Памяти Осипа Мандельштама
Нанеси мои мысли на хитро-подробную ткань мирозданий,
чтоб слова засверкали, как меткий точёный тончайший узор,
чтобы стебель тревожной Земли не предался ветрам увяданий,
чтобы не унижал меня жилисто-жалостный брошенный взор.
В благодарность я, павший в душевной (и душной, и бронзовой) брани,
неуместный, но знающий твёрдо, что время глазами, как крот,
возведу раньше срока такие дома предзакатных собраний,
чтоб хамиты «спускали» в них измаильтянкам в трепещущий рот.
И найду я в карельской тайге столь суровые, крепкие сосны,
что построят из них для поэтов, что прокляты небом, гробы.
И заплачут шумливою грязью кошмарные детские вёсны –
те гробы водрузят подмастерья себе на крутые горбы.
Я утычу тогда желтомшистые скалы такими крестами,
я – скабрёзный, больной, позабытый безжалостным Богом отцов,
что уродец, горбун и калека побит будет насмерть камнями,
и распнут палачи на крестах тех печальных плачевных скопцов.
Нанеси мои мысли на хитро-подробную ткань мирозданий,
ты, творец, и певец, и отец, и дитя роковой пустоты!
Нет, они не поймут вечных, ветхих, витых и ветвистых страданий!
Пахнут плесенью, пылью, и прахом, и пеплом все наши мечты.
И утонет священное солнце моей первобытной печали
навсегда в гладких водах чернильной, сластящей и сытой Невы.
Часовые стоят в ярком свете в конце, то бишь в новом начале
всех начал, где войдёт в суть иную мой скомканный путь, как и вы.
