Дай мне, Боже, его не коснуться.

А когда меня вскроет, бумага умрёт под стихом.

Будет рифмой кипеть моё небо и воздух искрить.

И проколы на сгибе — на внутреннем, локтевом,

Перестанут болеть. Может даже, я брошу курить.

Может, я перестану смотреться в его инстаграм,

Зная: складки у рта покрываются сетью морщин.

Отраженье, которое в фото ползёт по зрачкам,

Рассмотреть не стараясь, пойму: он уже не один.

Может, я перестану искать его в каждом из снов,

Даже в тех, где меня убивает его немота.

Да, я помню, как бился в агонии грубых толчков,

Прогибался под ним, красный с белым мешая цвета,

Как вскрывались ухмылкою вены, как он был моим,

Как по срезу иглы мы шагали в рассветный кошмар.

Я его так желал, так отчаянно был нелюбим,

Он был нужен… не мне. Сердце рвёт, пропуская удар,

С места прямо в карьер, чтоб разбиться о тонкую ложь

Его ласк, резанувших по памяти острым клинком.

Мне теперь с ним на сцену. О чём ты сегодня споёшь —

Так ли важно, когда мы друг друга опять проклянём?

И молюсь каждой ночью (как знаю, так и молюсь):

Сбереги меня, Господи, снова его узнавать!

Помню. Вкус его помню. Поэтому и боюсь.

Дай мне, Боже, его не коснуться — себе не солгать.