Петрович и Ёлка

Семён Петрович среди ночи

Проснулся вдруг от стука в дверь

негромкого. [Вот так щекочет

в груди какой-то странный зверь]

Петрович в темноте нашарил

Лишь левый тапок - быть беде.

Отдёрнул штору - как фонарик

Луна светила в наготе

безоблачной. Декабрь морозил

и рисовал на окнах снег...

За дверью кто-то всё елозил,

и чудился звенящий смех.

Петрович натянул на уши

ночной колпак из ткани флис.

И, крадучись, пошёл послушать,

откуда звуки те неслись.

Он дома, не в шестой палате,

и на ночь жирного не ел...

Как выстрел, щёлкнул выключатель -

и наш Петрович обомлел,

хоть и сидел по малолетке,

не верил в бога и чертей.

Колючие тянула ветки

из-под двери закрытой... ель!

Зелёная, в иголках ярких,

пропавших свежею смолой.

Блестели шарики, подарки,

гирлянды вместе с мишурой.

Да лучше б это были волки,

с волками жить - по волчьи выть.

Он никогда не ставил ёлку,

а детские успел забыть.

А тут она, нахально прётся,

бодрит тревожным сквозняком.

И где-то слева отдаётся

то, что хранил он под замком.

И, как из шкафа с нафталином,

земных не ведая преград,

к Петровичу мгновенно хлынул

воспоминаний водопад.

Из марли сшит костюм зайчишки,

на хвост отрезали помпон

с берета нового. Вот книжки

с картинками и патефон.

И мама в платье из кремплена

с причёской, в бусах и духах.

И это сладкое мгновенье -

уснуть на маминых руках...

А дальше - время закружило,

и всё пошло и вкривь, и вкось.

Ах, сколько ёлок повалил он,

желаний сколько не сбылось...

Не те друзья, не те игрушки,

не то ценил, не то искал.

Впустую расстрелял хлопушки,

любовь и чувства растерял.

Лет пять не навещал могилу -

не дождалась седая мать...

А ёлка лезла и манила.

И он подумал - не пущать!

Намусорит, насыплет на пол

иголок пожелтевших стаю...

В тиши ночной Петрович плакал,

как маму, ёлку обнимая...