ЮНОСТЬ - ПОЭМА О ЛЮБВИ (НАПИСАНА ВЕРЛИБРОМ))
Уважаемые любители поэзии!
Это поэма о любви, написанная верлибром. Она была напечатана в республиканском журнале. И затем главный редактор сказал мне по телефону, что все женщины в редакции влюбились в неё. Поэтому я и решила предложить её вашему вниманию.
С любовью, Раиса Рябцовская.
ЮНОСТЬ.
(поэма о любви)
Воспоминания,
Настолько сокровенные,
Что даже, не начав ещё,
Писать о них,
Испытываешь трепет.
Священный, может,
Слишком громко.
Ну, пусть тогда – душевный.
Не важно это.
Важно состояние,
Ведь это – Юность,
Дыхание её эмоций –
О, сколько неподдельных!
Они так озарят воспоминания
И те события,
Давнишние и хрупкие,
Какими были сами.
Но их воспринимаешь
С новой, мощной,
Зрелой силой,
И как они, по-прежнему,
Тревожат!
И внешне, может быть,
Спокойный, тихий,
И ненавязчивый, но всё ж
Экстаз тебя охватит,
Который порождается лишь тем,
Что столько явным,
Как нам казалось, было.
Но не свершилось!
По тем или иным причинам.
Имеет ли теперь значение?!
Должно было произойти,
Но не произошло.
Однако, всегда мучительно,
Когда мы жизнь вдыхаем в то,
Что сокровенным было!
Мы – пионервожатыми
Работали на Иссык-Куле,
И было нам семнадцать,
Кому – шестнадцать лет.
Но в летние каникулы
Трудились все охотно.
А этот юный бог
Был нашим физруком.
Действительно был молодым,
Столь привлекательным
И стройным.
А бог?! Не знаю,
Тогда, конечно же,
Я только так и думала.
Сейчас?! Пусть уже
Останется определение:
Романтикам такое свойственно –
Те многое обожествляют…
К тому же, кому это мешает?
Зато так поэтичней, вроде.
И нежней, вот это – точно.
Я только что вступала в жизнь,
Как говорится.
На всё смотрела широко
Раскрытыми глазами,
С каким-то бесконечным
Обожанием
В бездонном взгляде…
А почему я говорю об этом?
Однажды, у подруги,
Я увидела своё лицо,
На фотографии тех лет,
Которая не сохранилась у меня.
Сама я удивилась
Своим же собственным глазам,
В особенности – взгляду
В то удивительное лето…
Полное волнений,
Таких загадочных, глубинных,
Долгосрочных …
И моя радость оттого,
Что именно такими –
Восторженными, ясными
Я на него смотрела…
Он, точно, отражался в них,
Теперь я это вижу!
Не стану я в подробности
Вдаваться, поскольку в юности
У всех – большие чувства
И возможности.
Лишь самое существенное
Вспомню.
Однажды мы по берегу гуляли,
Единственная вместе с ним,
Была у нас прогулка.
Поздней я много думала,
Ведь всё-таки он обратил же
На меня своё внимание!
Хотя столичные девчонки,
Прелестней, может быть:
Они резвились – ярче.
Мы шли по берегу,
И озеро вечернее плескалось
Тихо и таинственно,
Едва шурша наплывами…
Он был немного старше:
Года двадцать три или четыре.
Портрет словесный:
Рано повзрослевший взгляд
Серьёзных светлых,
Ироничных глаз
И тонкие черты лица,
А в целом – волевая внешность,
Хотя и молодого,
Но уже – мужчины!
Конечно, для меня –
Красивей парня не было!
И имя нам в диковинку –
Арнольд Семёнович – для детей.
Мы же его звали – Арик.
Я на него смотрела глазами
Первой страстной нежности –
А как тогда
Мы расцветить стараемся,
Чем можно, приукрасить,
Источник наших грёз,
Предмет наших мечтаний!
Хотя и без того
Он был высоким, стройным,
И замечательно спортивным
Парнем. Упругая походка
Вкрадчивой и молодой пантеры.
И брюки – идеально глажены.
В нём это – отличительно,
Он был всех аккуратней.
Всего один лишь раз
Мне довелось
Войти в его палатку,
И то – по делу,
По поручению.
Но с чувствами и трепетом,
С которыми поздней,
В поездках, входила я
В священные места
И златоглавые соборы…
Всё у него было повешено
На плечики,
Пусть самодельные,
Но все рубашки, брюки,
В порядке идеальном,
Несмотря на лето,
Когда расслабиться немного –
Допустимо.
Деталь такая
Мне сразу бросилась в глаза,
Поскольку аккуратность
Для меня самой –
Была мерилом с детства.
В таком настрое
Меня воспитывали дома.
Он был постарше,
Уже учился в институте,
А я же, только в школе.
Увы! Я целый год теряла,
Как многие, в те два иль три
Нелепых выпуска
Одиннадцатилетки.
Мы шли по берегу
Чудесного из чудных –
Иссык-Куля !
О чём-то говорили оживлённо,
Спорили, смеялись, просто шли…
Я – чуть впереди,
А он – поодаль.
Я приостановилась,
Он незаметно подошёл
И голову мне на плечо
Склонил.
Едва коснувшись рук моих
Теплыми ладонями…
Как я тогда вскипела!
– Вы как себя ведёте?!
Я разве повод подавала вам
Так себя вести?
Какие вольности
Себе вы позволяете?..
Он неожиданно спросил:
– Какие?
– Ну, знаете ли …
И всё в таком же духе…
Строгость воспитания, точней,
Суровая муштра родителей,
И правила: “Что неприлично девушке”,
Меня сопровождали постоянно.
Ведь я была “ ужасно правильной”
Без отклонений, тем более,
Лирических!
– Эх, ты,– сказал он удивлённо,–
Да ты, ещё совсем ребёнок!?
Вот подрастёшь немного,
На всё совсем иначе
Станешь ты смотреть…
– Нет, никогда! Я никогда,
Не позволяла, и впредь
Не собираюсь позволять,
Обнять себя
И уже – в первый вечер!
И мы – поссорились.
Поскольку он
Не стал меня удерживать,
Я убежала.
А он? Он перестал
Вниманье обращать
На юную гордячку.
И начались мои мучения,
Такие страшные, жестокие –
Мученья сердца!
Хоть, впрочем, как у всех
Романтиков-максималистов.
И я намеренно обычные слова
Здесь применяю.
О, мне лишь оставалось,
Следить за ним издалека
Глазами юного,
Но подающего надежды щенка,
Овчарки пограничной
Медалистки…
Мы редко теперь виделись.
Как мне казалось, он даже
Не реагировал на моё присутствие:
Девчонок сладкий рой
С повышенной готовностью
Охотно вился рядом…
Однако, в день Нептуна,
Когда нас всех хватали
И бросали в воду,
Я вырвалась и побежала…
Как Юность быстро бегать может!
Да если спесь, в придачу,
Себя что выдаёт обычно
За гордость и достоинство.
Я бежала быстро,
Как только сил хватало.
Арнольд – намного выше,
Поэтому почти что настигал…
К несчастью, я не видела
Заборчик, его осока скрыла,
И шваркнулась с размаху –
О песок.
Через одну секунду,
Он грохнулся вослед
И прямо на меня,
Но он – спортивней,
Он руки, видимо, успел
В паденьи – выбросить.
Мы еле отдышались…
Затем я “ выползла” из-под него
И мы, в большом смущении,
Сели рядом.
А моё колено от удара
Прямо на глазах,
Превращаясь в синюю подушку,
Распухло и болело.
– Ах ты, бедняжка!
– сказал он сокрушённо,–
Как у тебя коленка вспухла!
Давай, я отнесу тебя!
Опомниться я не успела,
Как он внезапно подхватил
Меня на руки!
Те несколько секунд
Я инстинктивно
Обняла его за шею,
И мгновенно позабыла
Обо всём на свете –
И не было той травмы слаще!
Но лишь мгновенья
Сладкими бывают, не часы!
Я резко соскользнула
Вдоль него на землю,
И сказала, снова отстранённо:
– Нет. Спасибо, я дойду сама.
И поковыляла к корпусу,
Не обернулась.
Хотя я точно знала,
Что он стоял
И вслед смотрел – строптивой!
Я не могла ему простить
Обиды – безразличия его
Все эти дни.
Затем, примерно за неделю
До банкета,
По поводу закрытия сезона,
Мы виделись опять.
Как я тогда жалела,
Что была с ним резкой
И в десять раз сильней страдала,
Когда он лишь кивнул
И, проходя, спросил:
–– Ну, как твоя коленка?
Ответ не дожидаясь,
Прошёл упруго мимо.
Я так ждала вниманья,
Но тщетно, бесполезно!
О, милая моя, пусть и
Неразделённая Любовь –
Такое испытанье,
Такая боль и сладость!
II
Какие на банкет надежды
Возлагала! Я думала,
Надеялась, что мы – помиримся.
Поклонником абсурда сказано:
«На миру и смерть – красна».
А здесь решили –
Кому всё это в голову пришло?
Хоть часто это в юности бывает,
Что абсурдность интересной кажется.
Додумались, что б веселее было
И пития поскольку было мало,
Сразу « ёрш» решили заготовить
И разлить по кружкам.
Всем одинаково – по целой кружке!
Смешали водку с бурдой какой-то
Красной и поганой…
Я думала о содержимом кружки,
Когда его подали:
« Вот выпью и смелее стану».
Я помню, первую из всех девчонок
Он пригласил меня на танец,
На зависть – остальным!
Но я уже как ватная была,
От этого ерша, от этой жуткой дряни,
Я даже рук его – не ощущала!
Все чувства притупились,
И радость, и волнение угасли.
Зато была, как все – не белая ворона!
Я только помню, как себе сказала,
Сразу после танца, пока ещё
Держалась на ногах:
«Послушай, встань и постарайся
Дойти до двери прямо, не шатаясь!»
Я так и сделала, хотя была слаба,
Поскольку никогда к спиртному
Не имела слабости.
Я плелась к палаткам,
Лаская стену,
Вновь покрашенной столовой,
То правою, то левою рукой
Попеременно…
О смелости не шло уже и речи –
Мне было плохо.
Не помню, как умылась
Рукою непослушной из колонки.
Проклятый алкоголь с тех пор
Я ненавижу! О, он горазд в одном –
К состоянью тупости приводит,
Безразличию и ватной дури.
Так все мои надежды
На последний вечер,
Как брызги водопада,
Сверкая и искрясь,
Слетели вниз
И превратились в воду.
Утром я увидела,
Что укрыта одеялом
И сильно удивилась –
Кто это сделать мог?
Поскольку вечером,
Была я « в стельку» пьяная
И не была способна
На столько сложную манипуляцию:
Взять одеяло на чужой кровати
И укрыться им.
Мне было страшно плохо –
Я отравилась
И долго пребывала за палаткой,
Где так меня истошно «полоскало»…
Спросила у девчонок, но они сказали:
– Катались в лодках мы до самого утра
По озеру, что лунная дорожка украшала!
Меня, спросив при этом:
– Ты что ушла так рано?
Как весело всем было!
Мы пели песни, классно отдохнули,
Нам всем запомнится последний вечер!
Я с горечью подумала: «А все по кружке
Выпили. Лишь я одна – слабачка!»
– Отгадай, с кем Арик наш гулял? –
И не дожидаясь ответа, тут же сообщили. –
– Конечно же, с Оксаной!
Тут на пол я взглянула:
Песчаные следы от туфель,
До кровати и обратно,
И, видно, остроносых,
Все, конечно, знали,
Что только у него – такие.
И все тогда решили,
Что это он меня укрыл,
Когда спала, этим одеялом.
И я пошла на берег,
Мне так хотелось
Скорей одной остаться
И вспомнить сон –
Чудесный сон, что снился…
Чудесный потому,
Что никогда доселе
Не знала я
Подобных ощущений,
Такое сладостное,
И, в тоже время,
Странное влеченье тела…
Впервые в жизни,
Поэтому оно запомнилось.
Всё же воплотилась, хоть и во сне
Мечта моя, что любит...
Он, видимо, когда спала
Поцеловал меня…
Молодой мужчина!
И я во сне,
Поскольку без контроля разума,
Видимо, откликнулась на зов…
Впервые в жизни! Не постыдно,
Сладко, щедро, явно…
Хотя и не проснулась,
А он – не разбудил,
Чтобы «иголки» вновь мои –
Не видеть…
Не забывает женщина такое!
И первое желанье в жизни –
Ему принадлежит!
Хотя без воплощенья.
И это тоже – помним.
Я так и не решилась,
Спросить его об этом:
Укрыл ли он меня
В тот вечер одеялом?
Я побоялась
Выглядеть смешной –
Песчаный след
От остроносых туфель –
Улика разве это?!
Через день мы уезжали все.
И в день отъезда
Он всем желал
Счастливого пути,
И мне – несчастной – тоже!
И сам того не зная,
Чего мне стоило,
Прощаться с ним,
Быть может – навсегда.
Лишь сон остался,
Который может сниться
В полнолуние, в шестнадцать –
Восемнадцать лет.
Смятение и нежность,
Что-то непонятное,
Влекущее, пьянящее…
Но как облечь желание
В слова?!
Доселе неизвестный, столь новый,
Неизведанный, но столь понятный
Зов Природы,
На гул похожий, ропот тела…
Ни на кого я целый год
Из наших не смотрела,
Ни разу не взглянула.
Затем, конец учёбы, выпускной
И – университет.
Он жил в столице,
Учился вечером, а днём –
Работал на заводе.
Я целый год надеялась,
Что где-нибудь его
Случайно встречу.
Потом мне одноклассница,
Которая была тем летом в лагере,
Сказала, где именно работал он.
Она не поступила в этот год
И трудилась на этом же заводе.
Но я её просила почему-то
При нём не вспоминать меня.
Он спрашивал, но тоже –
Очень редко.
Не удивительно, откуда
Было знать ему,
Что тот смешной щенок,
С которым познакомился случайно
В лагере, уже был в силе
Чувства подавлять в себе безбожно
И даже виду не показывать!
О! Первая Любовь моя!
Когда я это говорю себе,
Не знаю, почему
В носу немного щиплет
И слёзы подступают невзначай…
Ещё бы! Года два,
Целую неделю,
Исправно я училась,
Но каждую субботу
Ходила на «централку»,
Что «бродом» называлась нами,
С единственной надеждой,
Его там встретить.
В субботу, воскресенье,
Вся молодёжь
и «денди» в том числе,
На « брод» все выходили –
На улицу «Партсъезда».
Туда все устремлялись
В выходной.
И мы с подружкой
Каждую субботу,
В одно и то же время,
От магазина шли до «Ала -Тоо»,
Чтобы его там встретить «невзначай»!
И, даже не взглянув,
Не поздоровавшись,
Пройти скорее мимо.
А позже усмирять на лавке
Своё сердце. Утишать его,
Что выскочить, при встрече с ним –
Готово!
Он шёл всегда стремительно,
Когда один.
А если шёл с друзьями –
Беспечно, беззаботно хохоча,
То громко говоря,
Жестикулируя…
Я так его любила!
И взглядом,
Полным обожания,
Смотрела ему вслед,
Когда он исчезал в толпе,
И плакала в душе
От недопонимания…
Как здорово нам было бы,
Такими упоительными вечерами,
Идти, как прежде, рядом!
Гораздо лучше,
Чем на «Иссык-Куле»,
Ведь я – взрослее, интересней стала.
К тому же мы – сравнялись:
Я уже училась
На престижном факультете
Университета.
Я после каждой встречи думала:
« Ну, что мне стоило, остановиться
И заговорить? Вспомнить лагерь
И что-нибудь из летней жизни…
Ведь знаем же друг друга,
Почти друзьями были,
Знакомыми, во всяком случае».
Но никогда! И ни одной попытки
Не сделала
Пойти ему навстречу!
Уж очень гордость основательно
«Вдолбили» в меня дома:
Как можно подойти –
И первой!?
К тому ж – я так его любила,
Что слова вымолвить бы
Не решилась наяву.
Меня поймёт лишь тот,
Кто в юности, почти что ежедневно,
Бегал посмотреть калитку,
Ручку на двери,
К которой прикасалась
Любимая рука поутру …
III
На Новогодний вечер,
Что проходил у них
На предприятии,
Меня Татьяна пригласила.
И я, красивая и тонкая,
В нарядном платье,
Как страстный шелест листьев,
Дрожала от волненья
При встрече с ним,
Хоть он едва кивнул,
Он был с подругой –
Красивый, элегантный
И любимый!
Но всё ж опять,
Он пригласил меня на танец.
Что чувствовала я при этом?
Слова, ей-ей, бессильны!
Опять же, только опыт
Даст вам представленье.
Во время танца
Он энергично тряс меня за плечи:
– Ты, почему зажата, молчалива?
Что происходит? Или ты не рада
Нашей встрече? Ты не рада мне?!
Он задавал вопросы, тряс меня,
Я всё равно молчала.
Я ж не могла ему сказать:
– Люблю вас потому что,
И в этом – вся причина!
Он снова спрашивал:
– Скажи мне, что с тобой?
И за меня ответил:
– Ты никогда меня не понимала!!!
Так бессердечно брошены слова!
И, словно приговор,
Так бесконечно
Ранят!
Но я, только так
Тогда любить умела –
Я не могла в любовь тогда играть,
Кокетничая, улыбаться,
Тем более – лукавить,
Что свойственно, конечно,
Зрелой женщине.
Хотя в любые времена,
Безмолвие в любви
Не менее понятно,
Чем слова,
Для тонкой интуиции
Второго.
И к тому же
Понять другого проще,
чем любить!
Мне надо было
Либо – всё ему сказать,
Чтобы расслабиться,
Или же – ничего!
А всё сказать – открыться!
Что значит такой шаг,
Понятно каждому,
Возможно ли такое
В восемнадцать лет?!
Ведь он же меня тоже видел
И не раз.
Но, тоже проходил…
Уж лучше умереть, как говорится,
Но, упаси Господь,
Хоть чем-то
Себя выдать.
Французы говорят:
« У меня – большое сердце»,
Что, в переводе означает,
Столь полное печали,
Чувств или страха –
Вот именно таким
Оно и было у меня,
В тот вечер…
Он снова тряс меня за плечи,
Чего-то добивался,
Говорил и спрашивал…
А я… опять молчала…
Наверно потому,
Что слишком долго
Я жила нами обоими.
Чтобы вот так, внезапно,
Поделиться с ним.
Я слишком вознесла его,
Перестав при этом,
Воспринимать
Его земное воплощенье,
К тому же
Могла ли я довериться ему?!
Но с вечера он проводил
Нас с Таней.
Ну, почему мне, дуре,
Ни сказать, ни предложить:
– Давайте к нам зайдём,
Я рядом здесь живу,
Отменный, милый дом
У тётушки моей,
И Новый год к тому же!
Иль что-то в этом духе.
Нет снова, словно
В рот воды набрала.
Найти б какой-то повод,
Нет снова – промолчала!
И встреча эта
Была последней каплей
В моих мечтах,
И так заполненных до края
Только им!
А он нас проводил,
Спокойной ночи пожелал
И на такси уехал…
Ну, разве ни обидно?!
Ну, разве ни печально?!
Он так и не узнал,
И никогда, быть может,
Не узнает,
В чём была причина,
Столь стойкого молчанья моего.
С другими же парнями
Из университета, сокурсниками,
Да и в самой «общаге»,
Обычно я была
Активной и весёлой,
«Заводилой» и душой
Любой компании,
И многие из них –
Меня любили тайно,
Хотя я это знала…
Но я – ждала его!
Ему предназначалось
Чувство – первое,
Стойкое и неизбывное…
А он считал, что я всего лишь
Не способна понять его –
Какое заблужденье!
О! Как бы я хотела,
Что б, хоть когда-нибудь
Ему попались на глаза
Вот эти строки,
И он бы всё узнал!
Ведь «Иссык-Куль» и лагерь,
И летние события все – подлинны.
И имя его – подлинно!
И, может быть, такая же
Пресветлая печаль,
Щемящая, волнующая грусть,
Наполнила б его воспоминанья,
Как мои…
Но что теперь об этом?
Зато сама я всякий раз,
Как только это вспомню,
О! Словно бы вчера всё это было!
И что-то сокровенное,
Бесценно-дорогое
Коснётся сердца вновь
И душу согревает,
Подобно огоньку
В дождливый, неуютный вечер...
Потом, ещё с полгода
Опять я, словно маятник
Часов старинных, тех,
Что влюблённым отмеряют срок,
К исходной точке –
На «Партсъезд» стремилась,
Что б по тому ж сценарию,
Всё повторить сначала…
И, как аккорд последний,
Моя с ним встреча
В «Чернышевке»,
Я часто занималась там,
В читальном зале.
Зимой уже то было,
Спустилась вниз,
Чтобы идти домой.
Надела шубу и перед зеркалом
Поправляла шарф и шапку,
Вдруг, в зеркале, увидела его!!!
Он тоже в зеркало смотрел!
И – только на меня!
Заметно было, как он удивился!
Смотрел, не отрываясь!
Возможно, он что-то чувствовал
Во мне такое,
Что он желал бы прочитать
И до конца понять…
И я, в ответ, те несколько мгновений,
Не отводила глаз и потому лишь,
Что не прямо на него глядела.
Я голову не опустила,
И взгляд не отвела,
Я просто не успела,
И, значит, ничего,
Я не сумела скрыть:
Смотрела на него
Огромными и светлыми глазами!
Он, видимо, впервые –
Истинность
В глазах моих увидел,
И всё, что было в них,
Быть может, прочитал.
И разгадал тогда
Моё молчанье!
Но это длилось миг,
Хотя бывает иногда,
Что в миг один
Нас настигает пониманье,
Как искра, как толчок,
Как – озаренье…
Я развернулась,
Взяла портфель,
И снова, молча, вышла
Из библиотеки
И из его Судьбы!
Я более его не видела.
Здесь снова притча властвует
Впервые, она,
Ещё в студенчестве,
Мне душу потрясла.
Я не ручаюсь
За точность изложения,
Но смысл её такой:
Разгневался Господь однажды,
За что-то на людей
И грозно им изрёк:
«Я разделю вас
И по свету разбросаю.
И, может быть,
Какие-то из вас, всю жизнь
Будут искать вторую половинку.
При встречах будет вам казаться,
Что именно вот этот человек,
Он! И никто другой,
И есть – твоя вторая половина,
Лишь он в состоянии
Дополнить вас...
Но что-то обязательно случится,
И снова вы расстанетесь.
Возобновите поиски…
И будут встречи, но короткие.
Да будет вечно так!»
Исполнил Он
Жестокую свою угрозу.
Как исполняет всё, что обещал!
Так, видимо, угодно было Богу,
Чтобы поэма эта родилась,
Не дал мне счастья с ним –
Скорбим только о том,
Что свято было…
