Мастер

Мастер знавал времена иные. Когда у кистей тоже были нервы.

Когда заодно с ним была Эвтерпа, покуда не стала жена Ксантиппой.

Талантом о холст – как душою оземь, шедевр выдавал за четыре вдоха.

И билась душа в унисон с эпохой, весна – на холсте, на палитре – осень.

 

Многие краски во многие лета вливались Гольфстримом – хвала искусству!

И кругом спасательным стало б чувство, хоть десять комет разнеси планету.

Он жил, как святой, не единым хлебом. Он вспыхивал в чувства кострах, как хворост.

А возраст его – далеко не возраст, хоть ближе к нему становилось Небо.

 

В кругу ему равных прослыл аскетом. Был холоден Мастер к блуднице – Славе,

Но шёл от холстов запах разнотравья, и зной был палящ, и свежи рассветы.

Был полон, как ведьмин сундук, секретов, загадок, как лес… как Сезам – сюрпризов.

Была его жизнь ледяным карнизом, хоть душу любви обжигало лето.

 

Но в жизни всему время есть и место, а чувства их были до дна испиты.

Оставлен блудницею Афродитой стал Мастер хромым кузнецом Гефестом.

Палитра подёрнута скорбью крепа, в сюжете акцент на холме могильном,

а ливни, хоть в прежней манере стильны, несли не прохладу, а сырость склепа.

 

Был яблока вкус для Адама сладок, как в сонных ветвях соловья напевы,

да только, обманут коварством Евы, померк храм искусства, познав упадок.

Finitа! Но мог бы воскреснуть Мастер, когда б вместо угля, белил, сангины

Судьбы непростую его картину дополнить штрихами Любви и Счастья.

 

И многие краски во многие лета влились бы Гольфстримом – хвала искусству!

И кругом спасательным стало б чувство, хоть десять комет разнеси планету.

И вновь, как святой, не единым хлебом... Сгорал на костре бы любви, как хворост.

А возраст его – далеко не возраст, хотя с каждым вдохом доступней Небо.