А.Ф.

Груди твои – как початки манящей и дерзкой живой кукурузы,

солнцем и влагой творящей набрякшие, спело и сочно лоснясь.

Очи твои – как усталые ветхие крылья серафов Господних.

Ты для меня – добровольный безумный алмазно-пронзительный трон.

 

Я же рубил стол и гроб из надменного медного кедра Ливана,

свитки в объятьях хранил, или, посох смиренно сжимая в руке,

вёл по ущельям, горам и пустыням безмозглых безропотных агнцев,

рыбок в озёрах ловил и монеты сквозь стёкла считал при свечах,

 

под циферблатами ломкими туго и хрупко чинил шестерёнки,

томно, игриво и плавно играл на отточенной точной струне,

в свете лучины устало тачал сапоги и выкраивал куртки.

Знал я рассудок и заумь, спасенье и грех – нищету знал и блеск.

 

Я прошагал бы по выжженным землям, не зная ни сна, ни покоя,

ноги стерев до крови, позабыв чудеса, письмена и закон,

лишь бы усесться пред домом твоим незнакомым в маячащем саде

и могендовиды жёлтых нарциссов вплести по двери косяку.

 

Я все секреты и песни, что дышат во мне, на прощанье отдал бы,

лишь бы погрызть кукурузу твоей молчаливой лукавой любви.

Если я, как ни хочу, раствориться в тебе до конца не сумею,

значит, есть Кто-То над нами, есть что-то за Тёмной Туманной Чертой.

 

Скоро Господь заберёт меня, пламенем хлёстко-шипучим одетый.

Сыном уродливым мне предстоит на коленях пречистых сидеть,

тухлой мирской чешуи отрешась, на качелях Господних качаться,

в нежной тени вечных горних маслин кувыркаться в подоле травы.