Усталым ты уснёшь, ты мучим жаждой...

Усталым ты уснёшь, ты мучим жаждой,

Но нечего в ночи студёной пить.

Угрюмый нелюдим, молчишь, однажды

Уставший ночи слёзные молить.

 

Тебя ли, ссыпав соль в твои рыданья,

Сумеет демон Боли подчинить,

Надевший на тебя венец страданья --

Но не сумевший сердце очернить?

 

Бескрайней чарки чёрной яд бурливший

В живую грудь проник -- хоть не живи;

В бессилии его сполна испивший

Не тронут чистой милостью Любви.

 

Им раны твои -- смех, что так серьёзны,

Боль дикая влечёт тебя на край,

И в сотый раз горючие льют слёзы,

Крик скорби в радужный и дальний рай.

 

О сколько раз здесь на частицы пыли

Грудь чёрный ураган разъял легко

В краю святом, где в астры радость лили

Цвет свадебной фаты и молоко.

 

Сонм корневищ лесных обвил дорогу,

И, не подняв разбитой головы,

Улыбку материнскую и Бога

Ты вспомнишь у обагренной травы.

 

Ты вспомнишь, что, немой от истязаний,

Коварных мук, застрявших в горле слёз,

К Мечте разбитой, бледный от страданий,

Растерзанное сердце ты принёс.

 

Но будет так: таинственно ликуя,

Ворвётся в грудь поток из множеств струй,

Родник священный, чистым поцелуем...

Тебя не минет Божий поцелуй.

 

Есть рай земной: в нём солнца свет сусальный,

Тепло от детских рук и чистый мёд,

На белой скатерти кулич пасхальный,

И нежных губ на скверну раны йод.

 

...За то, что, вызывая смех, в неволе

Забилась белой птицей, чуть дыша,

И кровью залилась от острой боли,

От взрослой -- ещё детская душа.

 

За то, что повзрослела так поспешно,

И не нашла пристанищ у светил,

За колдовской и чёрный яд насмешек,

И жалкий вид огромных её крыл.