Душевное
Эх, было ведь раньше время:
Сядешь за стол, с ручкой, с листком,
Вынешь душу из клетки, как бремя,
И, расплескавши на стол,
Берешь ее, эту жижу из чувств,
Бережно, нежно, как родного младенца,
И аккуратно, без лишних красок буйств
Выделываешь из слов, из букв
Ее новое тельце.
Сейчас же что – сел, взял листок, клеть открыл.
Душу вынуть оттуда стараешься,
Кажется, что не можешь, что нет больше сил,
И из клети нехотя вынимается
Какое-то странное, вроде бы, «борщ».
И еще что-то, кажется матом.
И сидишь, ваяешь нелепых слов корч,
А в конце, чтоб для рифмы – «фатум!»
Ведь нельзя так. Нельзя! Душу взял
Распростер на руках и подставил.
На растерзанье.
Надеждам, любовям всяким там
Бессмысленным.
Глупым метаниям.
Зря из клети ее доставал, всякий раз,
Когда было желание.
Не жалел.
Ни о том, что достал, ни о том,
Что делился ей с каждым: здоровым и раненым.
Тем немножко отдал, этим больше, одной –
Почти всю, без остатка.
Не жалко!
Да и душенька все из клети рвалась
И металась,
Все на свободу бежала.
Выпустил, всю раздал.
Изранили.
Растерзали.
Клочья летели так – сам видал!
Да и в округе многие видали.
Видали, как сильней всех глумилась та,
Которой больше всех дали?
Да за такие «танцы на костях»,
Я б подобных удостаивал медали!
Ничего. Походил вокруг, пособирал
Осколки души, кусочки, крошечки.
В клеть несчастную вернул, приласкал,
И, как ребеночка, откармливал с ложечки.
Когда болела, просыпался по ночам,
Убаюкивал. Успокаивал.
А потом, засыпая, от боли сам мычал.
Но обид уже ни на кого не утаивал.
И однажды она ожила. Вновь.
Крылья расправила.
* * *
Наступит ведь скоро время:
За стол сядешь, с ручкой, с листком,
Вынешь вновь душу из клетки, как бремя,
И, расплескавши на стол,
Возьмешь ее, эту жижу из чувств,
Бережно, нежно, как родного младенца,
И аккуратно, без лишних красок буйств
Выделаешь из слов для нее новое тельце.
