Есенину
Я свистеть не умею, увы!
Но такой же, как ты, хулиган.
Не боюсь я крикливой молвы.
Может русский, а может цыган.
Я был розою, жабою был…
Загорался и тух, как свеча.
В душу ангелов я поселил.
И чертей запустил сгоряча.
Люди сильно любили меня,
Но я мало успел им отдать.
И ругали, пытались менять.
Я смеялся в лицо: “Вашу мать!”
Стоит крылья расправить… Толпа
Миллионом завистливый змей
Зашипит, ненавистно глупа:
“Не вставай!” “Не пытайся!” “Не смей!”
Когда голову я поднимал,
Начинали пинать и толкать.
Когда падал, жалели. Стонал я,
Но никто не спешил помогать.
А когда умер я, как и ты…
Потащили в рубахе под крест.
И завыли: “Уходит поэт”. И цветы
Понесли - с дальних мест.
И сказали: “Он был хулиган,
Но душа его была чиста”.
“Он бунтарил, нередко был пьян -
Неспроста, неспроста, неспроста…”
Пусть я не был талантлив, как ты,
Но, как ты, я березу любил.
И Русь матушку нашу, как ты,
Всей душою я боготворил.
Помотался, но в каждой стране
Сердцу милый пейзаж я искал.
Возвращаясь, в слезах и вине,
Землю русскую я целовал.
В роще лишь надышаться я мог…
Напивался крыничной водой…
А потом я устал, я продрог.
Поседел в 30 лет. Молодой.
Не хотел умирать и себя
Пощадить я мечтал, но не мог.
Ради тех, что всё рядом, любя.
Уберечь бы. Да не уберег.
Мне твердили: “Жить нужно в любви”.
Я любил, но не всех и не вся.
Говорили: “Постой, не гори,
Не шуми, не руби сгоряча”.
Но не мог часто мимо пройти
И орал во всю глотку им: “Хватит!”
“Ты не можешь себя так вести!”
“Ты себя слишком быстро растратишь”.
Видно, рок мой не прожить до ста.
Ведь такие до 100 не живут.
Им даются сердца и уста
Словом жгут, кровью жгут, сердцем жгут…
Видно, долго без воздуха был.
Видно, жаждой томилась душа.
Захирел, не успев, не прожив.
Жить спешил. Умер вдруг, не спеша.
