Айвазовское море
***
Подыши на стекло поутру, богомол,
фарисей.
Истощенная Припять во рту,
роковой Енисей,
мертвый привкус степной,
дикий замысел черной вдовы
выгорают в одно
воздыхание шедших на вы.
Кто пришел, тот пришел
от меча, от врача, от сохи
под небесным ковшом
бинтовать, обмывать сапоги.
Выходи из реки,
кто еще на земле без греха,
принимай сапоги
или шапку в рукав запихай.
То ли Зимний и Летний стоят,
как последние дни,
то ли каменный град
из воды высекает огни.
Ошалелые весла в запале
гремят по реке
на железном
едва ли
кому-то родном языке.
***
"зараз людям порозумітися, як по мінному полю пройти" (С.Жадан)
Не молчим,
а по минному полю идем,
отпуская души на шаг вперед.
Вот моя вина и твой болевой синдром
как полынь першит и растет растет.
Не молчим, но катится грешный ком
и летит. А имя ему зима.
Или лунь полевой
и прощальный круг,
и такая жизнь на семи ветрах.
Как бы мы улетали с тобой на юг.
Каждый день покидали исконный страх
в чьей-то нашей утробе -- одной из двух --
серебрящийся, въедливый как сурьма.
Не молчим,
обживаемся не вдвоем,
между делом и словом, поверх отчизн.
Солим вереск и пустошь как пиво пьем,
охлаждая звездой, и звезда горчит.
Если имя ее полынь.
Если имя на шаг вперед, на вершок
полыхнет, заклекочет лунь.
Не полынь, но похоже положь да вынь
что останется за душой.
И авось подлетит зачерпнуть крылом
легкий выдох, лепной туман.
Это лунь. И не надо гадать о нем
будто имя его зима.
***
Когда истают признаки границ
узнаю, что случается с другими
в краю, где вол, исполненный глазниц,
плывет подобно утке по Тисине.
Ни словом описать, ни топором,
мельчает дом, дичает перелесок.
Два недруга опущены ничком
в промоины воловьи
как довесок.
Две правды,
два расширенных зрачка
лежат на шкуре раненого цвета.
Случайное стеченье языка
страшней суда, и срока,
и завета.
Когда смогу, не ведая стыда,
спросить о том, что призрачно и мнимо --
живой огонь и мертвая вода,
и синий вол,
и терн неопалимый --
пусть промолчат, запахивая грудь,
ответчик Смерть, ответчик Жажда чуда.
Покуда жизнь срастется, чья-нибудь,
в сплетенье крови, духа и сосудов.
***
И. П.
"Как ступлю на порог,
Не поняв, не решив:.." (ИБ)
Который уже июнь,
а будет их пятьдесят,
то звезды ее клюют,
то птицы над ней галдят.
И все вопрошает как
переступить порог:
-- Подай, если можешь, знак,
что ты улетел, сынок,
что кто-то чужой -- травой
к разутым ногам приник,
что горличий, а не твой
меня убивает крик.
Дай знак, что глядит на мать
не птица, а дух и сын.
Не стану тебя искать,
взывать или рвать седин.
А если ты дикий птах,
поставлю на хлеб свечу,
голодный слетишь на дах,
и я тебя отыщу.
Не время ли птицам быть,
где время ужалось в срок
от хлеба до не судьбы.
Так ты прилетишь, сынок,
в мой дом и девятый круг?
Но если нельзя -- спеши
с другими детьми на юг.
На севере ни души.
***
Тяжелей Айвазовского моря
накатит Донбасс,
без черты побережья,
без малой утехи для глаз.
Это страшная явь
в оглушительном Русском музее,
заслонившем гулливые мелкие
волны Остзее.
По бушующим водам
младенчество шло муравьем.
Собирало грядущую юность
в спрессованный ком
и грядущую зрелость лепило
по общим лекалам.
Неизбежно как смерть,
простодушно как песнь Калевалы.
Это жизнь, из которой пришлось
выбираться ползком.
По-пластунски, ночами,
теряя рассудок и кожу.
Что смогло уползти,
до сих пор ни на что не похоже.
Только молвить способно
свободным людским языком.
