Интернет-трилогия

Дворяков Алесь

Псевдобиографический рассказ № 1
«Записки анонимного неудачника»
Но какой путь легче? Когда ты знаешь или остаешься в неведении?
(Джеймс Клеменс «Буря ведьмы»)

Посвящается В.В.В.
Данные события в рассказе описываются в период с 17 декабря 2013 года по 28 февраля 2014 года. Пожалуй, это было самое лучшее время. Рассказ не претендует на художественную ценность. Я просто захотел это написать.
Вступление.
Ничего не меняется. Жизнь меня ничему не учит. Ах да, о чём это я… Существование! Существование меня ничему не учит. Когда-то недавно, хотя, вроде, и очень давно (примерно год назад) я уже описывал схожую ситуацию с той, которая будет здесь изложена, но так и не научился на ошибках, хотя иногда пытаюсь учить кого-то другого. Здесь тоже не будет счастливого конца, потому что эта моя рукопись – это смесь идеального и реального, и уже стало понятно, что в жизни больше реального. Также не следует идеализировать бытовое, приниженное, реальное и не нужно пытаться овеществить те мысли о чувствах, которые иногда витают в голове спонтанными отрывками, если не готов к такому повороту событий. Что же поделать, я же неудачник, «в понедельник меня мама родила». Я, конечно, не верю в приметы, только в некоторые, но в ту примету, согласно которой рождённые в понедельник – невезучие, уже начинаю верить всё сильнее и сильнее.
Часть 1. Спроси.Меня.
Есть в интернете один такой сервис вопросов и ответов, где определённому человеку анонимно можно высказать всё что угодно или что-то узнать. До сих пор не знаю, зачем мне нужно было пользоваться этим сервисом. Лучше бы нормально познакомился с той, с кем хотел, и не было бы этого рассказа, «нытья», как говорит мой друг. Но в этот раз в мои планы даже не входило знакомство, девушку я знал. Не так хорошо, конечно, но мне хватало и этого. В другой соцсети я просто увидел в друзьях друга её фото и оригинальную фамилию. Ассоциации, вызванные этой фамилией, требовали подтверждения, и я спросил анонимно, почему она взяла такую фамилию. Дальше, видимо, всё сделали недостаток общения и скука. Вместо одного вопроса уже появился целый диалог. Неужели я её так заинтересовал, чтобы она стала просить сказать, кто я на самом деле? Или просто ей нужно было удовлетворить своё женское любопытство?
Чувствуя, что морочу ей голову, я пожелал ей спокойной ночи и уснул. И надо же: она мне приснилась. Мой фрагментарный сон был о том, что она узнала, кто я, и мы разговаривали. Непонятно о чём. Да и неважно. Такие странные совпадения. Или просто думал о ней перед сном, и она приснилась. Такое бывает. Утром следующего дня я написал ей об этом, а потом наша анонимная беседа опять ни к чему не привела, кроме как её желания того, чтобы я раскрылся, «снял маску». Можно было уже тогда предположить, что из таких разговоров и начала знакомства ничего путного не выйдет, но я уже ни о чём не задумывался. Я был пьян. Задав последний вопрос, я уснул, не дождавшись ответа и забыв выключить интернет в смартфоне.
Часть 2. Из огня в полымя.
С приходом нового дня я в итоге решился продолжить с ней общение. Хорошо, что я был анонимом, а иначе, узнав кто я, она бы больше не могла бы со мной нормально общаться, как, собственно, это и произошло. Этакая таинственная оболочка анонимности удерживала её заинтересованность ко мне, и не давала ей вырваться на свободу.
В безымянной, но хорошо всем известной социальной сети у меня давно был второй аккаунт, которым я не пользовался. Наверно, у многих есть такие аккаунты. Видимо, после этого уровень нелепости ситуации стал бы зашкаливать, если бы был такой прибор как «нелепометр», например. Да, я продолжил общаться с ней, но всё равно я был анонимным, как бы смешно это ни звучало. Вернее, она позволила мне с собой общаться. До сих пор предполагаю несколько вариантов, почему она сделала это и не стала игнорировать. Как-то сразу же легко стало с ней общаться, она была дружелюбно настроена, несмотря на идиотские условия общения, созданные мной. Появилась возможность говорить обо всём, и я ей пользовался. Она – особенная, слова её звучали особенно, хоть и были только словами, выведенными на горящем экране. Не нужно было ничего, только телефон в руках, который вибрировал от пришедшего сообщения, и я жадно читал ответ. Всё было легко и просто, и поэтому не очень хорошо впоследствии.
Часть 3. Анонимизированность.
Всё время она не оставляла попыток выведать, кто же я на самом деле. Когда заходил разговор об этом, я всё объяснял тем, что, узнав, кто я на самом деле, она больше не захочет со мной общаться так, как сейчас. Настроение её портилось, она, может, даже психовала (внутренне, естественно), отвечала односложно и спрашивала всяческие детали. Нет, пока что никак нельзя было раскрываться. Проходило какое-то время, и мы опять мирно беседовали, перейдя на другую тему.
Особенно мне нравилось говорить с ней до утра. Было во всём этом немного романтического, можно сказать, киберромантического. Я прогонял сон, нажимая на клавиши и ждал, пока она ответит. Больше ничего не было нужно. Я представлял, что она тоже сидит, как и я, в тёмной комнате, у неё играет музыка, и ей тоже больше ничего не нужно.
Она сказала, что в итоге когда-нибудь «расшевелит» меня, заставит раскрыться. Я только ухмыльнулся. Я обязательно раскрылся бы, но только когда сам захотел бы. Мне и так было хорошо общаться с ней, и ей не нужно было что-то придумывать для ответа конкретное, специально для меня в том случае, если бы она знала настоящего меня. А так перед ней человек без лица, и тень создавала объём.
Часть 4. Ирреальность встреч.
Это общение началось у нас почти во время сессии, поэтому мы и могли общаться до раннего утра. Наступали дни консультаций и экзаменов в университете, и так как мы были из одного университета, то иногда мне удавалось её замечать, её чёрное пальто, шарф, волосы, глаза. Ещё миг – и я уже на улице, иду с музыкой в наушниках, прячу руки от мороза и думаю, насколько я неудачник. Потом прихожу домой, в общежитие, жду её, и снова улыбаюсь, как дурак, монитору или экрану. Даже видел когда-то, как она сидела на подоконнике, и с кем-то разговаривала, но тут же вспомнил про своё анонимное положение, и пошёл дальше. Хотя и не знал, что бы сказал ей.
Второй причиной того, что я скрывался, было то, что я хорошо владею письменной речью и плохо владею устной. Понятно же, что это был бред сумасшедшего, она это видела в качестве отговорки, но, заговорив я с ней тогда, я бы выглядел ещё большим идиотом, чем позиционировал себя таким в соцсети.
Мы перебрасывались только словом «привет», когда виделись, и то крайне редко. Увидев меня в очереди в буфет, по студенческому закону она подошла и купила то, что ей было нужно, а я стоял с колотящимся сердцем, и выдавливал из себя, как кровь из пальца, единичные слова.
Знаю, что подумает читатель, но такова суть моего общения с понравившейся девушкой, такова особенность моего поколения, знакомящегося в сети. Не знаю, есть ли ещё где-нибудь такие, как я. Во всяком случае, должны быть. Нет, это не конец рассказа, как может показаться. Дальше – больше!
Часть 5. Проиграно сражение, а не война.
Не знаю, зачем пишу всё это, но записать нужно, пока свежи воспоминания и впечатления. Я выяснил, что она неповторимая, оригинальная и яркая личность. Нет, это не слишком громкое заявление. Много времени, чтобы это понять, было ненужно. Мы общались долго и часто, с ней мне не было скучно, грустно, одиноко. Экран съедал эти плохие вещи, самообман рассеивал на несколько дней моё обывательское существование. Всё-таки настал день, когда анонимность ей надоела, моя красивая собеседница прямо заявила, что больше не сможет со мной общаться, ей некомфортно в такой ситуации. Даже после многочасовых диалогов, даже после бессонных ожиданий прихода ответного сообщения. Но даже это не подвигло меня на раскрытие, я знал, что это опять её каприз, а завтра мы опять будем говорить, всё будет хорошо, относительно хорошо. Но нет, всё стало серьёзно. Моя твердолобость была виновата, и мы прекратили общаться. Да, вспоминаю, когда она, шутя, говорила, что я ей нравлюсь, а я только улыбался, и писал, что обязательно ей скажу, когда она мне понравится. Ещё долго я буду помнить шутку про то, что наши дети были бы умными, ведь однажды я слишком зафилософствовался над темой её курсовой, хоть по легенде я был инженером. Много ещё чего буду помнить, никуда же это не денется.
Начались каникулы. Дома всё было как прежде, с другом мы впустую тратили время, как и полагалось этому быть. Я часто заходил на её аккаунт, она всё время была оффлайн. Я скучал, скучала ли она… Неважно. Я только знал, что так всё не должно закончиться, ещё не закончена война, хоть я и проиграл сражение. Скоро наступит следующий семестр, шестой, вот там и посмотрим.
Часть 6. На круги своя.
Всё возвращается на круги своя. Началась учёба, она снова была в интернете, я решил действовать. Не знаю, у меня же не было цели, для чего мне нужно было действовать? Однако я начал с того, что перечислял на её мобильный номер всяческие символические суммы в белорусских рублях, состоящие из одинаковых цифр Мне опять нужно было её внимание, мне нужно было её заинтересовать. В анонимной сети мы опять разговорились, опять она читала мои кажущиеся мнимыми отговорки, но, казалось, не была уже зла на меня. Притом можно было разговориться: день Святого Валентина был на носу, опять стало весело, сердце забилось немного быстрее.
Были другие слова, другие желания. Я уже так и видел, как мы целуемся на лестнице в университете или как я поднимаю её на руки. Только в действительности целоваться я плохо умел, но по её мнению, черепахи вообще не умеют целоваться, но это не мешает им быть вместе.
Какое «вместе?..» Ты же не ищешь отношений (как будто я их ищу). Ты даже не знаешь, о чём ты говоришь. Мы, разговорившиеся в соцсети и ушедшие туда с головой, придумали много письменных планов, а в реальности – перебрасывающиеся несколькими словами. Как?! Как я ещё мог упустить то, что ты не ищешь отношений, быть свободной для тебя так хорошо. Только потом я узнал это. Вероятно, это обычная ловушка, вероятно, я в неё почти попался.
Глава 7. Наконец-то.
Поезда определённо играют какую-то роль в моей жизни. Где как не там можно сидя и долгое время, слушая музыку, подумать о чём-то, пофилософствовать, пока за окном мелькают и мелькают посёлки, леса и поля. В такие моменты у меня наступают определённые озарения (иначе просто не знаю, как их назвать). В голову залетит какая-то мысль, а ты сидишь, её развиваешь, и точно уверен, что так и сделаешь. Я ехал поздним вечером в этот раз, и за окном была темнота. Но озарение наступило. Помню точно, что это было 15 февраля.
Мне захотелось раскрыться. Мне надоело быть анонимом. Я уже хотел как можно быстрее приехать, зайти в дом, подключиться к точке wi-fi и написать ей. Поезд всё приближался, волнение, которого было немного, начало нарастать. На такси я доехал до дома с мыслями о предстоящем раскрытии.
Сначала я не знал, что конкретно ей написать. Я просто спросил, ожидаемо ли было то, что это буду именно я. Сердце застучало, в висках пульсировало, наступила этакая мини-кульминация, и я нажал на кнопку «отправить». Ожидание длилось примерно полчаса. Странно, я отчего-то переживал, немного. И немного удивился, когда прочитал, что она мне ответила. Она догадывалась, догадывалась, что это был я, но, как сказала, только первые две-три недели. А потом догадки исчезли, ведь я её избегал.
Избегал… Да я даже и не думал об этом, я вёл себя как обычно, только иногда поглядывая на тебя. Да, я не признался сразу, но это тоже не значит, что я тебя избегал. Я избегал самого себя, своего идиотского характера и способа мышления, но никогда бы не вздумал избегать тебя.
Вечерний наш диалог стал таким же, как и раньше. Только теперь стал очевидным вопрос: что же делать дальше? Все эти шутки с разных сторон, видимо, в итоге и привели в тупик, а пока мы опять говорили, и я опять на некоторое время стал счастливым. Однако надолго ли?
Помню, это было 18 февраля. Только тогда я с ней встретился в университете и только тогда я с ней заговорил. По-настоящему, без социальных сетей, мы просто шли и говорили. Чувствуя некоторую неловкость, я пробовал её преодолеть, но боялся сказать лишнее. И вообще есть у меня такой недостаток: говорить не то или не так. А тогда помнился только коридор и она, её руки. Я почему-то смотрел на её руки. Было бы здорово взять её руку и поцеловать, как раньше, в эпоху прошлых столетий. Но мне не хватало смелости, я боялся всего. Покажись я напористым или глупым, может, я и не сожалел бы, ведь я рискнул сделать хоть что-то. Не было ни следа от наполовину шуточных моих заявлений о поцелуях на лестнице, мы прошлись и разошлись. Это был наш первый разговор в реальности. И далеко не последний.
Часть 8. Декаданс.
Наступили одни разговоры в социальной сети. Боясь быть навязчивым, я всё равно долго не мог быть без неё, писал каждый день. Что же за бред?! Что я пишу сейчас?! Что за время настало?! Стыдно..
Регресс. Чувствовался приближающийся регресс. Диалоги были не те, я, неанонимный, теперь казался навязчивым, глупо себя ведущим и уже, видимо, помещённым ею в психологический карантин. Я знал, с самого начала знал, что, узнав, кто я, всё пропадёт. Так и было. Медленно я терял её, терял её расположение, интерес, всю интригу, сформировавшуюся за такой небольшой период времени. Всё пошло не так, и я сам стал действовать не так. Но как надо было действовать, когда знаешь, что отношения ей не нужны, тебе они тоже не нужны, но с этим человеком хочется быть? Давно не державший никого в своих руках, никому не говоривший комплименты и не придумывающий сюрпризы и подарки, должен ли я был надеяться на что-то, и что это могло бы быть?
Чувствуя, что скоро моя чаша терпения переполнится, я заменял её односложные ответы своими двусложными вопросами, и опять в душе появлялось озарение, только это озарение уже, как казалось, не приведёт ни к хорошему, ни к плохому.
Я задал вопрос, на который заранее знал ответ: будет ли у нас с ней какое-то будущее? «Извини, но мы будем ходить и вежливо здороваться». Всё понятно: френдзона. Или не френдзона. Френдзону же выдумали неуверенные в себе слабаки, которые так и не дошли до своих целей. Это я услышал от какой-то девушки. Но это неважно, по крайней мере, я пытался.
Серьёзно, даже когда я расставался с девушкой в далёком 2011-м году, я не ощущал такой контраст ощущений. Когда я понял, что всё закончилось, к горлу подступил ком, вот-вот, и вырвутся бешеные слёзы, скупые, забытые в детстве слёзы. Я шёл вот так, задыхаясь, как от астмы, и думал, что даже со своей девушкой я расстался не так. Теперь было действительно обидно, а предъявлять обиды оставалось только себе. Такое состояние удушья длилось полчаса, после я написал последние слова: «спасибо, что общалась со мной, несмотря ни на что, за то, что ты такая вообще есть, прощай». Эта привычка рвать с корнем сохранилась у меня давно и не знаю, когда она исчезнет.
Часть 9. Три сна.
Три дня подряд после этого мне снилось три сна, в каждом была она. В первом сне мы шли по дороге, возле моего старого дома, я взял её за руку и держал. Я ощущал её руку, но потом сам её отпустил, специально, почувствовав злость на себя или на неё. Во втором сне она вела новости на каком-то канале, а я смотрел на неё, красивую, сколько бы раз ни повторял. Думаю, она и станет телеведущей, как она этого и хочет. Ну а третий сон состоял всего лишь из того, что я видел её боковым зрением, каким сейчас на неё смотрю и в реальной жизни. Мы просто сидели на паре по русской литературе, я всё время искал её глазами.
Всё так символично. Но это просто совпадения, жизненные совпадения, реализм в самом чистом его виде. Время от времени я посещаю её страницу, непонятно зачем. Легче-то мне из-за этого не станет. Что с меня взять, если я боюсь с ней встретиться даже глазами.
Часть 10. Ещё немного потерпите.
Что сейчас? Совершенно ничего. Она не прекратила мне нравиться, я не прекратил применять боковое зрение. Я её вижу только на одном занятии и иногда мы пересекаемся случайными образами. Судьба здесь совершенно не при чём.
Знаю, мой рассказ противоречит всем законам поведения, здравого смысла и логики. Мне уже нечего больше сказать, да и стоит ли. Может, ещё всё изменится, хотя вряд ли: я же не изменился, я остался всё тем же анонимным неудачником, который пишет свои записки. На память, что ли, – не знаю.
Конец. (22.03.2014)
__________________________________________________________________

Такой же псевдобиографический рассказ № 2
«Записки неанонимного удачника»
Да, любовь — это единственная радость в жизни,
но мы сами часто портим её,
предъявляя слишком большие требования.
(Ги де Мопассан «Милый друг»)

Посвящается В.В.В.
Хочу попросить прощения у всех вас, мои читатели: я опять пишу ещё один такой же рассказ. Не знаю, будет ли он последним либо моя графомания перейдёт всяческие дозволенные ей границы. В общем, не поминайте лихом.
Замечание: мысли автора и мысли героя не всегда могут совпадать. Все действия в рассказе неслучайны.
Ещё одно вступление.
Много чего изменилось. Даже я уже не считаю себя неудачником, ведь это было бы слишком уж самокритично. Поступки – да, неудачны, слова – тоже, но я уже смирился, я просто полагаю, что словами на бумаге я добьюсь чего-то большего, нежели словами, которые я произнёс или так и не произнёс. Так у меня значительно больше шансов. Я уже не помню дат наших встреч или наших ссор, да и не нужны они никому: ни мне, ни, тем более, ей. Просто возникло определённое настроение: написать ещё один рассказ, и я попытаюсь написать его как можно быстрее, на радость ей и себе.
Часть 1. Апрель.
Ненавижу бессонницы. Да и не знаю людей, которые их любят. В это время лежишь, думаешь обо всём на свете, приятном или неприятном, но думаешь. А в этот день всё началось примерно с полудня: она прочитала мой рассказ, посвящённый ей. Как я это узнал? Да просто, по статусу. Да и «лайк» она поставила под одним из стихотворений не просто так. Ну и хитрая же она! Я сидел на паре, и меня изнутри прямо-таки раздирало любопытство. Обязательно надо было спросить у неё, прочитала ли она его наверняка. И был проверенный способ: анонимный сервис вопросов и ответов. И на мой вопрос, прочитала ли она рассказ, она ответила как-то непонятно. Так же непонятно, следовательно, роились потом и мысли в моей голове, настроение немного испортилось, но впереди были дела, и я про всё забыл. Уже дома, с компьютера, я чуть ли не каждые пять минут заходил на тот сайт, она ответила по-другому, сказав, что рассказа ей не хватило. Ох уж это первоначальное волнение, как в старые добрые времена. Хотя, какие они старые и какие они добрые? Каждый раз, нажимая на кнопку «отправить вопрос», я всё больше и больше хотел узнать её мнение, которое в конечном итоге не осталось понятным до конца.
Поздний вечер, пора ложиться спать. Но не спится. Я думаю. Я ей напишу, и это я точно знаю. Я напишу ей, продолжающей мне нравиться, ей, недоумевающей, видимо, до сих пор, почему я себя так веду. Ей, которой, я только и нужен был, чтобы «просто общаться», а, может быть, и ей, которой всё это время было всё равно, что я чувствую и о чём я думаю.
Долго не думая, я просто зашёл в социальную сеть, смысл моего сообщения был примерно следующим: «Ты мне нужна, я так долго без тебя не продержусь, ведь очень привык к тебе». Выглядело это иначе, завуалировано под другими словами, но смысл был тот же. Как будто камень с плеч свалился, я уснул в два часа ночи, но ещё думал, что она тоже где-то там, спит своим безмятежным сном, сном, который я никогда и ни при каких обстоятельствах не увижу, спит, смеясь или плача.
Часть 2. Воскресенье.
Воскресенья я тоже не особо люблю, они скучные. Может, эта неприязнь к этому дню недели возникла ещё в детстве. Но всё-таки в некоторые из воскресений на душе царит какая-то непонятная гармония, всё хорошо. За окном – безмятежный могилёвский день, один из новых, но при этом повторяющихся каждый раз дней. Я вспомнил, что она должна обязательно ответить, она настроена благосклонно, и выберет «помиловать», а не «казнить». Ещё немного, и я опять буду счастлив, и тоже немного.
Да, она ответила. Сколько раз у нас всё начинается, как будто в первый раз. С ней опять стало легко, ведь она всё знала, прочитав рассказ. Возник любимый мной столько дней почти откровенный, сдержанно честный диалог о том, кто как себя вёл все эти дни. Она иногда перечитывала все наши диалоги, искала мой новый аккаунт, а я ежедневно смотрел на её аккаунт и читал ответы на сервисе анонимных вопросов. Мы ничего не делали, и так было проще: искать чего-то в сети, а не в жизни. Да, теперь всё опять стало хорошо, но это было ненадолго. Надолго оставались только наши диалоги сейчас, в которых было много разъяснений, своеобразных признаний, уходивших в небытие, не приобретавших для неё серьёзного значения.
Люблю говорить в воскресенье
С тобою о том и о сём.
Нелепое песнопение
Съедает всю скуку живьём.

Скуки точно не было, я жадно выхватывал из сети пришедшее очередное сообщение, сопровождающееся звуковым сигналом. Мне больше ничего не было нужно, но и меньше тоже.
Часть 3. Урок.
Наступил вторник, а вторник и четверг я любил за то, что мог увидеть её. Не так, чтобы пройти мимо и поздороваться, а более-менее нормально, поговорив о чём-нибудь. Я вошёл в зал, и сердце ёкнуло, увидев её. Сколько ему ещё ёкать, я до сих пор не знаю. А она всё та же, недосягаемая, независимая, гордая. А я стоял и разговаривал с другими о каких-то ненужных вещах. Ещё момент – и она идёт, слегка помахав рукой, проходит дальше. А что теперь? Ладно, пойду, поиграю в теннис.
Буду Капитаном Очевидностью, но скажу, что теннис – игра для двоих, только вдвоём можно сыграть наилучшим образом. Значит, симпатия, влюблённость, любовь – тоже виды спорта, не включённые ни в какие олимпийские списки, но очень распространены среди общества.
Я не знал, куда деваться, но и не хотел куда-то деваться, когда она тоже подошла к теннисному столу с целью поиграть. Играет она хорошо, но я всё-таки лучше. И больше мы не играли, а спорили. Спорили о том, будет ли она читать мои стихотворения, посвящённые ей, при мне. Она упорно не хотела читать их при мне, но этот весёлый спор мне очень нравился. Это была вторая по продолжительности встреча, после встречи в коридоре, и после неё мы опять редко виделись и разговаривали, мы заменяли это социальной сетью. Но, честно, это лучшая встреча, пусть бы их было ещё больше!
Наигрались, и пора было идти. Стоя около раздевалки, я смотрел на её ноги. Я люблю смотреть на её ноги. Они приближались к идеальным, завораживали мой взгляд, от пяток до самой верней части. У неё очень красивые ноги.
Что же касается стихов, то я их отдал, распечатанными, «без боя». Пусть хранит их, они же её, и ничьи больше.
Часть 4. Глупости.
Глупостями она считала буквально всё. Я хотел поцеловать её руку – глупость. Я хотел позвонить ей – тоже глупость. А что было не глупостью? Как же это меня злило. Она подсознательно отстранялась от меня в такие моменты. Один раз, встретившись со мной на третьем этаже университета, она едва заметно дёрнулась в сторону. Я уже ни на что не рассчитываю, мне нечего терять. И никогда не было того, что было терять. А она хотела просто общаться, так было удобно. Меня это давно не устраивало, я был не «подружкой» или «знакомой», с которой можно было просто поболтать. Мне этого мало. Мне мало её. Так, позиционировав себя недотрогой и неприступной принцессой с высокой башни, она не оставляла мне шансов. Пойти в кино или зоосад? Глупость! Подарить цветы? Глупость какая! Нет, только не так. Всё должно было стать иначе. Но я виноват, я нарушил хронологию событий, до них ещё было немного интересного.
Часть 5. Сеть.
Один из лучших наркотиков, когда-либо придуманных человеком. Не замечаешь времени, можешь отдать всё время только ему, борешься с ним и испытываешь своеобразную ломку при его отсутствии. Это Интернет. Большинство нашего с ней времени проходило именно там. Не нужно было говорить лицом к лицу, можно было подумать, как бы ответить как-то более оригинально, и вообще, было гораздо проще общаться, чем в реальности.
Когда она писала первой, я радовался. Каждый раз в начале наши диалоги обретали силу, а под конец угасали. Это своеобразная диаграмма. Мы говорили о разных вещах, и иногда я даже не задумывался, что ответить, ответ приходил мгновенно. Я представлял, что она пишет мне из дома, укрывшись тёплым пледом или из своей комнаты в общежитии, сидя в кромешной темноте. В любом случае, всё время мне нравилось думать, где она сейчас и какие эмоции отображаются на её миловидном лице.
Может, в сети я превращался в пафосную мямлю, слушая не характерные для мужского пола песни о любви и ставя перед собой какие-то несбыточные цели. Я специально нашёл две песни о её имени, одна из них очень хорошо описывала нашу ситуацию. Её характер острее любой иголки, а я был связан по рукам и ногам надеждой. Много песен напоминает о ней. Слушая их, автоматически от воспоминаний, как от родовой травмы, уже не избавишься. Да и не нужно было.
Её милые фото, её улыбка на них не заставляли меня сомневаться, я каждый раз смотрел на них и улыбался. Я не хотел забывать этих улыбок, и поэтому часто смотрел на фото.
Но одних фото мало. Наши диалоги часто заходили в тупики, либо она отвечала неохотно. Всё повторялось, как в прошлый раз. Как же всё это было глупо, это были те же грабли. Они почему-то всё время склонны появляться.
Часть 6. Про музу.
Просыпайся, моя муза,
Сладко в ложе потянись,
Подъезжай скорее к вузу,
Выпей кофе, улыбнись.

Мне нравится называть её музой. Это действительно так, она моя муза, она вдохновляет, привнося что-то своеобразное в моё вдохновение. Ей тоже, видимо, нравится, что я её так называю. Следует отдать ей должное: она не дала мне творчески умереть, при этом, никак не реагируя на любые посвящённые ей стихотворения, кроме слова «красиво».
А теперь следует объяснить, почему она моя муза и вообще что я понимаю под этим словом. Музой я называю образ девушки, которая мне нравится. Я выбираю лучшие её качества, идеализирую её, наделяю немыслимыми способностями. Это не самообман, я прекрасно знаю её плюсы и минусы, я могу выделить что-то для себя, и никто не помешает мне считать её своей музой, кроме меня самого.
Только с ней я честен и откровенен, может, даже слишком откровенен. Она и дальше будет для меня такой же светлой, красивой, нужной.
Часть 7. Как сказал Сократ.
Тайное рано или поздно становится явным. Всё как обычно. Думаю, она не хотела, чтобы кто-то на факультете вообще знал про нашу ситуацию. Но всего утаить невозможно. Есть вопросы, которые требуют ответы. Чувствую, скоро все будут знать про нас, но от этого мне не страшно, пусть. Так будет даже легче. С девушкой, которая догадалась, кто моя муза, мне одновременно и хотелось, и не хотелось говорить про всё, что выпало на нашем пути. Может, мне нужно было услышать мнение об объекте моего воздыхания или просто излить душу.
Я ни о чём не жалею. Это – урок жизни, я не знаю, когда я его усвою до конца.
Она удивилась, узнав, что кто-то узнал про наше общение. Или не удивилась. Я не мог угадать этого, глядя в монитор, впрочем, как и обычно я не мог угадывать её эмоций. Я не хочу больше этих сетей, они мне не нужны, мне нужно поговорить с ней один на один, если только я найду нужные слова.
Часть 8. Настроение.
Уже вчера что-то изменилось в моём настроении, проснулось что-то бунтарское, злое, дикое, непонятное. Я говорил с ней, как она иногда позволяла себе говорить со мной, мне было все равно, обидится она или нет. Я понял, наконец, эту фразу: чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей. И уже все равно, мне нечего терять. Осталось выяснить только одно: нравился ли я ей когда-нибудь или нет? И хоть это ничего не решит, я извлеку какой-то урок, в будущем я попытаюсь общаться с любимой лицом к лицу, говорить смело, не прячась и не увиливая. «Пора, наконец!», – скажете вы.
Видимо, она обиделась на мой отказ прислать переписку с девушкой, которая про неё что-то мне рассказала. А мне уже все равно, нет смысла опять унижаться, предлагая пройтись прогуляться или позвонить, зная, что меня ждёт отказ. Больше ничего не будет.
Часть 9. Муза из вуза.
Послушай, муз, всё, что я здесь наговорил, ни на что не направлено, кроме того, чтобы хоть как-то можно было с тобой не «просто общаться». Ты только должна знать, что в моей памяти ты всегда будешь ассоциироваться с лучшими чувствами, я сочиню о тебе произведения разных жанров. Я могу сделать всё, что угодно. Раз уж ты не моя, то твой образ будет моим, я буду делать с ним всё, что захочу. Неудивительно, что я пишу рассказ о тебе. Ты – моя настоящая муза, с тобой я бы прожил всю жизнь, если бы только всё было иначе, не так глупо. Удивительно, за всю нашу недолговременную историю у меня не было ни одной пошлой мысли насчёт тебя, никаких фантазий или извращений. Ты настолько непогрешима в моём сознании, и будешь такой всегда. Не веришь? Не верь.
Мне нечего терять, нечего добиваться, мы отрезали все пути к себе, которых нет, и не было. Может, лучше бы нужно было пролистать тогда аккаунт с твоей необычной фамилией и не трогать тебя никогда. Но нет.
Часть 10. Будущее лето.
Лето поможет нам. Забыть обо всём или, наоборот, обострить свои воспоминания. Быть с тобой – целое счастье, недосягаемое, невидное сквозь призму будней. Я много чего сказал, и много чего ещё скажу, обязательно. Лишь бы только знать, как я буду чувствовать себя в следующем семестре, увидев тебя. Время лечит, хотя лечить нечего, мы вроде и не обзавелись какими-то ранами, если только ранами самолюбия. Но это легко поправить.
Думаю, ты всё-таки начитаешься этими строками, прошлых строк тебе было мало. Мне самому их мало, мне мало твоей улыбки и твоих добрых слов. Я не замечаю никого, кроме тебя, но три месяца сделают своё дело. Тебе станет проще, ты не будешь больше думать, что же тебе ответить и зачем же я в тебя влюбился. Таково моё предсказание, дорогой ты мой человечек.
Часть 11. Итого.
Люди умнее меня подумают, что я сумасшедший, непутёвый и неправильный человек, но я считаю себя удачником. Я пережил столько моментов с этой прекрасной девушкой, они были уникальны, своеобразны и незаменимы. Моё самоназванное положение будет служить мне оружием борьбы с другими людьми, считающим иначе, они решат, что я всегда поступал неправильно. Но не было бы этих неправильных действий, не было бы и этого рассказа. Может быть, я помогу кому-нибудь этим рассказом, но всё это не так важно. Важнее всего она, моя нынешняя непоколебимая идеальная девушка, в которой я не вижу недостатков или принимаю их за достоинства. Я так хочу и точка!
Часть 12. Новая эра.
Думаю, ещё не всё закончилось, у нас с ней. Наше кино ещё ничем не закончилось. Иначе жить станет скучно. Я хочу хэппи-энд, свою музу, своих умных детей, свою уютную современную квартиру и свою жизнь, трудовую и счастливую. Может, моя жизнь и ничтожна, но в моих же пределах она важнее всех других жизней, её жизнь и жизнь выдуманных нами детей дороже всего на планете, во Вселенной. Я опять залезаю в свой панцирь из самого твёрдого металла, чтобы мечтать дальше, а вы пока представьте, дорогие читатели, ради меня, как я с ней сижу на берегу моря, она облокотилась на меня, мы периодически целуемся, а на песке играют наши дети, умные, красивые и счастливые. Представили? Спасибо! Это и будет завершением рассказа, мини-эпопеи о части моей юношеской неразумной жизни.

Конец. (26.04.2014)
__________________________________________________________________

Проспективный рассказ-утопия № 3.
«Просто великолепные записки»
Лучший способ предсказать будущее – изобрести его.
Алан Кей.

Будущее - удобный приют для наших мечтаний.
Анатоль Франс

Посвящается В.В.В.
Неужели опять? Ну и сколько уже можно?! Это когда-нибудь закончится? Ты только и умеешь, что болтать о том, как влюбился в кого-то в Интернете. Это скоро станет совсем неинтересно, ты банален, и твой романтический поток слов так и останется здесь, на бумаге.
Да, вот именно такие мысли я уже способен предугадать в голове каждого читателя, вольного или невольного, но позволю себе ещё раз, на свою беду, привлечь внимание каждого, ибо на этот раз я задумал нечто непохожее на два последних моих рассказа, нечто ещё более грандиозное. Грандиозно это в моих мыслях, а вот как замысел отобразится на бумаге – не знаю. Но я попытаюсь, мне в этом помогут мысли о ней, золотоволосой молодой особе, красиво вошедшей в мою жизнь в туфлях на высоких каблуках.
Вместо вступления.
Какое непонятное слово «последний». Оно вроде присутствует в моём лексиконе чуть ли не каждый день, но на самом деле в каждом из дней нет ничего, что было бы последним. Следует продолжение, которого я, кажется, и не хотел бы. А она его предчувствовала, женская интуиция ни разу её не обманула и вряд ли когда-то обманет она эту милую красавицу. Жизнь разбивается на несколько коротких периодов, каждый из которых впоследствии становится всё меньше и меньше в связи с происходящими событиями моей столь унылой жизни. Нет, это не чрезмерная самокритика, успокойтесь.
Итак, эти события не носят глобального характера, я сам придаю им этот характер, потому что я упорно не хочу замечать очевидного: между нами нет ничего и ничего быть не может. Кроме дружбы, в которую я никогда не верил. Или всё-таки что-то может быть?
Но я все равно, как баран, стучусь и стучусь в эту бетонную стену. Я скоро себе всю голову расшибу и умру от кровопотерь, но об этом нет времени задумываться. Я слишком упрям, мысленно, и слишком нерешителен наяву. Но давайте обо всём по порядку.
Часть 1. Уже почти.
Мой панцирь, тот самый, из самого твёрдого металла, уже давно был расплющен тисками времени, и я сам чуть не погиб, когда в нём мне спросонья чуть не прищемило голову. Много времени прошло, я потерял ему счёт, сейчас то ли две тысяча восьмидесятый, то ли две тысяча восемьдесят первый год, но это не играет такого уж огромного значения. Главное – это то, что я прожил какой-то ничтожный в космических мерках период времени и столько много по меркам планеты Земля, и теперь ни о чём особо не жалею, ведь остался верен себе: я – удачник, мне в этой жизни повезло. Сейчас я прикован к кровати одного из учреждений здравоохранения, едва ли могу пошевелить пальцами рук и ног, моё сердце изношено и очень сильно болит, а мои слова старательно запечатлевает дорогой мне человек. Он моя точная копия, только глаза и цвет волос у него другого цвета, и характер совместился в нём мой и ещё одного дорогого человека.
Случайно я заметил когда-то на врачебном устройстве свой диагноз, малопонятный мне, но более чем красноречивый для врачевателя: ИБС: стенокардия покоя. Осталось мне загрязнять эту планету совсем немного, поэтому я хочу быстрее закончить всё, что началось в далёком две тысяча тринадцатом, зимой, скучным и одиноким вечером.
Часть 2. Экспозиция.
– Отец, я давно прочитал те твои рассказы, с этого… неудобного… как ты его называешь… ноутбука. А что было дальше? Чем всё закончилось?

Я с ласковым укором смотрю на сына, он уже совсем взрослый. У него свои дети, а он до сих пор с детским восторгом пытается у меня узнать, что же произошло такого интересного в моей юности, о чём я до сих пор никак не могу внятно рассказать.
– Слушай, пап, может, ты вообще всё выдумал? Из того, что расскажешь мне. Ты ведь в молодости был большим выдумщиком.
– Не говори глупостей, сын, – говорю я, и рука на миг успевает потрепать его непослушные волосы, а потом опять беспомощно падает на кровать. – Будь я таким грандиозным фантазёром, то здесь не было бы тебя, не было бы твоей сестры, не было бы совершенно ничего, я бы умер в одиночестве, в окружении одних медработников. А раз уж ты здесь, то приготовься послушать и записать эту обыкновенную, по сути, историю, но очень важную для меня. Ты готов?
– Конечно готов, отец. Только почему ты не мог рассказать мне обо всём раньше?
– Я был слишком занят, тянул какую-то непонятную профессиональную обузу, и был уверен, что поступаю правильно. Я, конечно, давно мог бы всё рассказать, но в часы смерти воспоминания обостряются до невероятной степени, и ничего не страшно говорить, даже мне, такому старому. Так вот, с твоей великолепной мамой нас свела судьба в Интернете. Сейчас, как я понял, большинство браков и появляется только с помощью Интернета. Тогда я весьма активно пользовался всеми его прелестями, виртуальная жизнь казалась такой реальной, что я даже забывал, где правда, а где вымысел. Я думал только о ней, девятнадцатилетней симпатичной девушке из университета, и больше никто мне не был нужен. Знаешь, это какая-то золотая середина общения: вроде и разговариваешь с человеком, который тебе нравится, но так просто было формулировать слова, можно было подумать, что сказать, а что нет. Редкие наши встречи – это стремительная агония грусти, надоевшего душевного спокойствия и каждодневной скуки. Твоя мама тоже так считала, наверно.
– Ты текстоверт, пап.
– Не умничай мне тут, я уже давно забыл это ненавистное слово, а ты мне напомнил. Это же ты уже декан факультета лучшего из университетов страны, ты добился многого, ты – моя гордость, а я достиг того, что мог, и ни о чём не жалею, кроме как того, что не смогу закончить своё повествование, и ты будешь додумывать его сам.
– Всё, молчу, папа-текстоверт.
– Так-то лучше. Так вот, всё шло своим намеченным чередом: мы, находясь чуть меньше, чем в тридцати метрах друг от друга, уверенно приходили каждый в свою комнату, заходили в сеть и обоюдно обманывали себя. Моя муза ловко интерпретировала все мои слова, сказанные ей. За буквами легче было спрятаться, и её это явно устраивало, только вскоре это перестало устраивать меня. И мне даже начинало казаться, что она сама – текстовертка, ничем не хуже меня.
– Но я же прочитал твои рассказы. В них ты невероятно нерешителен. Ты смог что-то изменить, раз я здесь и сижу рядом с тобой?
– Да, всё верно, сын. Моя юношеская неразумная жизнь обрела смысл рядом с ней, но она в это не верила и не считала нужным верить. «Ну, ничего, – думал я, – ещё ничего не закончилось». На самом деле мне очень хотелось быть с ней, узнав её в большей степени лишь только так, с невидимой стороны, по тот конец провода. Твоя мама очень гордая, скажу я тебе.
– Да, она такая. Кстати, она обещала приехать, как только освободится.
– Она всё ещё генеральный директор того телеканала?
– Ещё бы. Знал бы ты, сколько она сделала для своего любимого дела.
– Ещё бы мне не знать. Я ради неё включал телевизор, находил передачи, которые она вела, и потом, когда она уже стала на высоте своей карьеры, я порадовался за неё. «Ты теперь настоящая личность, ты довольна собой, а я продолжаю грезить тобой». Твоя мама гордая. Я воспринимал это всегда как хорошее качество, разве твоя мама может вызывать плохие впечатления.
– Мне кажется, ты сам не хочешь видеть её недостатки.
– Хочу, но не вижу. Не в этом ли смысл?
Часть 3. Встречи.
– Наши кратковременные встречи могли увенчаться либо словами «Привет, как дела», либо парой улыбок, либо непродолжительными разговорами. Став моей аддикцией, привычкой (до сих пор нравится её так называть), она была необходима, нужно было чего-то большего, мне хотелось видеть её постоянно, и это желание было довольно сильным, ведь, по сути, я привык к одиночеству, но, думаю, постепенно и отвык бы от него.
Теперь ты у меня вошла в привычку,
Зависимость задушит каждый раз,
Когда я вновь любовь возьму в кавычки
И ограничусь парой-тройкой фраз.

Месяцы шли, мы встречались и расходились, а в виртуальности умудрялись разговаривать по душам.
– Как же так?!
– Да, сын, тебе это непонятно, я знаю. Поэтому я решил, что нужно было что-то менять. Я знал, что она откажется от простого свидания, но настроение было таким, что было все равно, откажет она или нет. Да, сначала она отказалась, потом ещё раз. И ещё. Но сдаться было никак нельзя, это приравнивалось к катастрофе в мировых масштабах. Удивительным стало то, что в один из дней июня она согласилась сходить со мной погулять.
– Неужели? Ты серьёзно?
– Вполне. Ты можешь не верить старику-отцу, я бы и сам себе не поверил. Но слова «Хорошо, так уж и быть, в шесть» говорили сами за себя. Ты даже не представишь, как я был рад. Она согласилась! Это так на неё не похоже, но это было действительно так.
– Чувствую, дальше начнётся что-то интересное.
– Не знаю, для вашего времени, может, и не совсем интересное. Но для меня это время было золотым. Почти как солнце, которое светило, когда я ждал её, и мы вместе пошли по широкой улице.
– Ты тот ещё романтик, отец.
– Много кто мне это говорил. Я не хотел им быть, но всё время только им и оставался. Мне бы сейчас попасть в конец восемнадцатого, а не в конец двадцать первого века, и всё, что я когда-либо сделал, сказал или написал, не выглядело бы таким странным. А ты прав, мой умный мальчишка. Но слушай дальше. Мы шли и разговаривали, и я больше никого не замечал вокруг себя. Сейчас всё это звучит претенциозно, но не вздумай отвлечься и пропустить хоть одно моё слово. Я, как и всегда, наблюдал за ней, ловил каждое её слово. Я опять смотрел на её руки, её волосы, ноги и саму походку. Я как будто выучивал всю её наизусть, узнавал незаметные для неё её же привычки и только глупо улыбался. Из головы с немыслимой скоростью пытались вырваться наружу несказанные вовремя слова.
– Ну и о чём же ты с ней разговаривал?
– Обо всём и ни о чём конкретно. Так уж у нас повелось. О жизни, об учёбе, о моментах, связывающих нас, которые понимали только мы вдвоём. Дух захватывало, когда я шёл рядом с ней, словно это была высокопоставленная персона, а мне выпало за честь быть её спутником.
– Я изучал историю, ещё тогда, когда был аспирантом, и заметил в одной книге портрет княжны, она была похожа на маму. Помнишь, я тебе показывал её?
– Конечно, помню. Но я уже тогда подозревал что-то подобное, эти черты гордого, величавого, спокойно царственного. А она опять говорит: «Ой, да что ты выдумываешь?»
– Мама – воплощение какого-то особенного и непонятного типа скромности, это одна из причин, по которой я её люблю ещё больше.
– Я до сих пор не изучил её до конца, она останется для меня непознанной тайной, но слушай дальше. Первая наша прогулка закончилась для меня вполне удачно: она поцеловала меня в щеку, и быстро ушла, а я смотрел на её ноги и был счастлив.
– У вас ещё были поцелуи, прогулки, всё то, что у нас теперь недопустимо?
– Всё было, сын, всё было. Я когда-то видел такую огромную книгу, в ней было около двух тысяч листов. Так вот, таких книг мне бы понадобилось штук десять, чтобы полностью передать всё, что я чувствовал, находясь рядом с ней.
Часть 4. Поцелуи.
– Многие серьёзно относятся к поцелуям, сын. Это сейчас у людей он под запретом, раньше же всё было иначе. Многие люди целовались разборчиво, а некоторые целовали, кого хотели без веских на то оснований. Но не в этом суть. Первый мой поцелуй был в возрасте десяти лет, тогда мы не особо понимали, что делаем и пародировали взрослых.
– Да брось, отец! Я тебе не верю. Неужели ты был этаким нерешительным мачо?
– Не знаю, кем я был, но потом был долгий перерыв, лет тринадцать.
– Ну вот, ещё лучше. И ты хочешь сказать, что только мама стала твоей первой осознанной…
– Всё правильно ты думаешь. Смотрю я на тебя, и не перестаю удивляться: какой же ты умный, как хорошо мы смогли тебя воспитать и дать тебе всё, чтобы ты стал таким, идеальным сыном. Девяноста процентов своей жизни я отдал тебе, и, если бы смог отдал бы ещё больше. Да, твоя мама была первой, осознанно выбранной девушкой для идущей вперёд жизни, но сначала кажущейся такой далёкой и необъяснимой. А в ней нас ждали и миллионы поцелуев, и миллиарды касаний рук, и тысячи часов любви. Как в замедленной плёнке, наш поцелуй произошёл не через месяц после знакомства, и даже не через два или три. А потом однажды, когда она выходила из университета, я решил действовать во что бы то ни стало. Знаешь, сын, эти озарения, происходившие в моём сознании, спасали меня, принося с собой освобождение и кратковременные моменты, которые я помню до сих пор, как будто это было только вчера.
– Да, отец, но ты не отвлекайся!
– Точно… На крыльце учебного заведения мне одурманил голову жаркий майский воздух, она уже шла возле деревьев, как будто каким-то флагом виднелась её белоснежная майка, и я бросился её догонять. Не было страха, куда исчезла вся моя прежняя нерешительность. Ещё секунда. Она явно не успевает ничего сообразить. Эти губы... Я не скажу ничего, сын. Не потому что не хочу, а потому что не могу. Слишком сложно для меня вспоминать самые яркие и лучшие слова из своего словарного запаса, чтобы описать это.

Да, я не стал рассказывать сыну про поцелуй, да и действительно не смог бы. А ведь это был самый яркий, самый первый, самый лучший и самый настоящий поцелуй. Я не шучу, честно! Поцеловав её, я почувствовал, что мозг сейчас взорвётся от переизбытка чувств, как ядерное оружие, а в душе наступит атомное лето
– Наконец она осознала, что происходит, вырывается из моих объятий, даёт мне пощёчину и быстро уходит. «Ничего, пусть идёт», – думал я. «Всё для меня и так слишком хорошо». Это тепло от пощёчины невероятно согревало, хоть на улице была жуткая жара, и хотелось пить. Но я напился нектаром губ. Только потом она уже сказала: «Извини за пощёчину, просто всё было очень неожиданно». Ничего. Для меня и самого это было полной неожиданностью, всё это. Это был как будто отрывок из какого-то фильма, где обязательно присутствовала эта сцена, но я знал, смотря этот фильм, что в жизни такого точно не бывает. А теперь, когда вспоминается этот день, душа чуть ли не вырывается наружу, и в любом случае на лице появится улыбка.
Часть 5. Стихи.
– Отец, ты столько стихов посвятил ей. Как она их воспринимала?
– Как и полагается музе, она воспринимала их спокойно. Стихи как будто были её собственностью, будто она вкладывала силы в то, чтобы они появились. И ещё они ей определённо нравились. Иначе и быть не могло. «Я недостойна быть чьей-то музой». «Как же так? Это я буду решать, а от тебя требуется только вдохновлять, хочешь ты этого или нет. На самом деле всё хотелось посвятить ей, даже то, что было написано до нашей встречи. Стихи и оды, поэмы и сонеты, рассказы и романы – мне ничего этого не жалко, забирай. А взамен всего лишь вдохновляй, муз».
– И много стихов ты посвятил маме?
– Я не помню уже, если честно, я сбился со счёта, их очень много. Но в то же время я чувствую, что написал их слишком мало, не сказал всё то, что хотел сказать двадцатилетним студентом, тридцатилетним преподавателем и даже сейчас, немощным стариком. Но она знает, она всё знает, только не хочет никому говорить, никому не хочет показывать своих чувств, даже мне. Смотрите, кто пришёл. Моя доченька. Как же я по тебе соскучился.

В палату зашла моя любимая доченька. Больше её таким словом с уменьшительно-ласкательным суффиксом никто не называет, а для меня она остаётся девчонкой с маленькими, золотыми, как песок, в котором она играла на берегу моря, косичками. Какая же она взрослая. Я много в каких фильмах слышал, много в каких книгах читал, но тоже скажу: она очень похожа на мать, воплощение и живое свидетельство той молодости и неразрушимой ничем красоты. Моя доченька…
– Папочка, я тоже по тебе так соскучилась. Родной мой, как ты? Прости, на работе задержали. Я к тебе так спешила, даже не успела зайти к маме.

Дочь целует мой горячий лоб, её суетливые вопросы вызывают невольную добрую улыбку. Милая, добрая, красивая, успешная доченька. Я счастлив.
Часть 6. Прогулки.
Дочь ушла, а сын остаётся запечатлевать дальше мои воспоминания. Я удивляюсь, насколько он терпелив и вынослив. Не так просто было меня слушать, старика, рассказывающего о любви и всех её проявлениях. Но ему было интересно, и это главное.
– Сердце как-то всегда реагировало на её появление, твоей мамы. Оно то билось чаще, то вообще замирало. Перехватывало дыхание, и мозг отключался, я не мог сразу же сказать то, что хотел, наиболее важное. В голове только судорожно искались слова. Но не нужно было ничего выдумывать, я хотел быть самим собой. Когда мы разговаривали всё больше и больше, становилось проще говорить ей комплименты, приглашать погулять и целовать при встрече. Нерешительность была болезнью, а я окончательно выздоровел, это была реконвалесценция сознания и мыслей. Стало быть, и поэтому мой мозг больше не «отключался», когда я видел её, и даже когда она чудилась мне, привидевшаяся в незнакомых девушках.
– Вы только и делали, что гуляли и целовались?
– Нет, не только. Какой же ты любопытный. Было всё, и даже больше, но обо всём по порядку. А пока дай мне отдохнуть полчаса, сын.

Собраться с мыслями, вспомнить все, что было и заново это пережить. Сын ушёл пить кофе, а меня попросили выпить какой-то препарат. Я опять думаю о ней, приедет ли она, и как скоро… Я так хочу её увидеть, все мои мысли, если я чем-то не занят или не сплю, посвящены только ей. Что же происходит? Столько лет прошло, а ничего не меняется в моей голове по отношению к ней. Всё, сын идёт, пора для него опять сосредоточить внимание на любви всей моей так называемой жизни.
– Как ты, отец?
– Хорошо. По крайней мере, во мне ещё достаточно сил, чтобы рассказать тебе о наших дальнейших событиях.
Часть 7. Реальность встреч.
– Мы стали чуть взрослее, и объявили бойкот виртуальной реальности. Слова, напечатанные на экране, заменил её неповторимый мелодичный голос, который готов был без устали повествовать мне обо всём более новом из её жизни. Какие-то жёлтые смайлики-«колобки» превратились во всю ту же непередаваемую милую улыбку, которую она мне дарила. Но вместе с тем и кратковременную злость, и ревность, и обиду, которые она выражала, мне нравились, в эти моменты она была смешная в самом хорошем смысле этого слова.
И даже, когда будешь злиться,
И будешь обижена ты –
То мне остаётся смириться
Пред силой твоей красоты.

И если раньше социальная сеть была этаким «кибердеревом», под которым мы привыкли встречаться чуть ли не каждый день, то с течением времени всё стало иначе: чуть ли не каждый день мы виделись и ходили куда-нибудь. Для меня стало традицией дарить ей при каждой нашей встрече одну розу, и неважно, много или мало у меня было денег. А потом мне просто было радостно смотреть на её скромную и доверчивую улыбку, иногда мне казалось, что она – воплощение лирической героини из творчества великого Александра Сергеевича Пушкина, она приобрела современные черты, и теперь вдохновляет меня. Мы брались за руки и растворялись в шумном и светящемся вечерними фонарями белорусском городе, говоря «нет» обманчивой социальной сети.
Часть 8. Учиться.
– Отец, и сколько длились ваши отношения?
– Они могли бы длиться бесконечно, и в моём понимании они столько и длились. Но в это же время каждый был занят своим делом, мы учились, нам было нужно образование, но помимо этого мы совмещали ещё и образование любви.
Знаешь, каждый по-разному относился к этаким «университетским романам». Один мог считать это скучным и надоедливым. Ну как это: быть всюду и везде неразлучными, ходить, обнявшись и шепча что-то друг другу? Где же романтика расставаний и ожиданий? Другой мог воспринимать это как должное: это судьба, если они оказались рядом и выбрали друг друга. А третий мог никак это не воспринимать, чтобы не поддерживать распускающих сплетни и домыслы о, быть может, самой счастливой паре этого университета.
До сих пор помню её бесконечные благодарности за помощь с курсовыми работами. А ведь сначала я вообще думал, что она отвергнет любые проявления моего желания помочь, и неважно даже как. Я как будто понемногу проникался всеми сферами её жизни, сам не зная зачем. Мне хотелось помогать ей, мне это попросту было нужно, я видел какой-то смысл жизни в том, чтобы что-то делать для неё, быть ей нужным и чтобы она была нужной мне. Всё было более чем хорошо.
– Что же случилось потом?
Часть 9. Узы с музой.
– Помню наш выпускной. Никто не мог меня заставить, и я никак не мог отвести от неё глаз. Она была очень красивой, суперкрасивой, экстракрасивой в своём красном платье. Никогда до этого я не мог даже себе вообразить, что она может быть такой красивой, хоть и думал, что границы красоты уже давно достигнуты. Танец, прощальное слово преподавателей, и мы идём на всеобщее празднование. Алкоголь, непонятные слова ведущего, и мы с ней уходим от этого пиршества. Мы шли, слегка пьяные, смеялись, говорили друг другу смешные и приятные вещи и целовались. Ты не поверишь, но вдруг к нам обоим приходит озарение: мы должны пожениться. И не стоило нам ссылаться на действие алкоголя, чтобы заявлять о поспешности и ошибочности этого действия, наш разговор я помню и сейчас:
«– Я думаю, нам стоит пожениться».
«– И ты не боишься?»
«– Чего же мне бояться, принцесс?»
«– Сколько раз прошу не называть так. Какая я тебе принцесс? Не знаю…Ты не боишься, что потом будешь жалеть, что я тебе надоем, когда буду сварливой женой...»

А дальше она попросту не договорила, а только весело вскрикнула: я взял её на руки и понёс. Не стоит за неё бояться; я хоть и был немного пьян, но нёс её, как самую величайшую ценность на планете, нёс её к зданию со светящимися четырьмя буквами: З А Г С.
– А как же кольца, свидетели?
– Кольца, к слову сказать, давно были готовы: я купил их, словно предсказывая такой ход событий, и меня такой ход устраивал.
– А свидетели?
– Мы тут же позвонили своим друзьям, каждый тому, кто не откажется сыграть роль в нашей начинающейся совместной жизни. Уладив все дела с работниками заведения бракосочетания, мы вошли в загс, чтобы сказать формальное «да», и после она снова была на моих руках. Я не хотел её уже отпускать, никогда-никогда, чувствовать её руку, обнимающую мою шею. Казалось, любовь, как и красота, перешла все возможные границы.
Представляешь: я думал, что никогда не женюсь. В детстве мне говорили об этом, но я твёрдо был уверен в том, что жены мне не нужно, и смело об этом заявлял. А меня великодушно гладили по голове и смеялись: «Мал ты ещё, чтобы понять. Женишься. Все женятся».
Часть 10. Амбиции.
– Помню, я тоже так говорил.
– Да, ты был тот ещё задиристый мальчуган. Если что-то не так, то всё – начинаем спорить.
– И каково тебе было начать жить супружеской жизнью?
– Легко. Всё у нас было, как и прежде, и даже лучше. Только теперь она была моей женой. Осознание этого делало счастливым, просто от одной мысли хотелось её любить ещё и ещё больше.
– Даже учёба и работа не мешали любить?
– Не то, чтобы мешали. Но наступил момент нашего расставания. Сейчас я очень спокойно об этом говорю, но ты меня не видел тогда. Ей нужно было ехать в столицу, ведь именно там виднелась её карьера, её «звезда пленительного счастья», мне же выпал шанс остаться на прежнем месте и работать преподавателем в университете. И тут у двух молодых амбициозных людей создался спор.
– А что же в итоге?
– А в итоге, сын мой, мы нашли своеобразный компромисс: она уезжает в центр страны, но видеться мы будем каждые выходные. Я даже не мог оценить, насколько тяжёлым было такое решение: предпочесть карьеру семейной жизни. Мы были молоды, кое-что осознавали, но не до конца. Нужно было время, чтобы понять, что я без неё не смогу жить, она нужна как воздух, который заблудился в её золотых волосах.
– Как же вы тогда могли расстаться?
– Могли. Но при этом мы могли до невозможности доверять друг другу, верить, что расстояние только усиливает любовь. Я помню вокзал. Только недавно прошёл дождь, и перрон блестел свежестью ночи. Её большая сумка (я шутил, что туда могла поместиться Вселенная) до последнего мига отправления была в моих руках, она сама была в моих руках до последнего момента, до того момента, пока это железное чудовище не запыхтит и не увезёт её, заберёт её у меня. Последний поцелуй и взмах из окна её нежной и лёгкой руки. Я иду домой.
Слушай осень на балконе,
Спи под шум ночных дождей.
В это время на перроне
Растворюсь среди людей.

Даже если над дождями
Мне потом придётся жить,
Бесконечными годами
Не смогу тебя забыть.

Часть 11. Больше, чем счастье.
– Как ты продолжал жить, отец?
– Стоит ли говорить, что я постоянно думал о ней? Я думаю, не стоит. Моя самая полезная привычка была где-то там, в шумном мегаполисе. Любой может сказать, что влюблённые – это идиоты, они одержимы идеей, не ценят свободы и губят лучшие моменты жизни на какие-то чувства. Пусть говорят. А я, будучи каждый день на работе, смотрел на таймер обратного времени: он отсчитывал время назад до самого ожидаемого момента – встречи с молодой женой, верной спутницей жизни, которая в трёхстах километрах от меня стремительно завоёвывала новые вершины карьерной лестницы, как и хотела. Но вскоре ей пришлось ненадолго остановиться.
– Это почему же?
– А потому что наступили лучшие девять месяцев, они даже были лучше завоевания всех лестниц карьер в мире.

Это, конечно же, сказал не я. В медицинскую палату незаметно (как она всегда умела) вошла с дочерью самая что ни на есть настоящая хранительница моих лучших эмоций, моя всё та же красивая жена. В сердце кольнуло.
– Мама! Здравствуй! – обрадовался сын.
– А я-то думаю: почему это так светло вдруг стало. А это, оказывается, мои золотые пришли, – улыбаясь, говорю я.
– А ты рассказываешь сыну нашу историю, глупый? – нарочито и игриво спрашивает жена. – Продолжай, я хочу тоже послушать. Ты всегда умел интересно рассказывать.
– Обязательно продолжу, только дай мне свою руку. Я очень давно тебя не видел. Разве только по телевидению.
– Расскажи дальше, отец, – нетерпеливо просит сын.
– Да, пап, – поддерживает дочь.
– Ну, хорошо, только не подгоняйте меня. Вашей маме пришлось ненадолго остановиться: она была беременна вами.
– Да, мои дорогие, мне сообщили, что у меня с мужем будут близняшки, но только девочка и мальчик.
– А когда ты сообщила мне, то я просто, даже не отпрашиваясь с работы, посреди пары вышел и поехал к тебе. Теперь мне точно не нужно было отпрашиваться, чтобы поскорее увидеть тебя. Ты даже не знаешь, насколько быстро я ехал по автотрассе. А потом я минут десять смотрел на снимок УЗИ, и он мне казался лучшей фотографией, которую я когда-либо в жизни рассматривал.
– Ты не перестал быть романтиком, даже ещё продолжаешь говорить так же.
– А ты всё ещё никак не можешь согреть руки, они у тебя холодные.
– Родители, не отвлекайтесь.
– Так вот, наступил период в жизни под названием «Больше, чем счастье». Счастья было два. Это были вы, дети, и мы вас ждали, сколько было сил. Всё было готово к вашему появлению. Я почти отсутствовал на работе, и причину моего отсутствия прекрасно понимали. А потом в роддоме два новых крика возвестили меня о ещё более интересной жизни: жизни родительской. Странно, что в детстве я так же заявлял, что детей у меня категорически не будет, даже когда женюсь. Но это же был всего лишь возраст. Сейчас эти два орущих комочка в одеялах с голубой и розовой ленточкой казались мне категорически родными, самыми нужными и лучшими. Я почему-то вспомнил далёкое детство.
Февраль. Холодно. Но это на улице холодно, а я-то еду в машине, с отцом и с его другом. В 5 лет мне ещё не совсем понятно, что такое роддом, зачем мы туда едем и как это: у меня будет сестра? За окном машины так много снега. Кажется, в наши времена его значительно меньше и даже непонятно почему. Снег блестит на солнце и, как мне кажется, переливается розовым оттенком, что очень странно, ведь в моей детской голове не укладывается, как белый снег может переливаться розовым. Снег казался сплошной коллекцией из маленьких бриллиантов, можно было подумать, что ты безмерно богат, когда собираешь их. Но вот разочарование: бриллианты никак не хотят сохраняться, и при прикосновении пропадают неведомо куда.
Да и это уже неважно, привлекает внимание маленькая игрушка на зеркале заднего вида, которая всё время болтается. Вот неугомонная! Опять вспоминаю о сестре и думаю, какой же будет она: сразу большой или не совсем, научится говорить сразу или придётся ещё долго ждать? Ну что с меня было взять, с ничего не понимающего в анатомии человека? Почти ничего.
Зелёное, большое, местами обшарпанное здание больницы. Мы подъезжаем, выходим, морозный воздух быстро проникает в нос, становится холодно, но мне интересно увидеть сестричку. Всё проходит довольно тихо, мы поднимаемся на второй этаж, нас ждёт мама с непонятным свёртком, да ещё и перевязанным розовой лентой, почти такого же цвета, оттенок которого я видел на снегу. Из свертка не раздавалось ни одного звука, а взрослые заглядывали туда, улыбались, а мне не хотели показать, что там. Несправедливо!
Но теперь я сам был взрослым, на кровати лежала моя любимая, а рядом с ней были такие же любимые, вы, дети. Оба схватив меня за пальцы, вы уже знали, что никуда меня не отпустите.
А теперь, сын, я вспомнил одну из ночей, когда укладывал тебя спать. И не секрет, что отцы немного хуже умеют укладывать детей спать, нежели мамы, но отцы обычно оригинальны в этом деле. Какие же наивные и незамысловатые диалоги мы с тобой вели. Но эти диалоги вызывали у меня улыбку.
Ты, сын, пытался уснуть, но сон даже не думал приходить и отуманивать твой разум до утра. Мне, видимо, тоже было невдомёк, почему присутствовало отсутствие сна, и поэтому я дал тебе плюшевого медведя:
«– Смотри, как только ты уснёшь, Мишка тоже закроет глаза и будет спать. Ты же не хочешь, чтобы он не выспался, так что ложись, Мишка тоже закроет глаза и будет спать».

Тогда ты поверил мне, но решил проверить. Каково же было твоё удивление, когда ты закрыл глаза, прикоснулся к глазам игрушки и понял, что они до сих пор открыты. Конечно же, они и не собирались закрываться, ведь не могли закрыться технически. Но ты продолжал упорно верить в чудо, даже спросил у меня…
– Помню, помню, – улыбаясь, говорит сын, – я спросил: «– А почему я глаза закрыл, а Мишка нет? Я чувствую, что его глаза открыты».
– А я нашёлся, и тут же сказал:
«–Вот ты какой хитрый. Но Мишка же тоже хитрый. Он знает, что ты не спишь по-настоящему, а только закрыл глаза. Конечно же, он не будет спать, другого и ожидать не нужно».

Для тебя этот аргумент оказался самым что ни на есть обоснованным, и ты крепко уснул, а я ушёл на кухню.

Я прервал на минуту своё повествование. Дочь едва сдерживала слёзы. Это были слёзы любви и благодарности, но не печали. А жена сидела рядом, держа мою руку на своём лице. Как же она изменилась. Но разве ли в худшую сторону? Нет. Только сын с дрожащим голосом просит продолжить:
– Расскажи дальше, пап, расскажи…
Часть 12. Жизнь как она есть.
– Всё рассказать невозможно, даже если каждая минута состояла из счастья. Вы росли, умнели, радовали нас, беззаботно бегали по морскому песку, сами пробовали строить дома. Я виделся с вами очень часто, я видел ваши счастливые улыбки и радость от того, что я приехал. Очень скоро я сократил расстояние между нами с трёхсот километров до ноля: я тоже переехал жить в столицу. Работа не мешала мне и вашей маме любить вас и друг друга. Первые новости по телевидению, радио, в газетах и журналах – ваша мама делала успехи. Мои первые гонорары, сборники, преподавание в вузах – я не отставал от супруги. Разница только в том, что ты, милая, сильнее меня, ты популярнее, настоящая бизнес-леди.
– Скажешь тоже: леди. Я уже руковожу телеканалом, но до сих пор не научилась руководить своим сердцем, я достигла вершин карьеры, и пыталась достигнуть вершин любви. Кажется, жизни будет мало, чтобы быть с тобой, но дайте нам, дети, этот вечер провести вдвоём. Этих вечеров было так много в нашей жизни, и в то же время и так мало.

Сын подходит, и целует меня в лоб, дочь целует в глаза, и выходят, дверь за ними автоматически закрывается. Самостоятельные, добрые, независимые, лучшие. Мне нужно было бы постараться, чтобы назвать ещё множество прилагательных для них…Родных…
Часть 13. Двое.
Да, я провёл детей взглядом, и взгляд упал на неё, улыбающуюся всё той же скромной, милой и прекрасной улыбкой, спутницу моей жизни. Я собрал все силы, чтобы поднять руку и потрогать её золотые прямые локоны, как будто за всю жизнь я не насмотрелся на них, не потрогал их, не просыпался с ними. Теперь оставалось быть с ней, насколько это возможно, говорить с ней, касаться её.
– Ну что, мой дорогой поэт, поговорим, как раньше: ты будешь судорожно придумывать тему, а я тебя поддерживать?
– Ты забыла, муз, что моей единственной темой всегда оставалась любовь. Может, я тебе когда-то и не говорил о ней, но ты всё знаешь и так. Моя милая… Моя умная…
– Тише, тише, лучше поспи. Ты столько рассказал. Знай: я тебя помню и люблю. Даже если сама об этом не подозреваю.

Я засыпаю, её голова склонилась рядом, на мою руку. Разве что-то ещё было нужно? Разве могло быть что-то прекраснее, чем её самые драгоценные волосы на белоснежной простыне и на моей щеке? Всё это было идеальным, даже во время нашей старости.
Часть 14. Уход.
А ведь положительные чувства тоже убивают. Может быть, даже гораздо быстрее и эффективнее, чем отрицательные. Я уже не мог проснуться, не мог открыть глаз, чтобы прекратить этот сон. Боль в сердце, теперь такая необходимая боль, и всё останавливается. Полумрак, её приглушённый голос, жизнь – всё будто растворяется, но я почему-то ещё что-то слышу и ощущаю. Слышу, как она плачет, как вовсю бегают медсёстры, меня перекладывают на что-то неудобное и куда-то уносят.
Странно, я ещё как будто бы могу дышать. Я вижу свет. Я никогда не верил умирающим, которые говорили, что перед смертью видят свет и стремятся к нему. Я теперь даже задумался над магией этого света. Что это: вход в рай, в котором я смогу очутиться и скоро встретиться с ней или какой-то участок для перезагрузки сознания, а потом вход в новую жизнь в виде кричащего младенца, но уже решительно всё забывшего. Может ли быть такое? Или я слишком много верю… И вдруг – вибрация.
Часть 15. Точно всё.
Стоп-кадр! Под подушкой вибрирует мой телефон. Я окончательно ещё отошёл от сна и явно не понимаю, что происходит. Семь ноль три. Что это? Опять сон? Очередной сон, важный, нужный, необходимый. Иду чистить зубы.
Я знаю: в итоге ты прочитаешь всё это ко дню своего рождения, у тебя опять сильно будет стучать сердце от того, что ты это читаешь. Неужели я так хорошо всё описываю?
Знаешь, что бы я хотел тебе пожелать? Счастья. Разве только что у нас могут быть немного разные представления о нём. Но ты же явно к нему стремишься и не перед чем не остановишься. Ты самая уникальная, непредсказуемая, неповторимая, своеобразная двадцатилетняя из всех двадцатилетних, которых я только мог знать. Ты же уверенно скажешь, что всё у меня впереди, и ты всё ещё узнаешь. Но я не захочу ничего слышать. А ещё – не упускай свой талант вдохновлять. Такому таланту все остальные могут только завидовать.
Знаю, что-то выглядит глупо, и порой даже очень смело и нахально. Всё останется так, как и было, на бумаге всё изменить гораздо проще и проще всего «ограндиозить» жизнь в рассказе, нежели что-то предпринять кардинальное. И я не знаю, что ещё нам предстоит, и сколько слов ты ещё будешь способна вызвать. А что, если вообще ничего не предстоит априори, и тебе только всё время будет приятно, что я пишу и говорю? Моя аддикция, золото, принцесса, лимеренция… Ты будешь со мной?
нет, нет, нет…

Конец (31.05.2014)