ПРОВИДЕЦ - окнчание

ГРОТ

 

Они сидели в небольшом кафе под названием «Грот-бар «Tet-a-tet». То был вполне уютный полуподвал с рассеянным, мигающим светом, нарочито гулкой акустикой и свисающими с потолка гипсовыми сталактитами, формой и цветом напоминающие кормовую морковь. Столики были прикрыты от посторонних глаз, что вполне оправдывало странноватое название. Из упрятанных динамиков — настойчивый, дробный звук падающих капель, что раздражало немного, однако ж было куда лучше настырной агрессивно дегенеративной музыки. На столике стояла полупустая бутылка красного вина и заполненная доверху пепельница.

 

***

 

— Ну вот так, вкратце. Мужу своему бывшему я в перерыве сказала: «Олег, ты ведь насчёт алиментов озаботился, так я тебе хоть сейчас полную отказную подпишу, что ни на копеечку, по́том твоим нажитую, не претендую. Только Ритку мне отдай», Он скалится, сволочь. Зачем она ему?! Ну вот зачем? Он ведь на неё не глядел даже, когда она смеялась, — морщился и отворачивался. А если с Лялечкой своей сойдётся... А вы говорите — помочь! — женщина невесело усмехнулась. — Хотя, знаете, мне даже как будто полегче стало. А то ведь я впрямь надумала черт знает что.

 

— Ира, вот сейчас выслушайте меня внимательно, — он заговорил тяжело и сбивчиво, будто его внезапно осенила идея. — И не перебивайте. Значит так. Вот это — банковская карточка. «Россоцбанк». Сейчас я вам напишу код. Снимите всё, что там есть. Сумма немалая... Ну я же просил — не перебивать. Так вот, сумма, немалая, потому снимайте в разных местах. На эти деньги... да слушайте же вы меня, чёрт! На эти деньги наймёте адвоката. Только настоящего, с опытом и связями, не продажного словоблуда. Добейтесь отмены решения суда. Если всё так, как вы сказали, сделать это будет несложно. Потом — заберёте дочь. И всё будет нормально. Да, вот ещё что... Вы упоминали некую Лялечку, так? И что-то там про казино. Она, Лялечка эта, вправду имеет склонность к игре?

 

— Ещё какую склонность! Когда-то просаживала черт знает по скольку. Папаша у неё — ментовской авторитет. Еле её отвадил, даже к психологу водил. Пригрозил, что в дурку запрячет, вот и притихла крошка. То есть играет, но по мелочи. Почти всегда проигрывает. Потому что с мозгами у неё...

 

— В рулетку?

 

— Нет. В рулетку ей нельзя, не велено. В карты. В Макао. Есть такая игра.

 

— Слыхал. Хоть и не играл. И где она бывает?

 

— Да почти всегда в одном и том же месте. Казино «Сезам». Это, знаете, где-то в районе...

 

— Знаю. Как не знать. Какая она из себя?

 

— Ну такая... Да просто спросите — Лялечку. Звать её Алевтина Сударева, если что. Кстати, вскорости — супруга моего супруга. Бывшего.

 

— Тем лучше. Да! Ну вот, собственно, всё. Сделайте, как я сказал. Пожалуйста. Вы поймите: те деньги — они как бы и не мои... Я вообще не хотел к ним прикасаться. Ну чтоб во вкус не войти. Только часть, чтоб с тем окаянным долгом расквитаться. А остальные — как знал, что сгодятся.

 

…А знаете, что было моим самым большим и непоправимым разочарованием в детстве? Калейдоскоп! Такая, помните, раскрашенная картонная трубка. Мне казалось, там, внутри, какой-то сложный механизм, который сам выдумывает, слагает и стирает узоры по своим, ему одному ведомым законам. Однажды он разбился и из него ворохом высыпались просто цветные стекляшки, всего-то. Стекляшки, разбитое зеркало и более ничего.

 

К чему это я? Да ни к чему, собственно. Просто я сейчас я встану и пойду. А вы — вы посидите ещё несколько минут. Скорее всего мы с вами не увидимся. Хотя...Сегодня тринадцатое ноября, среда. Судьба ваша мне по многим причинам небезразлична. И если вдруг... Ну вот есть такое слово — «вдруг»! Так вот, ежели вдруг вам захочется встретиться и мне рассказать о своих делах, то приходите через год, ровно, тринадцатого ноября. Думаю, через год будет в самый раз. Приходите в это самое кафе. Если я приду, а вас не будет, обещаю впредь не досаждать. Если вы придёте, а не будет меня, то... Ну... всякое случается в жизни. На том и порешим. Теперь — прощайте, Ираида Андреевна.

 

Он поднялся и, ссутулясь, засунув руки в карманы плаща, зашагал к выходу. Давя в себе желание обернуться. Он шёл, не видя ничего перед собой, вглядываясь в клубящийся мрак подсознания, силясь выдавить из сирой мглы ответ: увидит ли он ещё эту странную и болезненно близкую женщину. Мгла не давала ответа, а лишь выдавливала из своего калейдоскопического чрева невнятные картинки: пустой дом с темными окнами, семенящие следы на мокром, сизом от лунного света снегу, сонную раскачку ночного вагона, , фантомную россыпь чужого города, что-то ещё, что ничего не подсказывало ни разуму, ни сердцу, а лишь влажно, как выпаренные кристаллики, посверкивало в сумраке. Мысль его бессильно пульсировала охрипшей морзянкой и не находила отзвука в бескрайней бесцветно волнистой равнине..

 

А женщина глядела ему вслед, но не видела, ибо разум её был всецело занят невесть откуда сверкнувшим лунным лучиком надежды, и более всего на свете она боялась потерять это разреженное свечение, так странно и внезапно озарившее её истончавшую душу. А обесточенное зрение лишь привычно вбирало в себя узкую, сгорбленную спину уходящего от неё человека.

 

ЭПИЛОГ

 

Через три недели после Нового года Ираида Романова, опротестовав решение Кировского районного суда, восстановила родительские права, а ещё через месяц и дочь забрала. Супруг её бывший, Олег Евгеньевич, тому не противился, потому как по ряду причин утратил к тому делу всякий интерес.

 

Адвокатом у неё был Марк Эммануилович Гуревич, человек уважаемый. С большими людьми работал! Многие тогда сильно удивились: отчего это солидный господин связался с такой, можно сказать, вовсе пропащей дамочкой. Однако ж за дело он взялся плотно, вышел тихой сапой на свидетелей, что участвовали в том, прошлом процессе, и спокойно так убедил их поменять ранее данные показания, что те сделали вполне безропотно, сославшись при этом на то, что на них было оказано давление. Кто оказывал — не уточнили, однако.

 

Доказать причастность самого Романова Олега Евгеньевича к тому, что случилось 24 сентября в окрестностях торговой точки «Копейка» не получилось, хотя одного из напавших в тот день на Ираиду Андреевну опознали как Сергея Трубникова, бывшего охранника фирмы «Веста-Форсаж», ныне пребывающего в следственном изоляторе по обвинению в вымогательстве. Другой, Довлат Рахимов, штукатур, работал тогда на сооружении загородного дома Романова Олега Евгеньевича, недавно отбыл в город Курган-Тюбе, где проживает с семьёю. Следствие не сочло эти доводы достаточными для возбуждения дела.

 

Фирма «Веста-Форсаж» после изрядных мытарств была объявлена банкротом. Вдобавок на ней повисло сразу несколько уголовных дел. О причинах разное говорили. Однако чаще всего упоминали то, что совладелица фирмы, Сударева Алевтина Владиславовна, по непонятным причинам вывела свои активы с расчётного счета фирмы, перевела в банк на Северном Кипре да и отбыла невесть куда. Главный бухгалтер фирмы на суде признал, что получил от госпожи Сударевой немалую взятку за то, чтоб быстро и без постороннего глазу провернуть этот самый перевод. За дамочкой той водилось много немало диковинных выходок, однако тут и вовсе чудно вышло: вроде, проиграла девица в казино какую-то сумасшедшую сумму некоему неустановленному лицу. Ну а лицо то, неустановленное, вдруг от денег отказалось и запросило с дамочки, чтоб та денежки свои со счетов сняла и перевела куда следует. Ну и сбегла прямо, можно сказать, из-под венца. Папа её, в прошлом большой начальник милицейский, поклялся лицо то неустановленное, прохиндея того, непременно установить и из-под земли сыскать. А саму дочь чуть не за волосы привести, как говорится, к алтарю. Однако Олег Евгеньевич после подряд двух микроинсультов интересу к созданию новой семьи уже не проявил…

 

***

 

Ираида Романова пыталась его найти. Не за тем, чтобы отблагодарить, потому как понимала, что благодарности ему не надобны. Сама не могла понять, к чему сдался ей тот нескладный, косноязычный, во всех отношениях малоинтересный человечек, который, говоря с нею, глядел в сторону, будто к кому-то иному обращаясь. То ли от смущения, то ли от скрытой неприязни.

 

Однако что-то как будто мешало ей, обретя наконец желаемое, не так важно какой ценою, продолжать жить полнокровной жизнью ещё нестарой, вполне привлекательной, многоопытной женщины без разного рода комплексов и ханжеских рефлексий.

 

В офисе «Россоцбанка» ей сухо ответили, что никаких справок о клиентах банка они не дают, и посоветовали обратиться в милицию. Впрочем, одна из сотрудниц, некая Инга Ли, кореянка, судя по всему, повертев карточку, быстро, украдкой написала на клочке бумаги несколько слов, с сонным равнодушием сунула ей вместе с карточкой.

 

«Не надо бы вам его разыскивать. Просто совет».

 

Вот и все.

 

МАРТИНА

 

Отыскать Мартину Стахович ей помог адвокат. Верне, просто продиктовал номер её сотового телефона, попросив, однако, с подобными просьбами более не обращаться.

 

Мартина взяла трубку и, перебив её сбивчивую, нарочито доброжелательную речь, сообщила, что понятия не имеет, о ком разговор, и попросила более не беспокоить. Однако же через полчаса позвонила сама.

 

«Вы — Ираида Романова. Так?!» — почти выкрикнула она в трубку.

 

«Именно так. Но откуда вам...»

 

«Это неважно. Я сейчас дома. У меня выходной сегодня. Адрес я вам сброшу. Приходите, подождите во дворе.

 

«Но я вас никогда не видела...»

 

«Эка беда. Зато я вас видела. Приходите...»

 

***

 

«Об этом человеке я могу вам сказать многое. Да почти все, вплоть до номера паспорта и трудовой книжки. Кроме одного: где он сейчас, и жив ли он вообще. А поскольку именно это, как я поняла, вас и интересует, то, получается так, что помочь я вам не могу ничем. В последний раз я видела его в канун Нового года. Интересно — расскажу. Нет — разойдёмся к обоюдному удовольствию... Да? А вы вполне уверены, что хотите это знать?..»

 

***

 

«Когда-то, в иной жизни, давно, я, наглая, запальчивая дурочка, сунула ему визитку. Обращайтесь, мол, если что. К счастью, как выяснилось. По крайней мере, к моему счастью. Он позвонил. Вот по этому самому телефону и позвонил. Тридцатого декабря в половине одиннадцатого ночи. Странно, я узнала его голос сразу. Сказал, что ему нужно со мной встретиться. Именно сейчас. Я сразу поняла, что это серьёзно. Он вообще-то не производил впечатления человека, склонного к мистификациям и розыгрышам. Да и говорил в тот момент странно как-то. Так астматики говорят. У меня папа был астматиком... Место указал тоже какое-то странное, страшноватое даже —заброшенное депо возле набережной. Я поехала, хоть и было жутковато. Даже пистолет с собой захватила газовый. Для бодрости духа. Ходила на цыпочках по гнилым шпалам, среди полуобвалившихся построек, обмирая со страху, боясь голос подать. Пока он сам меня не окликнул. Сидел он на какой-то лавочке, среди мусора, и будто дремал. Когда я его увидела, страх пропал начисто. Я спросила, что у него приключилось. Он не ответил, и только тут я заметила, что ладонь у него в крови. И на скамейке была кровь. «Что случилось? Да ничего страшного, думаю. Пуля у меня там, понимаете? В боку. Махонькая такая, но — немного беспокоит, если честно...»

 

Я насилу усадила его в машину и отвезла к себе на работу. Я в военном госпитале работаю, медсестрой. На счастье, дежурила там Алсу, подруга моя. Хирург, как говорится милостию божьей, хоть и молодая совсем. И понимает всё без объяснений, вопросов не задаёт. Рана была в самом деле неопасная. Пуля чуть скользнула по ребру и засела в мякоти. В общем, пулю мы вытянули, как зубчик молочный у младенца. Как-никак — восемь месяцев в полевом госпитале в городе Гудермес. Не такого повидали.

 

До утра он пролежал в подсобке, больше негде было. С раннего утра я его через чёрный ход увезла к себе. День пролежал, весь вечер и ночь проговорили. Вернее, говорил он, я слушала только».

 

***

 

В общем, история такая. Приключилась она в казино «Сезам». Слыхали про такое?.. Ну я так и поняла. Ему там по какой-то причине — так и не сказал, по какой — позарез нужно было обчистить одну небедную бабёшку. Именно её. Однако дамочка та — из тех, кто с кем ни попадя играть не сядет. Надобна была надёжная, понимающая компания, и он её нашёл. Сыскался там какой-то знакомец, Стерлигов некий. Кличка у него была — Стерлядь. Рожа у него — вправду, как у отварной стерляди. Шулер, в общем-то. Однако с норовом и серьёзными завязками. С ним ещё трое. Сняли кабинет. Играли пять дней. В первые три дня дамочка его лущила, как пареный горох. Деньги на проигрыш ему Стерлядь ссужал. Три дня играл в лоха безмозглого. Даже часы проиграл. Так. А в последующие два дня тётеньку ту он обобрал по всем правилам на какую-то сумасшедшую сумму. Когда дамочка поняла, что крупно впёрлась, стала лопотать, что это все мошенничество, что её одурманили, опоили, обкурили, что она щас позвонит папе. Но братки ей намекнули, что она мыслит неправильно... Ну на шестой день братки уже ждут делёжки. И тут выясняется, что денег никаких нет и не будет, что долг он карточный ей простил за одну небольшую услугу. Вот, мол вам, гражданин Стерлигов, должок с процентами, да и разойдёмся отныне навеки. Так-то. Вот только братки таких шуток никак не понимают. Стерлядь его прижал и сказал: дела твои нас не скребут, но наша доля — треть, а за моральный ущерб возрастает до половины. Тебе неделя, и чтоб половина того выигрыша шелестела у нас в руках, а иначе — сам знаешь. Он согласился, оставил паспорт в залог. А через три дня принёс им в чемоданчике все те денежки в какую-то частную гостиницу. С избытком даже, чтоб отвязались. И получилась картина: мужичонка плюгавый, лох соломенный, за три дня спроворил денежек столько, сколько им, четверым, за полгода не добыть. Стерлядь его похвалил за оперативность и вывел поговорить напоследок в пустой номер. А там сказал: работаешь с нами месяц и — свободен, как муха. И тут он понял, что живым они его от себя не отпустят. Он и отказался. Мол, я своё сделал, всё по-честному, так что отвалите. Стерлядь тотчас полез в карман, тот хватил его чемоданчиком по лицу (тот никак не ждал этакой прыти), да ещё левой приложился, мужик он крепкий, между прочим, сбил с ног, скакнул на подоконник хотел спрыгнуть, но тот, лёжа на полу, успел в него выстрелить. Он, однако, спрыгнул. С пулей в боку, да с третьего этажа. Нормально, да? Чемоданчик бросил по дороге не то в канал, не то в канаву. Так что остались братки без бабла и с битой мордой. Ясно дело такое не прощается.

 

Такой вот Новый год у меня был. Вечером следующего дня я его отправила к себе на дачу. Хотела отвезти сама, да он отказался, взял ключи, я ему сказала, где их оставить, когда уходить будет. И всё, больше его я не видела. Через неделю съездила на дачу. Ключи были в условленном месте. Но в дом он не заходил. Я человек внимательный, от меня никакая мелочь не ускользнёт, но — не было там его! Только следы в рыхлом снегу от калитки до порога. Зачем ездил — непонятно. Да и неважно теперь».

 

***

 

— Ну вот, мадам, всё, что имела вам сообщить. Более нечего, не обессудьте. А скажите теперь, откровенность за откровенность: это ведь ради вас он влез в ту историю? Вот просто интересно: что испытывают красивые бабы, когда мужчина ради неё со смертью играет? Довольство? Мол, иначе и быть не может. Восторг? Равнодушие? Или ещё что?

 

— Ну во-первых, всё это не ради меня было. У него был свой счёт...

 

— Думаете месть? Ой, да бросьте! Именно ради вас! И потом, ежели кому мстить, то мне. А он ко мне — за помощью. А?! Как там сказано — там грешник приходит на помощь, где отвёртывается святой. Вот вы спросили, а почему я решила, что звоните именно вы? Интуиция? Нет, это у него интуиция. А про вас он мне сам сказал. Да. Так и сказал: обо мне ни кому ни слова. Только если вдруг спросит... Вдруг!. А я ведь уверена была, на все сто, что вы не позвоните. Почему? Да потому, что я вас видела. Ну как-то на пятилетии фирмы. Все были с супругами, ну и Олег Евгеньевич. Глаз от вас отвести не могла. Леди! Годива!

 

— Ага. Была леди. Сгорели пёрушки, сгорели сизые. Осталась шкурка лягушачья да кочка болотная. Кто сказал, что сверху падать больнее. Ничего не больнее! Прыг — и ты дома, на кочке своей родимой. Глазами хлоп-хлоп, носиком шмыг-шмыг…

 

Она говорила что-то ещё, сбивчиво, горячо, насмешливо, даже раздражено, не то возражая, не то соглашаясь, не то благодаря, не то негодуя. Говорила, обращаясь не столь к ней, сколько к себе самой, говорила, пока не обнаружила, что сидит уже совершенно одна на скамейке детской площадки, где на скупом, но весёлом мартовском припёке плавится снег, снуют беспрерывно галдящие дети, что на неё уже косятся, что время, кстати, уже забирать Ритку из садика, и что она теперь уже точно знает, что надлежит ей теперь делать: для начала — просто подождать. Пока. Тринадцатое ноября. Грот-бар «Tet-a-tet». До него семь месяцев и ещё две недели. Решено: она будет одета так же, как тогда, в театре. Терра Инкогнита. Именно так. Леди! Только уж без украшений. Где ж их взять-то теперь! Да и платье, где его теперь найдёшь. Ничего, она найдёт, вот просто найдёт и всё! Расшибётся, но сыщет. Выкупит, в конце концов у мужа бывшего,. А если он не придёт, то она придёт на другой день. Пока не пробьёт час и не сцепятся юркие зёрнышки калейдоскопа в тот точный, единственно верный узор. Ну а если... Ну тогда она тоже знает, что делать, но пока не скажет об этом, даже себе, даже себе...