Есенину

Я свистеть не умею, увы!

Но такой же, как ты, хулиган.

Не боюсь я крикливой молвы.

Может русский, а может цыган.

 

Я был розою, жабою был…

Загорался и тух, как свеча.

В душу ангелов я поселил.

И чертей запустил сгоряча.

 

Люди сильно любили меня,

Но я мало успел им отдать.

И ругали, пытались менять.

Я смеялся в лицо: “Вашу мать!”

 

Стоит крылья расправить… Толпа

Миллионом завистливый змей

Зашипит, ненавистно глупа:

“Не вставай!” “Не пытайся!” “Не смей!”

 

Когда голову я поднимал,

Начинали пинать и толкать.

Когда падал, жалели. Стонал я,

Но никто не спешил помогать.

 

А когда умер я, как и ты…

Потащили в рубахе под крест.

И завыли: “Уходит поэт”. И цветы

Понесли - с дальних мест.

 

И сказали: “Он был хулиган,

Но душа его была чиста”.

“Он бунтарил, нередко был пьян -

Неспроста, неспроста, неспроста…”

 

Пусть я не был талантлив, как ты,

Но, как ты, я березу любил.

И Русь матушку нашу, как ты,

Всей душою я боготворил.

 

Помотался, но в каждой стране

Сердцу милый пейзаж я искал.

Возвращаясь, в слезах и вине,

Землю русскую я целовал.

 

В роще лишь надышаться я мог…

Напивался крыничной водой…

А потом я устал, я продрог.

Поседел в 30 лет. Молодой.

 

Не хотел умирать и себя

Пощадить я мечтал, но не мог.

Ради тех, что всё рядом, любя.

Уберечь бы. Да не уберег.

 

Мне твердили: “Жить нужно в любви”.

Я любил, но не всех и не вся.

Говорили: “Постой, не гори,

Не шуми, не руби сгоряча”.

 

Но не мог часто мимо пройти

И орал во всю глотку им: “Хватит!”

“Ты не можешь себя так вести!”

“Ты себя слишком быстро растратишь”.

 

Видно, рок мой не прожить до ста.

Ведь такие до 100 не живут.

Им даются сердца и уста

Словом жгут, кровью жгут, сердцем жгут…

 

Видно, долго без воздуха был.

Видно, жаждой томилась душа.

Захирел, не успев, не прожив.

Жить спешил. Умер вдруг, не спеша.