Памяти Осипа Мандельштама

Нанеси мои мысли на хитро-подробную ткань мирозданий,

чтоб слова засверкали, как меткий точёный тончайший узор,

чтобы стебель тревожной Земли не предался ветрам увяданий,

чтобы не унижал меня жилисто-жалостный брошенный взор.

 

В благодарность я, павший в душевной (и душной, и бронзовой) брани,

неуместный, но знающий твёрдо, что время глазами, как крот,

возведу раньше срока такие дома предзакатных собраний,

чтоб хамиты «спускали» в них измаильтянкам в трепещущий рот.

 

И найду я в карельской тайге столь суровые, крепкие сосны,

что построят из них для поэтов, что прокляты небом, гробы.

И заплачут шумливою грязью кошмарные детские вёсны –

те гробы водрузят подмастерья себе на крутые горбы.

 

Я утычу тогда желтомшистые скалы такими крестами,

я – скабрёзный, больной, позабытый безжалостным Богом отцов,

что уродец, горбун и калека побит будет насмерть камнями,

и распнут палачи на крестах тех печальных плачевных скопцов.

 

Нанеси мои мысли на хитро-подробную ткань мирозданий,

ты, творец, и певец, и отец, и дитя роковой пустоты!

Нет, они не поймут вечных, ветхих, витых и ветвистых страданий!

Пахнут плесенью, пылью, и прахом, и пеплом все наши мечты.

 

И утонет священное солнце моей первобытной печали

навсегда в гладких водах чернильной, сластящей и сытой Невы.

Часовые стоят в ярком свете в конце, то бишь в новом начале

всех начал, где войдёт в суть иную мой скомканный путь, как и вы.