Свидание ( пятистишье)
Стук услышав в крышку гроба,
Бросить вовсе не спеша
Тело мёртвое, со злобой,
Всё ж, откликнулась душа.
«Кто стучал?» – душа спросила,
Расставаясь с мертвецом,
Оживляя тело, было,
И колдуя над лицом –
Смерть со сном, должно быть, спутав,
По прошествии трёх дней,
И не веря ни минуты
Автономности своей,
Не страшась печали кладбищ,
Хлопоча, как над больным,
Словно горестный товарищ,
Над товарищем своим,
Лишь услышать стук случилось,
И одуматься затем, -
Лишь тогда душа простилась
С мертвым телом насовсем.
Не скажешь уверенно – что на челе,
У ангела было на этой земле,
Когда в крышку гроба он начал стучать,
Что б грешную душу с собою забрать.
Не скажешь – чем именно, ангел поник,
Устав слушать длительный горестный крик,
Души, оставляющей тело в гробу,
С тоскою свою осознавшей судьбу.
Земную конкретность в небесных словах,
Что были тогда на небесных устах,
Уверивших душу, что тело мертво –
Едва ль было можно найти у него.
Не выразить точно, что ангел раскрыл,-
Усталые руки ли, пару ли крыл,
Когда, наконец, удалось убедить
Упрямую душу о теле забыть.
Двое, встретившись, сидят,
И задумчиво молчат,
И ни звука, и ни слова, -
Торопил один другого,
Да оставил торопить,
Дав другому отскорбить.
Скорби долгое теченье,
У сидельца одного,
Только с ангельским терпеньем
Было перенесено.
Мысль о сладостном куреньи,
Что с намереньем пришла
Скрасить горькие мгновенья,
Покрутилась, и ушла.
Мысль о «виноводкопитьи»,
О, чёрт знает с кем, соитьи,
Как спасение от бед –
Одолели, словно бред.
Пристыдил один другого,
И ни звука, и ни слова,
И ни мысли о живом,
Не в одном и не в другом, -
И сидят понуро оба
На печальной крышке гроба.
Не смех, что называют справедливо истерий,
Которому, по слабости, подвержены одни,
В то время, как кругом сурово хмурятся другие,
Считая смех не сдержанный кощунству лишь сродни,
Не глупая смешливость, что не вовремя находит,
Избавиться от коей, как не бейся – не выходит,
За что смиренно терпится суровости укор,
Потуплено кивая прошипевшему «позор»,
Не тайная улыбка, что нельзя сдержать порою,
Печальным, но весёлым от природы существом,
Увидевшим и горестное в ракурсе смешном,
Себя, среди скорбящих, ощущающим изгоем,
Но, всё ж, живое что-то промелькнуло меж двоих –
Молчание хранящих и от горестей немых.
Легко молчанье долгое давалось –
Земную скорбь случилось побороть,
И уж без слёз душою вспоминалась
В гробу совсем оставленная плоть,
Уж раздраженье не рвалось наружу –
Уж ангел был терпимее к душе,
И взгляд его на замершую душу
Был, боле-мене, ангельским уже,
Уж расправлялись ангельские крылья,
И уж душою виделся тот свет,
О коем «сказка делается былью»,
Для душ, каких на свете больше нет.
Бросить вовсе не спеша
Тело мёртвое, со злобой,
Всё ж, откликнулась душа.
«Кто стучал?» – душа спросила,
Расставаясь с мертвецом,
Оживляя тело, было,
И колдуя над лицом –
Смерть со сном, должно быть, спутав,
По прошествии трёх дней,
И не веря ни минуты
Автономности своей,
Не страшась печали кладбищ,
Хлопоча, как над больным,
Словно горестный товарищ,
Над товарищем своим,
Лишь услышать стук случилось,
И одуматься затем, -
Лишь тогда душа простилась
С мертвым телом насовсем.
Не скажешь уверенно – что на челе,
У ангела было на этой земле,
Когда в крышку гроба он начал стучать,
Что б грешную душу с собою забрать.
Не скажешь – чем именно, ангел поник,
Устав слушать длительный горестный крик,
Души, оставляющей тело в гробу,
С тоскою свою осознавшей судьбу.
Земную конкретность в небесных словах,
Что были тогда на небесных устах,
Уверивших душу, что тело мертво –
Едва ль было можно найти у него.
Не выразить точно, что ангел раскрыл,-
Усталые руки ли, пару ли крыл,
Когда, наконец, удалось убедить
Упрямую душу о теле забыть.
Двое, встретившись, сидят,
И задумчиво молчат,
И ни звука, и ни слова, -
Торопил один другого,
Да оставил торопить,
Дав другому отскорбить.
Скорби долгое теченье,
У сидельца одного,
Только с ангельским терпеньем
Было перенесено.
Мысль о сладостном куреньи,
Что с намереньем пришла
Скрасить горькие мгновенья,
Покрутилась, и ушла.
Мысль о «виноводкопитьи»,
О, чёрт знает с кем, соитьи,
Как спасение от бед –
Одолели, словно бред.
Пристыдил один другого,
И ни звука, и ни слова,
И ни мысли о живом,
Не в одном и не в другом, -
И сидят понуро оба
На печальной крышке гроба.
Не смех, что называют справедливо истерий,
Которому, по слабости, подвержены одни,
В то время, как кругом сурово хмурятся другие,
Считая смех не сдержанный кощунству лишь сродни,
Не глупая смешливость, что не вовремя находит,
Избавиться от коей, как не бейся – не выходит,
За что смиренно терпится суровости укор,
Потуплено кивая прошипевшему «позор»,
Не тайная улыбка, что нельзя сдержать порою,
Печальным, но весёлым от природы существом,
Увидевшим и горестное в ракурсе смешном,
Себя, среди скорбящих, ощущающим изгоем,
Но, всё ж, живое что-то промелькнуло меж двоих –
Молчание хранящих и от горестей немых.
Легко молчанье долгое давалось –
Земную скорбь случилось побороть,
И уж без слёз душою вспоминалась
В гробу совсем оставленная плоть,
Уж раздраженье не рвалось наружу –
Уж ангел был терпимее к душе,
И взгляд его на замершую душу
Был, боле-мене, ангельским уже,
Уж расправлялись ангельские крылья,
И уж душою виделся тот свет,
О коем «сказка делается былью»,
Для душ, каких на свете больше нет.
