Тысяча дней на исходе.

Луна до того светла - видно каждую травинку, каждый куст, каждую ветку, покрытую нежным флоком инея. По спелым и рыхлым сугробам крадется лисица, осторожно водит коричневым носом. Шкура лисицы - белая. А может, и её покрыл иней? На острых ушах, на узкой морде искрят снежники. И лапы лисьи утопают в блестящем снежном крошеве. Лисица прислушивается: там сучок лопнул с треском, там - звёзды шуршат и, падая, цепляются лучами за безлистые кроны. А там, за грядами снежных наносов, в маленькой деревеньке, заплакал ребёнок... Жалобно плачет дитя, мяукает, словно котёнок. Лисьи хвосты подрагивают, уши - торчком. Идти ли? Тысяча дней на исходе. День в день.

Быстро минует лисица снежное поле. На острых гребнях сугробов остаются следы: три - от лисьих лап, четвёртый - словно босая маленькая ножка не то ребёнка, не то хрупкой девушки отпечаталась. И луна заливает жидким перламутром каждый отпечаток.

Вот она, деревня - пахнет навозом и горьким дымом. Шумно сопят в стойлах хромоногие ослики и тучные буйволы. Лисица ступает на хрустящую рисовую солому. Лапам холодно, холод продирает до самых костей сквозь густую шубу. Не иней на ней. Мех - белый, словно клочок облака.

- Тяф, - словно выдохнула лунное сияние, - тяф...

Тишина. И окна-чхан темны, и еле слышны стоны спящих за стенами домов. Каждая стена - кирпичи из земли вперемешку с травой. Сама земля - на защите сердец мужских. Не пройти Кумихо. Тем и соблазн побороть легче.

- Тяф! - увереннее зовет лисица, подходя к самому бедному дому.

Этот чхогачип с рассохшимися серыми досками террасы знаком ей. Лисица тянет носом морозный воздух. В нём оранжевыми завитками кружится слабый запах горящих свечей и ароматных палочек у поминальных табличек садана. Дом нищий, но алтарь - при нём. И предкам есть чем питаться, есть чем дышать. Память о них жива.

Маленькое лисье сердце дрожит от холода и предвкушения. То одну лапу поднимет лисица, то другую - солома примерзает к мягким подушечкам. Уши торчком, в золотых глазах - на самом дне зрачков - плещется живая магия, перевитая лунными отблесками.

- Тяф! - громко зовет Кумихо под окном. - Тяф-аф-ааф!

Со Нам Ён поднимает голову с маленькой квадратной пеге, набитой соломой и мятой. Мяту с западных склонов Сыль Би принесла в замерзших руках на прошлой неделе.

- Я выкопала её из-под снега, - сказала Сыль Би, бережно укладывая ломкие тёмно-зелёные листья в деревянную тарелку и подставляя к печи. - Мята подсохнет, и я положу её в твою подушку. Ты будешь спокойно спать и забудешь о своих тревогах.

Но лисица, приходящая во сны вместе с тревогой, не забыла Нам Ёна.

- Я за тобой! Тяф-тяф! - зовет она и ждёт, ждёт... Ведь сегодня тысяча лет на исходе.

Нам Ён пристально смотрит в лицо жены. Глаза Сыль Би закрыты, дыхание ровно и свободно. Нам Ён слышит зов Кумихо, он помнит, какая нынче ночь.

- Я усмирила и жажду, и голод, и злобу. Я долго ждала, - шепчет лисица Нам Ёну. И сквозь стены по спрессованным стеблям, по комьям глины и земли сочится яд правды - Кумихо пришла за ним, как и обещала.

Мужчина наскоро завязывает веревки на холщовых паджи и накидывает выцветший толстый халат-пхо. Зажигает маленькую свечку. Воск в ней плох. Он быстро оплывает и страшно чадит - бумага фонарика изнутри вся покрыта серой копотью. Потому и свет, пляшущий в руке Нам Ёна, кажется призрачным. Словно мужчина поймал одну из шуршащих звезд.

Они встретились на границе тысячелетий, двух миров, мрака ночи и серебряного сияния светил. Нам Ён в тонких посёнмаль ступил на промерзлую рисовую солому. И рядом встали маленькие черные лапки Кумихо. Она задрала мордочку к небу - любуется на звёзды. И ярче звёзд сияют глаза Нам Ёна.

- Я никому не сказал о тебе, Кумихо, - шёпотом говорит Нам Ён лисице.

И лисица поводит девятью пушистыми хвостами.

- Тысячу дней ты молчал, Нам Ён. Но все эти годы я боролась с соблазном, который был мне неведом прежде. Чего я жаждала больше? Твоего сердца? Или человеческой жизни?

Лисица улыбается, оскалив мелкие белые зубы.

- Ты не сказал обо мне ни единой живой душе. Но сердце, что бьётся у тебя в груди, принадлежит другой. Сыль Би. Так её зовут?

Звёзды в глазах Нам Ёна блекнут, и зрачки, расширившись, становятся бездонно-тёмными.

- Не тронь Сыль Би, лисица! - кричит мужчина.

Слова его вырываются в ночь молочными клубами пара и падают к ногам Кумихо.

Она стоит нагая, укутанная локонами чёрных густых волос. Не зовёт его больше по имени, не глядит в его глаза, задрав голову. Теперь лицо Нам Ёна - прямо напротив её улыбки. Но зубки девушки-Кумихо всё такие же мелкие, острые - лисьи.

- Не трону, - говорит Кумихо и берёт его за руку.

Пальцы у неё тонкие, белые и холодные. Будто сама Зима позвала Нам Ёна в свой плен.

- Не трону, - повторяет лисица. - Ты всё равно мой.

 

Утро пришло в деревню раньше положенного. Мутный рассвет утонул в сероватом тумане, распластавшем космы по долине. Деревенские, проснувшись, принялись за дела. От дома к дому протянулись тропинки на заиндевевшей, припорошенной снегом соломе.

Сыль Би открыла глаза и почувствовала горький запах мяты. Мужа рядом не оказалось. По натоптанным тропинкам бегала заплаканная Сыль Би в поисках Нам Ёна...

- Лисица забрала твоего мужа, - сказала шаманка Су Хэ. - По снежному полю к деревне идут следы Кумихо, я их видела. А обратно, к лесу, к западным склонам, шли человеческие ноги - мужские да женские.

- Что же мне делать, бабушка?

- Ничего, дочка. Их судьба связала. Нам Ён был добрым мужем и хранил семейный очаг. Но ещё пуще хранил он тайну своей лисицы - тысячу дней. А она ждала его - тысячу! День в день.