Какая здесь война! Не знаешь с той ли
иль с этой стороны бросают камни.
Мне попросту не хочется стареть.
Солдаты говорят мне: время - Каин,
что выглядит как мученик, как бонза*.
Я, собственник единственных в стране
скульптур слоновой кости в спелой бронзе.
Да, Индия прекрасна. Божий дар -
держать в руках обугленные бивни.
Я доложу, что пушки в третьей битве
палили беспрестанно в те пространства,
где представала смуглая орда.
Ты пишешь мне: откланяйся, постранствуй!
Я не могу. Есть жилы дезертира,
но честь, моя родная, - так горда,
а жажда бить - несвойственно ретива
для пьяного француза средних лет.
Моя, Полин, я, зверь и самозванец.
И, коль мы прячем чувства за мозгами,
то их стезя - довольно примитивна:
трусцой до языка. Борьба и лень
взывают к мозгу: сволочь, приведи к нам
беспамятство хотя бы на полгода.
Недавно вспоминал свой первый плен.
Тогда была дождливая погода.
Я с каждым днём яснее вижу дно.
Индусы здесь надломлены. Их страсти
не хватит и на вылазку. Истратив
последний воздух совести, я плачу.
Придерживаясь всех военных норм,
я каждый день пристраиваю пальчик.
Моё ружьё, пожалуй, - мой репейник.
Моя, Полин, как страшно, как смешно -
любить войну, до боли в подреберье.
*азиатский монах
