В двух ласках

Он руку мою баюкал в ладонях своих огромных,

в двух раковинах, в двух ласках, в двух люльках – одно дитя.

А дождь по карнизу тюкал воробышком из соломы

и глазом слезил с опаской: не принято на октябрь,

на южное побережье, на солнечно-жгучий город,

на тротуар, на помойку с бездомных котов ордой.

Дождь всхлипывал реже, реже. Недолгими были сборы.

Как в прошлом. На речке Мойке. Под – гуще нельзя! – водой.

 

Прощай. Короче не скажешь. И неотложкиным воем

ударит по нервам слово: прощай! Августин, прощай.

Ах, доля моя, пропажа! Удвою её, утрою,

удесятерю. По новой. Для нищих – на щи да чай.

Отпела осень, поблекла. Ах, как он баюкал руку!

Рождественская открытка. Кураж, программным гвоздём:

мне вновь отсыреть от пекла, в жаровнях, в печах разлуки.

Мне высохнуть вновь. До нитки. Под шквальным, слепым дождём.