Свет и Тень. Часть III Глава 27

Предыдущая глава https://poembook.ru/poem/1816690-svet-i-ten-chast-III-glava-26

------------------------------------------------------------------------------------------

 

Кто-то дотронулся до его плеча, и Альк мгновенно открыл глаза. Склонившийся над ним Жар приложил палец к губам и кивнул на дверь. 

 

    Осторожно высвободившись из Рыскиных объятий, Альк поднялся из постели. Он ещё слабо соображал со сна, зато дар подсказывал ему, что произошло что-то очень нехорошее.

 

    – Что случилось? – встревоженно спросил он у Жара, как только они вышли за дверь, чтобы не тревожить спящую Рыску.

 

    – Крысолов куда-то пропал. Я уже лучину, как проснулся, а его всё нет. Да и не было, похоже: постель не смята.

 

    Альк огляделся по сторонам и оторопел.

 

    – Уже утро, что ли? – запоздало удивился он.

 

    – Будто сам не видишь...

 

    И правда: в небольшое, заснеженное окошко мягко лился тускловатый свет позднего зимнего утра. 

 

    Альк щепку подумал. Могло быть и так, что у старого путника появились какие-то дела с утра пораньше. Мало ли, они ведь в Пристани находятся, так или иначе. Возможно, послание какое-нибудь пришло ещё ночью, и он срочно уехал... Но во-первых, он непременно разбудил бы кого-нибудь    и сказал, что срочно уезжает, а во-вторых... Вернувшись в комнату, саврянин лишь вздохнул. Его тревога возросла, ибо и сумка Крысолова, и его меч были на месте, там, где он оставил их вчера.

 

    Альк накинул кожух и спешно вышел во двор. Жар не отставал ни на шаг. 

 

    Под навесом, где они вчера оставили своих скакунов, со вчерашнего вечера ничего не изменилось: три нетопыря и одна корова как стояли, жуя сено, так там и остались.

 

    А вот во дворе кое-что изменилось: заботливо расчищенные накануне дорожки за ночь заровняло снегом, да так сильно, что и не понять уже было, где именно они находятся. Стоило сойти с крыльца, как ноги погружались в снег по колено. И снег продолжал лениво падать, успев за ночь выбелить и двор, и деревья, и само утро.

 

    – Иди обратно в дом, – напряжённо произнёс белокосый, оттесняя Жара к двери.

 

    – Ты чего? – не понял тот.

 

    – Уйди, говорю, на пару щепок. Ты мне мешаешь, – пояснил Альк и напрямик, без дороги, направился к навесу.

 

    Жар слишком много лет общался с видунами, чтобы просто уйти и спокойно ждать, когда Альк вернётся и что потом ему скажет. Он и без дара, просто по голосу и тону белокосого всё понял. Нужно было будить Рыску, что он и сделал.

 

    ... Пройдя через двор по глубокому снегу до большого стога сена, Альк нашёл возле него Крысолова. Вернее, он почувствовал, что найдёт его там, как только стог попал в поле его зрения. И если б не навес, построенный для защиты сена от непогоды, искать пришлось бы дольше, а может быть, и безуспешно, потому что снег, заметая предметы, глушит дар так же, как и слух: не понять, что именно чувствуешь ( это Альк знал по опыту).

 

    Старый путник полусидел, привалившись к стогу с подветренной стороны, где снега намело меньше, чем с противоположной, был слегка припорошен и выглядел неживым. Сено и снег кругом были залиты замерзшей уже кровью. Возле самого стога было слегка натоптано, но дальше следы терялись. За ночь их занесло напрочь. 

 

    Альк смотрел на это всего полщепки, не более. А потом просто подхватил своего учителя на руки ( надо сказать, оказался он очень тяжёлым ) и потащил в дом. Разбираться, жив путник или нет, а также выяснять, что с ним произошло и кто это сделал, следовало в тепле.

 

 

 

 

 

    В камине жарко пылал огонь: наконец-то стало по-настоящему тепло. 

 

    Кровать, на которой на животе лежал старый путник, Рыска велела подтащить поближе к камину, а окно занавесила покрывалом.

 

    Крысолов оказался жив, но изранен, да к тому же, сильно переохлаждён. Несколько ран на теле старика не были так уж серьёзны, и умереть от них он не смог бы. Но была и по-настоящему серьезная рана, в виде широкой полосы кожи на затылке и шее, словно снятой острым мечом. Видимо, кто-то хотел отрубить путнику голову, но то ли сил у этого кого-то не хватило, то ли Крысолов увернулся. А вот почему его не добили потом, было в самом деле непонятно, как и неясна была личность (скорее даже, личности) покушавшихся на него.

 

    Самым плохим было то, что Рыска и помочь-то своему учителю как полагается не могла. Другим могла, себе могла, Альку... А вот ни учителю, ни детям – не могла, кроме того, что мог бы сделать любой обычный лекарь: не могла она менять дороги видунов. 

 

    Впервые в жизни она осознала такое вот своё бессилие, и это было ужасно. Но печалиться по этому поводу не было смысла, тем более, тайной это никогда и не было. Просто путница не осознавала этого раньше.

 

    Она сделала, что могла: промыла и перевязала рану учителя. Хорошо хоть кровь, хлынувшую с новой силой, как только Альк занёс бесчувственного путника в тепло, удалось остановить, а то в какой-то момент Рыске показалось, что конца ей не будет, этой крови. Вся постель ей была залита, и не перетянешь даже... Очень трудно оказалось справляться там, где дар – не помощник. Но она очень старалась. Она смогла, наконец, и как следует согреть его. Теперь оставалось только ждать.

 

    День был потерян: как только Рыска приняла на себя заботу о Крысолове, Альк с Жаром пошли за стражей, и до самой темноты вызванные угрюмые мужики в мундирах тсецов, но с цепкими взглядами ищеек исследовали двор ( хотя, и ежу понятно, что ничего там найти не удалось бы), задавали им всем, включая хозяев дома одни и те же неприятные вопросы.

 

     А самым худшим было то, что учитель так и не рассказал им всего, что собирался, а уж то, что это был ключевой момент их встречи, было ясно как день. 

 

    Не обсуждая это, Альк и Рыска молча ругали каждый себя за одно и то же: за то, что начали этот разговор о личной жизни путника, не дав ему поведать им главное и за то, что после предыдущей, практически бессонной ночи безмятежно заснули, и никто не почувствовал близкую беду.

 

    К вечеру Крысолову стало хуже: у старика начался жар и бред. Поняв, что сама не справляется, Рыска попросила Алька сходить за лекарем в город. Глядя на мрачную, не склонную к общению подругу, Жар решил идти вместе с Альком.

 

    – Зачем ещё? – неласково спросил саврянин, обвешиваясь мечами, – Я и без тебя дорогу найду. Ещё не дай божиня, те, кто старика ранил, в городе остались, да захотят до нас добраться. Не хватало мне ещё тебя защищать!

 

    – Да я, к твоему сведению, уже давно сам себя защитить могу! – выпятил грудь Жар.

 

    На это Альк лишь криво улыбнулся. Ну да, научился бывший вор держать меч – и что? Толку-то с того если выскочат откуда ни возьмись человек десять головорезов?

 

    – Сиди здесь, я сказал! – рявкнул Альк, берясь за дверную ручку.

 

    Жар не то что бы стремился геройствовать, просто не знал, куда себя деть в обществе еле живого Крысолова и угрюмо-сосредоточенной Рыски. Мало того, он вообще ничего не понимал, с того самого момента, как получил от Крысолова послание, в котором тот срочно вызывал его в Чеговицы и собирался расспросить белокосого по дороге. Альк же прекрасно догадался, что Жар вцепится в него с расспросами, как только они останутся одни и не хотел этого разговора, потому что понятия не имел, что отвечать, более того, сам мучился неизвестностью.

 

    Рыска же злилась на себя за бессилие и не хотела, чтобы кто-то видел её в таком состоянии. Ей легче было отправить восвояси обоих, чем остаться с кем-то одним. Тем более, путница точно знала, что никто на её мужчин нападать в городе не собирается.

 

    – Пусть Жар идёт с тобой, – бесстрастно произнесла она, обращаясь к мужу.

 

    – Да зачем он мне?.. 

 

    – Пусть идёт. – повторила она.

 

    – Слыхал? – Жар с торжествующим видом начал одеваться.

 

    ...С тех пор лучины четыре прошло. Однако Рыска не волновалась. Дар подсказывал ей, что это просто лекарь сильно занят. 

 

    Но смотреть в глаза окружающим и разговаривать с ними, пока Крысолову не станет лучше, или хотя бы, ясней, что с ним будет дальше, путнице не хотелось: она чувствовала свою вину. Да и просто привыкла за годы одиночества прятаться от всех, когда наваливалась беда. Лучше, думалось ей, она сначала поговорит с лекарем, а уж потом...

 

    Присев на табуретку возле постели раненого, Рыска взяла его за руку и вздохнула. Что ж теперь будет с учителем? Рана очень серьёзная. И дар его в данном случае – только помеха; не только она – ни один путник ему не поможет. И старый он уже, лет шестьдесят пять, наверное. Альк вот намного его моложе – и то периодически вспоминает о своей старой и казалось бы зажившей ране. И если у Алька это уже никогда не пройдет, то у Крысолова и подавно. Хорошо уже то, что жив...

 

    Рыска смахнула слезу. 

 

    Она одновременно и воин, и лекарь; ей нельзя плакать. Но как это сделать, если лежащий без сознания и мечущийся в бреду человек близок, как родной отец? Он научил её всему, что она умеет. Он был рядом, когда никого больше не было, всегда верил в неё и, наверное, действительно любил как любят свою дочь... И неужели он теперь погибнет? Семь из десяти, что погибнет... Понятное дело, что на войне – как на войне, что рано или поздно кто-то из близких отправится на небесные дороги, но как же это страшно!.. Только не учитель!

 

    Только не учитель. Только не Альк. Только не Жар, не тётя, не дети... Многого хочешь, путница. А самое главное, прекрасно знаешь, что будет, сегодня, наверное, яснее чем раньше...

 

    Старик застонал, пошевелился и открыл глаза. Рыска тут же бросилась к нему.

 

    – Доча... – прошептал он хрипло, как только сумел понять, кто перед ним, – Доча, слушай... Слушай меня. Езжайте на остров... На Пелигос... Она там, доча... Жар пусть едет с вами. И ... не разлучайтесь с Альком. Вам нельзя... 

 

    – А Вы? – всхлипнула Рыска.

 

    – Меня оставьте... Главное: остров... Убей Виттору... – он еле говорил, тяжело и часто дыша. На лбу выступили капли пота, и Рыска поспешила промакнуть их полотенцем.

 

    – Кто  Вас так, учитель? 

 

    Наверное, старый путник ещё много чего хотел сказать, но закашлялся и снова потерял сознание. Из его раны опять хлынула кровь. Рыска, давясь слезами, снова взялась за перевязку. Старая повязка была отброшена ею в сторону – не до того путнице было. 

 

    Когда кровь снова была остановлена, она осмотрелась и увидела крупную крысу, обнюхивающую валяющуюся на полу окровавленную ветошь.

 

    – Проклятая тварь! – прорыдала Рыска и кинула в крысу чем попало ( как оказалось, под руку попалось полено, ибо сидела она рядом с камином). А сама упала на колени у постели раненого и заревела в голос. 

 

    Ну как же это подло! На учителя была вся надежда! Он уже знал, что следует делать, а они так глупо упустили момент, когда ему нужна была их помощь! Это не он сейчас умирает – это всему тсарствию приходит конец. Это оно загибается в корчах вместе со всеми жителями... А всё из-за того, что вчера, не смотря на смутную тревогу она думала не об общем деле, а о том, что устала и плохо себя чувствует, потому, что позволила себе уснуть.

 

    Растянувшись на полу, она заревела громче...

 

    Конечно, дело не только в ней или в них во всех. Но разве от этого легче? Разве легче от того, что весь мир сошёл с ума? 

 

    Что вообще случилось в нём? Зачем нужны войны? Ради чего? Неужели только ради власти? Разве это повод убивать такое количество людей? Может быть, только ей этого не понять, может, она так и осталась тупой весчанкой, а таким, как Виттора, известен истинный смысл войны?

 

    Да конечно же нет!!!

 

    Эта Виттора – само зло. Это так, иначе как она смотрит по утрам в зеркало ? Кем собирается вырастить своего ребёнка?

 

    Ведь такого просто не должно быть... Люди обезумели, не иначе, раз поклонились ей и легко убивают своих соотечественников, своих братьев – ради какой-то эфемерной цели. Неужели они действительно надеются, что с приходом тсарицы-видуньи к власти им станет лучше? Неужели думают, что та, которая ни за что ни про что убивает женщин и детей, отнесётся к ним по-доброму?

 

    Скорее всего, они вообще не думают. Просто, как и она, жаждут власти. Похоже, им просто мало воздуха, земли, воды. Они не хотят жить в мире. Они хотят золота и власти... 

 

    Пожалуй, Альк был прав, говоря, что люди всегда найдут, за что подраться. Но разве такие средства можно оправдать хоть какой высокой целью? Разве можно?..

 

    Наревевшись, Рыска поднялась с пола, отряхнула и поправила одежду. Она не заметила этого, но когда выпрямилась, отерев слёзы, она словно стала другим человеком. Совсем другой... Собственная смерть впереди, которую она почувствовала так давно, стала вдруг размытой и какой-то неважной. Она умрёт? Это ещё неизвестно. Один шанс есть всегда. 

 

    Но уж до этой твари, с подачи которой ( а это так – она чувствует) ранен учитель, а так же убиты и ранены многие хорошие люди, сволочи, благодаря которой она так редко видит своих детей, беспринципной мрази, покусившейся на её мужчину, она точно доберётся, и пусть это будет последним, что она сделает в жизни.

 

    – Я отомщу за Вас, учитель, – глухо произнесла чернокосая путница, – Я докажу, что вы ненапрасно прожили и жизнь и воспитали столько учеников. А потом... вернусь, и мы ещё вместе посмеёмся над всем этим... – пообещала она с горечью в голосе.

 

    Ничего такого ей не представлялось, но Рыска сказала это на зло своей судьбе. И ей стало легче. И, наверное, поэтому, когда дверь открылась, впустив в комнату немолодого незнакомого саврянина, Жара, Алька и Главу Пристани с женой, путница совершенно спокойно и по-деловому поговорила с лекарем и помогла при осмотре. Получив рекомендации от благообразного пожилого человека и заручившись тем, что начиная с завтрашнего дня он станет ежедневно посещать больного, а так же вручив вознаграждение, она сама проводила лекаря, а затем сказала:

 

    – Теперь всем спать. Завтра с утра в путь.

 

    – Я после такого не усну, – буркнул Жар. Каким он был, таким и остался. Что в молодости, что теперь боялся крови. Служба в столице не сделала его более закалённым за столько лет... Хотелось пожалеть его и утешить. Но вместо этого она жестко бросила названному брату:

 

    — Вот и прекрасно, сиди с учителем. А я посплю. Только разбуди завтра пораньше.

 

    – Я думаю, пусть, Жар здесь, с ним и остаётся, а мы на север поедем? – предположил Альк несколько неуверенно. Почему-то ему тоже казалось, что Жар должен ехать с ними. 

 

    – Нет, мы все едем, – возразила Рыска, по-прежнему ни на кого не глядя. – Вы позаботитесь о нём? – обратилась она к хозяину дома, – Это мой отец, – произнесла она далее, как никогда в жизни веря в то, что говорит, – Я ... мы, – она метнула взгляд на спутников, – Будем Вам очень признательны, – и, вытащив горсть монет, она вложила их в ладонь гостеприимного, уже не впервые пришедшего ей на помощь человека.

 

    – Да... конечно, – слегка смутившись, ответил тот, – Но не надо денег, – он высыпал златы на комод, – Вы когда вернетесь? – риторически спросил он.

 

    – Можем и не вернуться, – уронила Рыска, – Но я очень надеюсь на Вас. Я знаю, что Вы не оставите его. Но уж если вернёмся... Я щедро Вас отблагодарю. А теперь давайте отдыхать. Впереди трудные дни.

 

    По-прежнему ничего было не ясно. Кроме одного: после слов на пару щепок пришедшего в себя учителя медлить больше нельзя. Надо торопиться в путь. На север. На этот трижды клятый остров.

 

    Так они завтра и поступят.

 

----------------------------------------------------------------------------------------

Следующая глава https://poembook.ru/poem/1816695-svet-i-ten-chast-III-glava-28