Отец (Повесть. X глава)

10.

Утром я поделился с супругой, рассказав ей обо всё произошедшем этой ночью. Я всегда максимально подробно пересказывал ей все наши встречи с отцом. В начале из-за страха за своё физическое состояние, а затем от переполняющего желания поделиться с близким человеком своими эмоциями от увиденного там.

Последние события меня просто потрясли своим накалом чувств и остротой новых ощущений. Судя по всему, я действительно нужен отцу для помощи в преодоление этого злосчастного моста через Рубикон. Ведь если рассуждать логически, то при первой попытке перейти его и при второй, оба раза он рассыпался под его ногами. Особенно чётко мне врезалось в память, когда мы оба стояли на мосту и он спокойно выдерживал меня, но не выдержал отца, хотя тот легче меня по весу. Значит получается, что на мост давит не только масса тела, а что-то ещё. Другого ответа, кроме как – груз нераскаянных и непрощённых грехов - у меня нет. Я уверен, что это именно те грехи, идущие за ним от дней юности, теперь не дают ему попасть на другую сторону рва. Недаром отец всё время просит у меня прощения за всё содеянное ранее. И то, что он крепко сжимает мою руку, боясь кануть в недра этого рва, тоже говорит о многом. Он, словно хватается за спасательный круг во время шторма и этот круг – я.

Боже милостивый, не перестаю удивляться твоим замыслам и творениям – непостижимым для человеческого ума. Человек не готов ко всем твоим проявлениям, пока он заключён в земною плоть. Он просто погибнет от твоей необъятности и вездесущности. И Ты, зная это, именно из-за любви к своим чадам не показываешь себя явно, подобно солнцу, встающему над горизонтом. Ведь видя солнце, мы тут же отводим взгляд, боясь ослепнуть. Но почему люди не верующие, да и зачастую считающих себя верующими, всё равно вопрошают, словно апостол Фома: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю» (Ин. 20:25) - глупцы наивные. Да разве может любящий Отец причинить вред своим детям? Не может! Даже если дети и отступили от Отца в своём неверии. Каждому дано время покаяться и вернуться в дом Создателя.

Недавно услышал интересную мысль о том, что присутствие живого Бога на Земле можно, очень грубо, сравнить с электричеством. Разве не существовал электрический ток в окружающем мире до его открытия Фарадеем в 1831 году? Конечно существовал, но никто его никогда не видел, не чувствовал, и не мог поверить в это. Были разные теории (можно сказать христианским языком – ереси) о том, что заставляет янтарную палочку, потёртой шерстяной тканью, притягивать лёгкие предметы – волшебство, магия, и прочее. Ещё в VII веке до н. э греческий философ Фалес Милетский описывал этот опыт. Это всё равно что читать Ветхий завет с его пророками. Но ведь пришло время, и теперь любой школьник с уверенностью может открыто сказать, что электрический ток есть! Кстати, ни у кого не возникает мысли вложить свои «перста» в розетку. С током не шутят, может и убить сомневающегося, ток ведь не Бог, в самом деле.

Простите за небольшое отступление. Это мои мысли и рассуждения, родившиеся спустя стольких лет после описываемых событий. Я очень изменился в духовном плане. Можно сказать, что окреп и укрепился в вере в Господа нашего Иисуса Христа. Да и как могло быть по-другому после увиденного и показанного мне явно.

А между тем, возвращаясь к тому времени, после тяжёлого падения и полного разочарования в самой идее – пройти этот злосчастный мост, все мои мысли были заняты только бесконечным анализом произошедшего.

Боль, которую я почувствовал в том мире после падения, была абсолютно реальная. Закрывая глаза, я и сейчас ощущаю, как под ногами с предательским треском ломается ветхая доска и стрелой пронзает мысль – всё! И этот животный страх за себя, за свою жизнь, за отца, за близких, оставшихся на Земле, сковывает и парализует тело, но не мысли. В голове в виде киноленты, поставленной на быстрый просмотр, буквально пролетает вся сознательная жизнь на Земле до последнего дня. Я увидел себя, как бы со стороны. Вы можете сейчас представить себе, что цветной и красочный фильм с банальным названием «Моя жизнь», подобно молниеносному скачиванию на флэшку с компьютера, проносится перед глазами, но вы успеваете всё понять, узнать себя, маму, отца, жену, детей и других известных и малоизвестных «актёров» этой картины…, а дальше конец, темнота и удар в спину. Это ты сам проламываешь своим телом первое бревно, затем ещё удар, и ещё одно бревно… Руки пытаются за что-нибудь зацепиться, но в последний момент мозг отключается – всё! Конец фильма!

Затем сквозь тупую боль во всём теле, словно от искры короткого замыкания, оживает сознание. Ты понимаешь, что жив, и что лежишь на твёрдой земле, запутанный в деревянных обломках, но что-то всё рано не так – ты просто не дышишь и не можешь сделать единственный, такой необходимый вдох. Сознание проясняется вместе с нарастающей болью в спине и левом боку, и ты судорожно думаешь – что делать? Что-то подсказывает – если не можешь вдохнуть – попробуй выдохнуть… И вот я медленно выдыхаю остатки воздуха из лёгких и только затем ещё медленнее начинаю носом втягивать воздух в себя. Грудная клетка расправилась и тут же отдало острой болью слева в рёбрах на спине. Слёзы сами непроизвольно выкатились из глаз.

Если это сон, то скажите, кто из вас помнит свои сны в мельчайших подробностях, так, как будто это сама жизнь? Я таких людей не встречал пока.

На следующую ночь я ждал – будет или не будет очередная встреча с отцом? Но ночь прошла обыкновенно, как сотни ночей до начала всей этой саги. И ещё одна, так же пролетела, не оставив в памяти ровным счётом ничего. А между тем, я понимал, что отцу остаётся очень мало времени для того, чтобы пройти по мосту.

Я уже догадывался, и даже, почти был уверен, что эти: «Месяц с небольшим», по словам Николая и других соседей отца по палате, не что иное, как сорок дней с момента смерти человека, отведённых Богом на прохождение воздушных мытарств и спасение души. По моим подсчётам у отца оставалось всего два дня до их окончания, а нового свидания так и не было.

В то время я был плохой хрестьянин. В храм на литургию ходил от силы несколько раз в год, в основном на Пасху, молитв дома не читал, очень редко исповедовался и принимал причастие. Хотя крещение принял осознанно ещё в одиннадцатилетнем возрасте, кстати - будучи пионером, как все мои сверстники. И тут, можно сказать впервые, я обратился к Господу с молитвой о помощи моему отцу пройти Рубикон. Видимо моя молитва дошла до Адресата, потому что на четвёртую ночь, после последнего неудачного падения, я снова оказался на привычном месте в центре аллеи. Быстрым шагом, пройдя по гравийной дорожке и буквально взлетев по лестничным пролётам – я снова стоял, держась за дверную ручку палаты отца. Лишь на долю секунды замешкавшись, отгоняя тёмную мысль: «Поздно или нет?», с силой открыл дверь и увидел его снова, прохаживающегося в раздумьях с опущенной головой. Он явно нервничал и переживал. Привычное моё,

- А вот и я! – заставили его выйти из задумчивого состояния, поднять голову и улыбнуться. Мы обнялись.

- Я уже начал переживать, - сказал он и продолжил,

- Сегодня последний день, когда можно пройти.

В палате находились ещё трое мужчин, включая лысоватого, краснощёкого соседа, лежащего напротив кровати отца. Ещё на дух кроватях лежали свёрнутые матрацы. Кровать, на которой раньше лежал Николай была заправлена свежим постельным бельём, видимо ожидая нового пациента. Пока я всё это рассматривал, отец подошёл к своей тумбочке и начал доставать из неё всякие мелкие принадлежности и выкладывать их на верх. Затем поправил подушку, полотенце и с явным волнением направился к мужчинам, чтобы попрощаться с ними. Он жал каждому руку, обращаясь по имени (их имена я не запомнил), получая в ответ напутственные слова. Затем и я попрощался с ними, и мы вышли в коридор. На посту было пусто, лишь пару пациентов прогуливались по коридору. Мы спустились вниз и вышли из корпуса на улицу.

- Ну, сынок, с Богом! Скомандовав больше саму себе, чем мне, он обнял меня за плечо. Мы направились по знакомой дорожке мимо лужаек и цветущих клумб в сторону от корпуса, туда, где нас ждал непокорённый мост.

Мы шли практически молча до самого Рубикона, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами,

- Как там Олежка и Анечка? – спрашивал он, и я коротко отвечал,

- Всё нормально, здоровы, только Олежка вдруг затемпературил, но ничего отлежится, Лена его быстро на ноги поднимет.

Подойдя к тому месту, где грунтовая, пыльная дорога упиралась в стену из клубящегося тумана мы остановились. В моей памяти пролетело всё, что было накануне. Отец волновался так, что у него вспотели ладони. Он потёр их о штанины.

- Ты готов, спросил я,

- Готов, ещё минутку, соберусь с мыслями.

- Прости меня, сын, за всё. И Леночка, и внуки пусть тоже не держат на меня зла.

От этих слов прощания у него выступили слёзы на глазах, которые скатились тонкими струйками по щекам. Если я ещё держался до этой минуты, то тоже, увидев слёзы отца, сам заревел почти навзрыд. Мы снова крепко, крепко обнялись. Каждый из нас чувствовал, что это последняя наша встреча.

Туман, словно желая скорей покончить с затянувшимся прощанием, молниеносно осел и отступил, обнажив тёмный остов моста. От этой неожиданности учащённо забилось сердце, и слегка затряслись руки. Страх парализовал нас. Первым из оцепенения вышел отец. Он, вытерев рукой свои слёзы, сделал несколько глубоких вдохов и крепко сжал мою руку в своей. Мы ещё раз посмотрели друг другу в лицо и затем, направив всё внимание на торчащие балки и одиноко лежащие доски, выбирая место, куда можно было вступить. Туман отступил до половины моста. Внизу, сквозь зияющие проёмы, был виден земляной уступ. Толстые, словно ноги слона, чёрные круглые деревянные опоры упирались в него. Опоры были скреплены между собой продольными и поперечными брусьями и балками. Именно на этот уступ, мы с отцом и упали в пошлый раз, когда пробовали пройти. Странно, но мост стоял без признаков разрушения от нашего падения и целые доски, всё также хаотично лежали сверху.

Первый шаг после затянувшейся паузы, с глубоким выдохом сделал отец. Он очень медленно и осторожно поставил левую ногу на продольно лежащую доску, и также медленно и осторожно перенеся массу тела на опорную ногу, затем оторвал от земли ступню правой. Не решаясь встать обеими ногами, он на несколько секунд замер в таком положение. Затем, сделав вдох и глубокий выдох, сильнее сжимая мою левую руку, закончил движение. Мост не шелохнулся, и доска выдержала его вес. Наступила моя очередь сделать свой шаг. Не отпуская его руку, я с той же осторожностью, почти не дыша, буквально носком полуботинка коснулся рядом лежащей доски, сам вид которой, уже не внушал доверия. Чёрно-серая, имеющая местами широкие щели с трухлявыми краями, сквозь которые были видны просветы, как, впрочем, и все остальные лежащие на мосту доски.

Отец стоял, затая дыхание, и смотрел мне под ноги. Ещё одно усилие воли, и я тоже уже стоял рядом с ним.

- Получается. – ни то, отцу, ни то самому себе сказал я, и отец тихо ответил,

- Пока, да.

Предстояло проделать всё то же самое ещё раз. Отец аккуратно нащупал левой ногой место на следующей доске, куда можно вступить, и очень медленно, снова перенеся тело на опорную ногу, закончил второй шаг. От волнения и сильного сжатия, наши ладони взмокли, но ни он, ни я даже не думали ослабить хват. Напряжение только росло. Я помню, как в ушах молотком стучал пульс. Туман, как будто замер и сам смотрел с интересом на нас. Он не выбрасывал клубы, не поднимался и не опускался. Моя очередь. В горле всё пересохло от волнения, мышцы сковало от напряжения. Ноги налились свинцом и отказывались слушаться. Каким-то неимоверным усилием воли, ради отца, но я сделал следующий шаг.

Теперь уже отец, буквально выдавил из себя,

- Получается. – я только смог кивнуть ему в ответ.

Ещё шаг, третий, и понимание того, что уступ уже закончился и мы идём над бездной – прожигал сознание! Ты, словно канатоходец над пропастью, и надо идти дальше. Ещё одно усилие воли и ещё один шаг. Глаза судорожно выхватывают место, куда поставить ногу. Вдруг потянуло снизу, сначала сыростью, а затем и лёгким холодком, словно кто-то внизу открыл дверь и устроил сквозняк. Но вот туман оживился, тоже почувствовав это, и постепенно стал двигаться на нас. Отец сделал свой очередной шаг, натягивая руку. Я придвинулся к нему, ища место опоры под ногами. Это был переломный момент в нашем проходе, потому что страх постепенно уходил, сменяемый уверенность, и надеждой на благополучный исход попытки. Оцепенение уходило. Отец впервые позволил себе слегка улыбнуться. Туман подступил к нему, и он сделал ещё один шаг вперёд, войдя в его объятия. Я хотел последовать за отцом дальше, но он, подняв голову, и посмотрев на меня каким-то умиротворённым взглядом, слегка влево и вправо, несколько раз повернул голову в знак того, что мне не нужно уже дальше его провожать.

- Ты точно уверен, что дальше пойдёшь сам? – спросил я его, и он тихо, улыбаясь, ответил,

- Да! Всё будет хорошо. Спасибо тебе, сын за всё, что ты сделал для меня.

Туман полностью его вовлёк в себя. Я уже не видел отцовского лица, но его пальцы по-прежнему с силой сжимали мою ладонь. Но вот и они стали слабеть. Отец разжимал постепенно свои пальцы. Вот ещё секунду и я больше никогда не увижу отца – эта мысли буквально пронзила меня насквозь. Всё! Я тоже в ответ ослабил хватку, и его рука словно маленькая птичка выпорхнула из моей ладони. Слёзы, помимо воли, потекли из глаз. Это очень тяжело – терять близкого человека во второй раз. Смахивая слёзы руками, подталкиваемый наступающим туман, я развернулся, и переступая с доски на доску, спокойно сошёл с моста. Мне даже не хотелось оборачивать в ту сторону, куда ушёл отец. Отойдя на некоторое расстояние, я, всё же интуитивно обернулся назад, но уже никто не махал мне в след рукой и не провожал. Лишь туман возвышался непроглядной, клубящейся стеной.

Я шёл по знакомой тропинке в сторону лечебного корпуса. Над головой сияло всё тоже лазоревое небо, птичьи трели доносились из зарослей слева, мужчины в пижамах прохаживались по дорожкам, а я шёл мимо них и плакал, как ребёнок. Сидевшие на лавочке двое пациентов машинально проводили меня своими взглядами дальше. А дальше меня ждала тенистая аллея, портал и обычная земная жизнь. Переход прошёл быстро и безболезненно. Очнувшись в своей кровати в комнате, я ещё долго лежал и не мог уснуть. Было понятно, что отпущенное нам с отцом время исчерпало себя; портал закроется и я ещё очень долго не смогу обнять близкого, родного человека.

Не могу не отметить ещё одно исключительное событие. Дело в том, что за три дня до последнего прохождения Рубикона, неожиданно резко и тяжело заболел сынишка – любимый и единственный внук отца. Ни с того, ни с чего, вдруг резко поднялась высоченная температура, начался жар с потерей сознания. Супруга, опытная медицинская сестра по роду своей деятельности, всячески пыталась её сбить. Холодная повязка на голове очень быстро нагревалась и её приходилось очень часто менять. Подключили все необходимые лекарства. Жар удалось сбить, но температура, а вместе с ней вялость и слабость держались все эти дни. От госпитализации мы отказались. Были каникулы. Спустя двое с небольшим суток, после начала болезни, буквально в последний день, когда мы с отцом расстались, ровно в 24.00 – Олежка открыл глаза, попросил пить и смог самостоятельно встать с дивана, словно и не лежал плашмя все эти дни в поту и бреду. Выздоровление было молниеносным и полным и болезнь больше ничем, и никогда себя не проявляла. Она закончилась вместе с окончание сорокового дня, после кончина отца. Видимо не только я один помогал отцу пройти свой Рубикон.

(Продолжение следует)