Душевное

Эх, было ведь раньше время:

Сядешь за стол, с ручкой, с листком,

Вынешь душу из клетки, как бремя,

И, расплескавши на стол,

Берешь ее, эту жижу из чувств,

Бережно, нежно, как родного младенца,

И аккуратно, без лишних красок буйств

Выделываешь из слов, из букв

Ее новое тельце.

 

Сейчас же что – сел, взял листок, клеть открыл.

Душу вынуть оттуда стараешься,

Кажется, что не можешь, что нет больше сил,

И из клети нехотя вынимается

Какое-то странное, вроде бы, «борщ».

И еще что-то, кажется матом.

И сидишь, ваяешь нелепых слов корч,

А в конце, чтоб для рифмы – «фатум!»

 

Ведь нельзя так. Нельзя! Душу взял

Распростер на руках и подставил.

На растерзанье.

Надеждам, любовям всяким там

Бессмысленным.

Глупым метаниям.

Зря из клети ее доставал, всякий раз,

Когда было желание.

Не жалел.

Ни о том, что достал, ни о том,

Что делился ей с каждым: здоровым и раненым.

 

Тем немножко отдал, этим больше, одной –

Почти всю, без остатка.

Не жалко!

Да и душенька все из клети рвалась

И металась,

Все на свободу бежала.

Выпустил, всю раздал.

Изранили.

Растерзали.

Клочья летели так – сам видал!

Да и в округе многие видали.

Видали, как сильней всех глумилась та,

Которой больше всех дали?

Да за такие «танцы на костях»,

Я б подобных удостаивал медали!

 

Ничего. Походил вокруг, пособирал

Осколки души, кусочки, крошечки.

В клеть несчастную вернул, приласкал,

И, как ребеночка, откармливал с ложечки.

Когда болела, просыпался по ночам,

Убаюкивал. Успокаивал.

А потом, засыпая, от боли сам мычал.

Но обид уже ни на кого не утаивал.

И однажды она ожила. Вновь.

Крылья расправила.

* * *

Наступит ведь скоро время:

За стол сядешь, с ручкой, с листком,

Вынешь вновь душу из клетки, как бремя,

И, расплескавши на стол,

Возьмешь ее, эту жижу из чувств,

Бережно, нежно, как родного младенца,

И аккуратно, без лишних красок буйств

Выделаешь из слов для нее новое тельце.