Рабы войны. Рассказ 16

Рассказы бывших узников нацистских лагерей.

 

Большинство из них никогда никому об этом не рассказывали. Молча носили в себе эту память по 50-60 лет.

 

Крек Михаил Васильевич

1937 года рождения

 

Войну я встретил четырёхлетним мальчишкой и особенно хорошо запомнил, как летели самолёты. Их было очень много и они летели совсем низко, прямо над нашими головами. Тогда я ещё не понимал, что такое бомбёжка, разруха, пожары. Просто интересно было смотреть на больших стальных птиц. Боёв возле нашей местности не было. Наши места немцы захватили без сопротивления со стороны советских войск. Да и нас в начале войны не трогали. Жила наша деревня Михайловское, это в Калинковическом районе, Гомельской области, обычной жизнью. Убирали хлеб, копали катофель - словом готовились к зиме.

Но зимой 1943 года положение изменилось. В округе, в лесах, базировались партизаны, совершая диверсии против немцев. Немецкое командование решило создать в тылу "мёртвую зону", чтобы уничтожить партизан и лишить их возможности опираться на местное население.

Стояла холодная осень, уже подмораживало, когда однажды увидели жители нашей деревни идущих цепью немцев. Это была облава. Все, кто мог, побежали в лес. И наша семья: мама, сёстры, старший брат и я - тоже побежали вместе со всеми прятаться. Потом мы узнали, что недалеко от нашей деревни партизаны подорвали немецкую машину и немцы решили уничтожить деревню. Все, кто мог, спрятались, в домах остались только старые люди. Немцы сожгли и наше Михайловское, и оставшихся в деревне беззащитных стариков, заживо.

С той поры мы стали жить в лесу. Мама сделала шалаш-курень из еловых веток. Внутри жгли костер, чтобы согреться. За продуктами ходили в сожжённую деревню. Жители заранее закопали зерно и картошку с овощами. Бандиты под видом партизан отобрали у нас тёплую одежду и валенки. Я ходил в папиной телогрейке, рукава которой волочились по земле. В феврале 1943 года снова налетела немецкая облава. Мы с мамой побежали по лесу и набрели на лесничёвку, небольшую старую хатку без окон. В ней мы стали жить. Но и здесь нас нашли немцы. Это было в начале марта 1944 года. Когда немцы зашли в лесничий домик, где мы прятались, мама на коленях просила не расстреливать нас. И мы уцелели, немец дал нам конфет и повёл к машине, одних, без мамы. И всех, кого поймали, усадили в грузовую машину, ждавшую у леса, и завезли в Азаричский лагерь. А утром к нам пришла наша мама, она узнала, что нас увезли в лагерь и пришла сама. Лагерь был расположен на болоте.

Вокруг колючая проволока в два ряда, вышки с пулемётами, охрана с овчарками. Мама нашла купину, где росла сосна, там не было воды. Обломала ветки снизу и сделала навес из домотканого покрывала, которое принесла с собой. В этом шалаше мы сидели прижавшись друг к другу, чтобы согреться. В лагере было очень много людей. Только потом мы узнали, что немцы специально заражали узников тифом и малярией, чтобы мы стали живым бактериологическим оружием. Они рассчитывали, что при освобождении, а фронт уже подходил к Калинковичам, мы станем источником заражения советской армии. А пока мы сидели в лагере, тиф, малярия и голод уносили жизни тысяч человек. Тела складывались в кучи здесь же, на территории лагеря. Вши разносили болезни. Немцы к нам не приближались. Даже хлеб с опилками, который доставляли только два раза в неделю нам, как собакам, бросали из-за ограждения. Люди бросались к хлебу, хватали булки, отбирая их друг у друга. Возникала свалка, кто оказывался внизу, затаптывали насмерть. А сверху немцы стреляли. У них это называлось "игра в кучу-мала". После каждой "раздачи" хлеба оставались десятки мёртвых тел. Наверно все бы мы там остались навечно, но проснувшись однажды утром, обнаружили, что охрана исчезла. Зная, что все мы больны нас не расстреляли.

А вскоре мы увидели красноармейцев. Нам сказали, что мы свободны, но предупредили, что всё вокруг заминировано и нужно ждать сапёров.

Но некоторые попробовали выйти из лагеря и подорвались на минах.

На следующий день пришли сапёры и по коридору, где они сняли мины, вывели всех на освобождённую территорию. Разместили нас у местных жителей, но не всем хватило жилых домов, поэтому наша семья жила в сарае. Нас всех обследовали военные врачи и лечили, но не все выжили.

После лечения мы с мамой пошли в деревню Капличи, где жила наша тётка. Но везде было голодно, продуктов не было и мама решила идти с нами домой. Пришли на пепелище. Туда уже возвращались уцелевшие жители, но и половины довоенного населения деревни не вернулись.

Мы жили в землянке, спали на самодельных соломенных матрасах. Есть было нечего, но нашей семье выделили немецкую корову. Она стала нашей кормилицей и нашей спасительницей.

Но самой большой радостью стало возвращение отца с фронта после победы. Не многим выпало такое счастье. Папа срубил небольшой дом к зиме. Он и сегодня ещё стоит. И пока была жива мама, я ездил туда ежегодно. Но только через много лет смог сходить к тому месту, где был Азаричский лагерь смерти. У дороги стоит мемориальный памятный знак, напоминая о том, что здесь начиналась дорога к лагерю смерти, где было замучено двадцать тысяч человек, в основном дети , женщины, старики.

А я после войны пошёл в школу, потом поступил в Минский лесотехнический техникум. Прямо из аудитории, даже домой не разрешили сьездить, забрали в армию и сразу же повезли на целину убирать хлеб.

Демобилизовавшись, работал в разных местах, потом направили в г. Глубокое работать главным механиком леспромхоза. С этой должности и ушёл на пенсию в 2001 году. С женой вырастили детей, внуков. Десятилетия прошли после войны, и притупились, померкли о ней воспоминания. Но память о времени, проведённом в Азаричском лагере, не стирается, всё так же ясно вижу болото, усеянное телами людей. Несколько месяцев пробыл я в Азарическом лагере, а пережитого ужаса не смог забыть, это осталось со мной навсегда.