Нерождённый путь (часть I)

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

«Осознал ли ты, что является вечным условием трагедии? Существование идеалов, почитаемых более ценными, чем человеческая жизнь.»

 

/Милан Кундера «Бессмертие»/

 

*****

 

Так не хочется крови, убийств и насилия. Так осточертели эти бесконечные криминальные чтива с одержимыми маньяками, дробящими кости, режущими на ремни, собирателями костей и прочих мерзостей, когда-то бывших чьей-то частью. Так надоело бояться, что за каждым углом, в каждой подворотне, в каждом учебном заведении, или даже в каждой песочнице сидит как минимум по одному извращенцу, психу или педофилу, конфеткой заманивающему доверчивых детишек на палочку чая. Эти жуткие истории со школьного двора, из дома по соседству, из конуры напротив, от которых волосы на загривке становятся дыбом, а кожа покрывается неприятными пупырышками. Эти бесконечно распоясавшиеся горе–мамаши бросающие своих новорожденных деток в мусорные баки, на остановки, в коллекторы, как гниющий кусок бездушной плоти. БР-РРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР.

 

Мы так не хотим чтобы с нами и с нашими близкими что-нибудь стряслось, мы так боимся как бы чего не вышло, мы так хотим мира и спокойствия. Но при этом, фильм без злодея — слишком банален; программа без шокирующих подробностей — слишком пресное развлечение; экранная любовь без секса — по детски примитивна; а книга без криминала или мистики — слишком скучна. Наши чувства ждут, что же их сможет взбудоражить так, что жизнь начнет казаться по настоящему интересной. И области, в которых лежат интересы большинства из нас, далеки от совершенства, далеки от красоты, далеки от человечности, далеки от Бога, далеки от жизни. «Железнодорожная катастрофа, несомненно, кошмар для того, кто в поезде или у кого там сын. Но в новостях смерть значит то же самое, что в романах Агаты Кристи, которая, между прочим, самый великий волшебник всех времен, потому что сумела превратить убийство в развлечение…»

 

Смерть управляет нашими желаниями, умерщвление души во благо плоти, которая в своей невечности, торопится попробовать всё самое нетривиальное, пока процесс гниения не возвестил об окончании земного срока, пока не вышел срок годности, пока не «ушел поезд», не «отчалил теплоход», не «отказали тормоза», пока не слишком поздно сойти с колеи обыденности и повсеместной скуки.

 

И неважно, что послужило причиной этой непроходящей неудовлетворенности: «Я не просился на этот свет!» — «Я никому ничего не должен!» — «Да, совсем не из каждого доброго щенка вырастает бешеный волкодав, но ни один щенок не застрахован от того, что ему не привьют ген бешенства.» — «Хочу, хочу, хочу!!! Но, где же справедливость, место, где каждый получает то, что хочет!» — «Нет такой дороги, на которой рано или поздно, кто-то не перешел тебе путь. Нет пути, идя по которому, рано или поздно, ты не перешел кому-то дорогу!» — «Нет правды в любви, есть только желание её оправдать.» — «Нет счастья в жизни, если ты хоть раз не хотел умереть.»

 

Можно не задумываться, но просто придумывать себя, придумывать других, мыслить всё привычными категориями хорошего и плохого, доброго и злого, нормального и патологического. И точно так же придумывают тебя, твой образ, твои черты характера, твои планы и достижения, твои взлеты и падения. И невдомек этим неумелым сказочникам, что то, что для одного слишком мало, для другого слишком много, и для каждого в свою очередь, «слишком» — единственная доступная форма самовыражения. Но, как же редко, хоть кто-то сможет вырваться за пределы этих чужеродных клише, этих мифов и сказаний, за которыми скрывается потерявшееся «НЕЧТО».

 

Нам с детства говорят: «Такой… Сякой…»

 

Похож на маму, голос папин, нравом в деда,

 

Не думай дважды, ты же сам не свой,

 

Не очень-то хотелось верить в это.

 

Ты в дураках ходи, не жди ответа.

 

 

 

Под звездами, под солнцем и луной,

 

Бронирован судьбой билет и место,

 

Небесный дом, определит твой кров,

 

Характер, из какого слеплен теста.

 

По глупости, не слезь c насиженного кресла.

 

 

 

Культурой ты привит от порицания,

 

Традицией прикован к алтарю,

 

Крещен согласно вероисповеданию,

 

За знаньем — к свету, неученьем — в тьму.

 

Ты в дураках ходи, и верь всему.

 

 

 

Любовь в тебе от Бога, зло — от Чёрта,

 

В грехе рожден, и плотью искушен,

 

Ты чуда ждёшь в награду от потомства,

 

Знамения. В поклонах бьешь челом.

 

 

 

Согласен, сломлен, одурачен, но спасён. То что не имеет ни начала ни конца, входит стихией в нашу жизнь: лишает смысла привычный, единственно правильный уклад вещей; отменяет все аксиомы бытия, перечеркивает все правила игры; и, неожиданно, вылетая за пределы игрового поля, мы, вдруг, понимаем, что вне игры наша природа имеет гораздо больше маневров для существования, выживания, содействия и самореализации.

 

НЕРОЖДЁННЫЙ ПУТЬ

 

Иногда Нерождённое становится новорождённым. Иногда новорождённый возвращается к Нерождённому

 

Путь Калагни

 

Жив ли я еще… И если жив, то что послужит этому свидетельством: биение моего горячего сердца; воздух, со свистом освежающий мои легкие; разум, не утихающий, требующий, выпивающий все мои жизненные соки; мысли, роящиеся, зудящие, надрывающие болью мою уставшую душу; плоть — оплот страстного желания обладать жизнью, во всей её неприкрытой наготе; а может, сама душа, бессмертное свидетельство моего внетелесного существования…

 

Так думал я, а, может, грезил во сне, теребя край одеяла, крутясь как волчок, потея, как хлющ, пугаясь собственного сновидения, ясности мысли, и ощущения полнейшего пустого одиночества.

 

Проснулся я внезапно, в полной неуверенности спал ли вообще. Сквозь густые задернутые занавеси, прорывался яркий полуденный свет солнца. Какой же невыносимый бардак наполнял пространство вокруг: груда неглаженного белья была свалена на большое кожаное кресло в углу, письменный стол был завален бумагами, чашка из под кофе прилипла на углу стола и никак не хотела сдвинуться с места. Помучавшись немного, я все же сумел её отодрать, и двинулся по направлению к кухне. Как верно много я сахара кладу в свой кофе… На кухне торжествовал все тот же беспорядок. Однозначно, я нещадно запустил свой укромный уголок… Как же всё обрыдло… Что самое ужасное, я даже не знаю, почему мне так паршиво. Вдруг я со всей отчетливостью осознал, мне некуда спешить, меня никто не ждёт, во мне никто не нуждается.

 

— Кто я? Может, звонок другу? А есть ли у меня друзья?

 

— Может вспомнить о родителях? А живы ли они?

 

Боже, есть ли в этом свинарнике хоть одна фотография, по которой я смогу опознать мою жизнь? Я в опустошенном тупом отчаянии уселся на кухонный табурет. Давай, дружок, вспоминай! Ну же, сделай небольшое усилие над собой. Но, в голову ничего вразумительного не приходило…

 

 

 

Забыты те, кто память мне не сохранили.

 

Забыты те, кто на душе, что гири,

 

Отягивают, топят, гложут, жгут проклятьем,

 

И в ереси клеймят перед распятьем.

 

За правдой их, не проступает света,

 

На всяк вопрос — готовые ответы,

 

Все новое пугающе опасно,

 

Привычное — стабильно, тем прекрасно.

 

С младенчества мой ум в терновой клетке,

 

За пряник, подзатыльник, кнут, таблетки,

 

Повиновение — награда воспитанию,

 

И результатом — заурядность и старание.

 

Ты не похож на нас умом, и рожей,

 

Не выйдет из тебя достойный страж,

 

Порядков варварских, идет рабочий стаж,

 

Он любомудрия венец низложит.

 

Повсюду в моде день вчерашний,

 

Толпой исписанный, кричащий,

 

Нелепым фактом веселящий,

 

В безумный карнавал вводящий.

 

Вчера учусь, а завтра — профи,

 

Вчера обмыт, а завтра пропит,

 

Зачатье, сексу не помеха,

 

Сегодня ты рожден для смеха,

 

Кому — слеза, кому — потеха.

 

*****

 

Не знаю сколько времени я просидел в этом тупом оцепенении, но покопавшись еще немного в своём окостеневшем мозгу, решил, что для начала нужно умыться, одеться и подкрепиться, а всё самое трудное оставим на потом.

 

Открыв холодильник, я обнаружил лишь заплесневелый кусок сыра и пакет прокисшего молока. Да, хорош!!!

 

Придется открыть дверь навстречу реальности. Деньги-то у меня есть? Деньги были. Наспех натянув на себя джинсы, синюю водолазку и куртку, я вскочил в новенькие щеголеватые туфли, и шагнул за порог неизвестности.

 

На улице сновали толпы людей, туда-сюда, туда-сюда. Но ни одной знакомой физиономии. Все словно смотрели сквозь меня, их отрешенные взгляды скользили поверх моей головы, их механические тела и лица спешили мимо.

 

А может это и к лучшему, может в этом есть какой-то тайный смысл, о котором я не догадываюсь?

 

Я направился к первому попавшемуся супермаркету. Нагрузив тележку всякой всячиной, расплатившись и выйдя на тротуар с увесистыми пакетами съестного, я вдруг вспомнил, что у меня должна быть машина. Как жаль, что вспомнил о ней только сейчас, когда мне ее так не хватало. Благо идти было не так далеко. Не дожидаясь лифта, я взлетел на седьмой этаж, и, поковырявшись несколько секунд в замке, распахнул дверь своего затхлого жилища. И ослеп, от ожидавшего меня преображения. На минуту я застыл на пороге, еще раз проверив, к себе ли я вломился, немного помедлив, шагнул внутрь и затворил дверь. Еще некоторое время, я продолжал стоять, не веря своим глазам, переминаясь с ноги на ногу и нервно теребя ручки своих тяжелых пакетов. Мне казалось, что кто-то несомненно должен появиться мне навстречу, и я боялся, узнаю ли я, узнают ли меня… Но, ни откуда не доносилось ни звука, ни намека на присутствие кого бы то ни было, только холеный порядок, чистота, и роскошь убранства.

 

Я невольно выругался, толи на себя, толи на всю неразбериху, которая опутала мою жизнь. Разувшись, я прошел на кухню, и поставил пакеты на стол. Кухня сияла, своей безукоризненной чистотой, на плите стояли кастрюли со свежеприготовленным обедом. Я приоткрыл крышку, блюдо испускало вкуснейший аромат. Я сглотнул слюну. Кофейник был наполнен горячим ароматным кофе.

 

— Что за черт? Чудеса существуют!?

 

Я наспех разобрал свои пакеты, рассовал все свои покупки по своим местам. Глубоко вздохнув, еще раз обежал свою новую старую квартиру, и, убедившись, что кроме меня в ней никого нет, приступил к трапезе. Давно я так вкусно не ел, мне казалось, что никогда раньше я не услаждал так свое изголодавшее чрево. Наевшись до отвала, налив большую чашку, вкуснейшего кофе, я прошел в светлую гостиную и полулег на диван. Только сейчас я заметил, что знакомое красное кожаное кресло всё еще стоит в углу, только теперь я смог оценить всю его роскошь, резные деревянные ножки и подлокотники, красная кожаная обивка, оно как будто говорило мне: «Ну, и что ты там разлегся? Иди же, присядь на меня!» Я подчинился нашему обоюдному желанию и удобно расположился в кресле, всё еще медленно попивая бодрящий горячий кофе. Еще раз окинув комнату взглядом, я остановился на столе, довольно массивном, деревянном, с множеством ящичков, и тут моё внимание привлек сложенный пополам листок бумаги, одиноко лежащий на лаковой поверхности стола. Глоток кофе, застрял в моей глотке. Я боялся пошевелиться. Любопытство и страх разжигали во мне костерок надежды на раскрытие тайны. Резко встав, я шагнул к столу. Листок лежал прямо передо мной, но я всё медлил взять его в руки и заглянуть внутрь. Наконец я решился, мои пальцы подняли свернутую вдвое страничку. Сказав вслух: «Да будет так!», я развернул страницу. На ней были аккуратно пропечатанные строки небольшого стихотворения:

 

 

 

Настежь раскрыто окно моей спальни,

 

А душа все поёт колыбельную мраку.

 

Й-ей бы ей, повернуться навстречу рассвету,

 

Для души невозможна пленения драка.

 

И опять я одна, у крылечка печали,

 

Машет мне пустота, и зовет в свои дали.

 

Ей бы песню свою снова спеть до рассвета,

 

Но уже отзвенел первый всполох. За это

 

Я буду всегда о тебе вспоминать…

 

 

 

Чуть ниже, справа, мельче, подпись: «твоя Муза».

 

Я словно услышал женский голос, увидел летящие одежды, гибкое тело под ними, волосы цвета старого золота, тепло поблескивали. Я почти мог коснуться ее волос. Мне хотелось увидеть её лицо. Вот она поворотилась, полупрофиль, профиль… нет, ничего, только густая темнота… Меня стремительно понесло назад, словно выдернуло из какой-то воронки, в висках стук, в ушах звенят колокола, и я, один распластался посреди комнаты, раздавленный немым пространством…

 

*****

 

Минут десять я так и лежал на полу посреди комнаты, беспомощно раскинув руки, и все пытался восстановить в своей памяти образ таинственной женщины. Я видел её манящий силуэт, тонкий стан, руки, невыразимо нежные, линию шеи и груди, дивные густые волнистые волосы спускались каскадом на ее полуобнаженные плечи, но лицо, лицо ускользало от меня, вместо него, словно зиял бесформенный провал. Казалось вот оно само нарисуется, намёк на глаз, ну же, тут же вместо глаза прозрачная пустота; намёк на рот — и с ним тоже самое. Я протер свой взмокший от волнения лоб.

 

— Да-а-а, мистика какая-то. Что же, дьявол раздери, со мной происходит?

 

За этот странный день я уже столько раз задавал себе вопросы, что сбился со счета, и ни разу не смог найти ни одного вразумительного ответа. Это раздражало, пугало, интриговало, сводило с ума. Я плавно не торопясь встал с пола и направился к зеркалу. Может оно что-нибудь подскажет мне? А узнаю ли я сам себя?

 

Зеркал в квартире было на редкость мало. Одно на стене перед трюмо, одно в ванной комнате над раковиной. И это всё? Мне показалось это весьма странным. Медленно, но решительно я направился к трюмо, на секунду зажмурившись перед зеркалом, я резко распахнул свои глаза. Самое ужасное, что я не узнал человека, отраженного напротив, хотя он и показался мне весьма ничего: высок, хорошо сложен, с темными волнистыми волосами, серо-голубыми глазами, хорошо очерченным полным ртом, небольшим аккуратным носом, и удивляющей своей прозрачностью светлой кожей, несмотря на легкую небритость. Нет я был вполне осязаем, но мой цвет показался мне слегка неестественным, хотя может это все из-за недостатка освещенности. В общем и целом я остался доволен собой. Я улыбнулся своему отражению, обнажив ряд ровных, белых зубов: «Да я просто красавчик! Как я мог забыть такое лицо?» При мысли об этом, по моей спине протопотал табун мурашек. Действительно, мой опыт с зеркалом не дал мне никакой информации, кроме той, что теперь, я хотя бы имею визуальное представление о своей персоне, и не шарахнусь в сторону, увидев неожиданно свое отражение. Этого действительно было крайне мало, для того чтобы ощущать себя реальным. Мне просто необходимо найти хоть что-то еще: документы, свидетельства, дипломы, фотографии, телефонные номера… Неужели никого нет, кто бы интересовался мной, моей жизнью, моей несчастной судьбой…

 

Для начала я обшарил свои карманы, но в них, к сожалению, ничего не обнаружил, кроме портмоне. Я двинулся шарить по квартире, открывая по пути все шкафы, ящики и ящички, заглядывая в каждый уголок моего такого чужого жилища. Найдя паспорт и водительские права в верхнем ящике письменного стола, я впервые за день с облегчением вздохнул. Фотография на документах была моя, значит и имя тоже моё: Полосатый Игорь Николаевич, 1981 года рождения, значит мне двадцать восемь, что ж неплохо, вся жизнь еще впереди, прописка соответствовала адресу моего нынешнего проживания, значит, ошибки быть не может — я дома. Покопавшись еще в ящике стола, я обнаружил и ключи от авто, чему немало обрадовался. Никаких записных книжек, телефонов и адресов, зато счет в банке у меня был, и кругленькая сумма на счету говорила о том, что я не умру от голода и холода, даже если буду жить на проценты от процентов. Знать бы еще работаю ли я, работал ли, и где я смог заработать такие деньжищи…?

 

Закончив осмотр письменного стола, я направился к платяному шкафу. Открыв его, я обнаружил еще одно зеркало, во всю створку шкафа. Но мужских вещей по какой-то непонятной для меня причине в шкафу не было. Зато полный ящик ажурного женского белья: трусики, бюстье, маечки, на все случаи жизни, всех мыслимых и немыслимых цветов и особо привлекательного для меня третьего размера. Отворив вторую дверцу шкафа, я обнаружил верхнюю часть женского гардероба: платья, брюки, юбки, блузы. Все было в идеальном состоянии, начищенное и отглаженное. Я вдруг поймал себя на мысли, что душу бы заложил, лишь бы увидеть хозяйку этих сногсшибательных нарядов.

 

Осмотрев всю квартиру, особо уделив внимание просмотру бумаг, поиску фото и видео материалов, я с сожалением пришел к выводу, что кроме одежды, никаких других свидетельств присутствия в доме женщины мной не обнаружено. Так же, с прискорбием я мог отметить, что чистой рубашки в этом доме я для себя не найду, а значит всерьез нужно было позаботиться о пополнении своего гардероба. Подкинув в воздух увесистую связку ключей, я быстро собрался и вышел, громким щелчком захлопнув входную дверь. Сбегая по лестничным пролетам, я ощущал в теле небывалую легкость и внутреннюю расслабленность, несмотря на то, что в жизни моей было не больше ясности, чем в тусклом ноябрьском утре. Выйдя из парадной, я мимоходом взглянул на часы, было без малого четыре часа дня. К своему удивлению машину свою я нашел легко, в охраняемом гараже, оборудованном в подвале нашего дома, у меня как будто открылся третий глаз, и я без промедления направился к серебристому BMW M6 кабриолет. Сев за руль я ощутил себя полностью в своей тарелке, первый раз за весь день, плавно развернул машину, выехал по широкому пандусу на улицу и поехал по кишащему суетой городу.

 

Магазин мужской одежды для требовательного клиента с претензией я нашел не сразу, но, отыскав, не ошибся в выборе. Перемерив добрых две дюжины брюк, рубашек, джемперов и прочей всячины, я отобрал для себя, то, в чем мог чувствовать себя комфортно и в модной струе. Теперь я ощущал себя несколько счастливее, понимая, что стал более человеком, чем беспамятным бродягой в чужой квартире. Закинув кучу пакетов с обновками на заднее сидение авто, я направился домой. В глубине души я надеялся, что таинственная хозяйка ждет меня у накрытого стола, для ужина при свечах.

 

— Не может быть, чтобы такой мужик, как я был одинок… Мои мысли вслух подтверждались не только моими эгоистичными заявлениями, но и весьма убедительными для меня вещественными доказательствами.

 

Странно было быть человеком без прошлого. Я как будто возник неоткуда, чужой, незнакомый даже самому себе, но моя состоятельность, говорила об обратном. Ничто не возникает ниоткуда и не уходит в никуда. Под этими словами я мог подписаться кровью…

 

продолжение следует...